Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор - Ана Ховская

Аня шла к дому отца вместе с Малайей, разговаривая с ней о Марише. А та сказала только одно:

– Ты уже поняла, что такое Мариша? Мне мачеха твоя рассказала, что случилось. Тебе мало не показалось? Берегись ее, если что почувствуешь, ходи к бабе Паране. Она многих ставит на ноги. А ты девушка видная, тем более что Федор именно тебя выбрал, завистников много, не давай повода. У нас, у чеченок, есть такое правило: ходи мимо людей с опущенными глазами, тогда никто не сможет навредить, и в дом меньше кого пускай. Люди все разные, не поймешь, что у кого на уме, кто с чем приходит… Как-то у нас заведено на Кавказе: при входе в дом вешали на стену зеркало. Тот, кто пришел, обязательно посмотрится в него – как же пройти мимо, это само собой получается. И человек с плохими задумками глянет так на себя, и все его плохие мысли в нем и останутся. Подумай о таком в своем доме, мало ли – поможет избавиться от напасти.

– Да, тетушка Параня меня кое-чему научила. Спасибо тебе, Малайя. И зря ведь ты мне тогда не сказала о Марише и Федоре… а я все равно догадывалась. Помнишь наш разговор, хоть давно это было, но я не забыла. А ты скрыла… Я не в обиде на тебя, не думай… Ты здесь не при чем. Я рада, что мы дружим с тобой, хоть теперь и далековато живем друг от друга. Приходи чаще ко мне. Я буду ждать.

Малайя простилась около усадьбы Зарудных, пошла к себе. Аня же вошла во двор, прошла в дом, встала у притолоки и поздоровалась с отцом и мачехой. Нина Ивановна радостно подошла к падчерице, обняла ее, потянула к столу, на котором уже стоял обед. Аня разделась, присела, оглядывая комнату, и улыбнулась:

– Как долго, кажется, я не была у вас… Как вы? Я соскучилась…

Отец глядел на похудевшую дочку, кожа на лице которой словно отсвечивала голубизной, видел, что она еще слаба после болезни, подвинул ей хлебницу, проговорил:

– Да уж, перетрясло тебя, дочка, мы напугались. Хорошо, что есть старушки, которые помогают. Ты кушай, а то дома, поди, пока приготовишь, то да се, время уйдет. Надо поправляться. Кушай, кушай…

Аня благодарно улыбнулась и стала потихоньку есть борщ, приготовленный с квашеной капустой. Переговариваясь друг с другом о том о сем, пообедали. Довольный отец видел, что дочка немного разрумянилась. Он начал разговор:

– Как ты поживаешь? Федор не обижает ли? Слышал, что и хозяйство у вас есть какое-никакое, вроде все должно идти своим чередом. Устаешь на хозяйстве, тем более после болезни?

Аня безвольно опустила плечи, немного согнувшись, мягко сказала:

– Все бывает, сейчас мне пока нелегко. Но, думаю, поправлюсь совсем, все уляжется. Не беспокойтесь – муж не обижает, заботится, помогает.

Она вспомнила, как Федор купал ее в корыте, нагрев воды побольше, мыл ее и приговаривал:

– Мою, мою, болезнь вымываю, чтоб моя Аннушка была здоровой, красивой, меня любила, болячки забыла…

Аня смеялась, слыша эти слова, сказанные от души, ласково и негромко. Укутанная в простыню, она лежала в постели, а он поил ее компотом… А теперь после утреннего разговора она не была уверена, что у них все сложится в дальнейшем. Думать можно о чем угодно, но жить как-то надо было дальше. Как-то… Как теперь жить, когда он отвел глаза при разговоре… Аня все поняла…

Стукнув в дверь, в комнату вошел Федор. Поздоровавшись, он сказал, что пришел за женой: слаба она еще, чтобы ходить одной по улице, да и холодно. Его посадили за стол, покормили, поговорили немного в буквальном смысле ни о чем.

Вернувшись домой, оба занялись своими делами: Аня собралась готовить ужин, а Федор управляться по хозяйству, изредка забегая в дом, поглядывая вопросительно на жену, угадывая ее настроение. Аня молча готовила. Федор же молчал, не зная, о чем можно спросить.

Когда все дела на улице были окончены, он вошел в дом, снял фуфайку, вымыл руки, присел к столу. Аня поставила перед ним тарелку с картошкой, тушенной с мясом, нарезала хлеба, сама присела тоже рядом и взглядом пригласила его поужинать. Федор нарушил тишину, беспокойно проговорив:

– А что, мы теперь молча жить будем?

Жена покачала головой, погладила его по руке и снова взглядом указала на тарелку с едой.

Вроде мир был установлен… Пока…

***

Наступила весна. Закончен был ремонт техники, снова заботы в полях. Федор стал пропадать допоздна на работе. Аня так же занималась домом, уже меньше принимая заказы на шитье. Жизнь шла своим чередом: огород, домашняя живность, магазин, заготовки, дом – узкий круг.

Таисия родила мальчика, назвали Толиком. В их усадьбе была заложена новая банька, куда приглашали Федора и Аню, и других родственников. Аня не любила туда ходить, ей нравилось ополаскиваться дома в тазу, что она и делала с удовольствием, отпуская Федора к сестре. Там обычно собирались все мужчины, пили, курили, сквернословили, словно состязаясь друг с другом. Федор частенько возвращался хмельной, Аня обижалась, говорила, что эти посиделки в бане до добра не доведут. Муж смеялся и отмахивался, шутил, что ей все кажется плохим.

В кино они ходили редко, жизнь была скучна, однообразна для нее. А Павел, муж Таси, готовился закладывать капитальный новый дом, чтобы перебраться из маленькой избы. Но вскоре умерла его мать, и они стали жить втроем.

Федор тоже начал задумываться о строительстве большого дома, прикидывая что да как. Нашел где-то книгу, где подробно описаны технология постройки, расходные материалы и прочее, изучал вечерами, составлял смету расходов. Выходило дорого, пока не по карману, но он не отступал от задуманного.

Возвести стены можно с помощью сельчан, как это делалось почти всегда: собирали людей, готовили саман, сушили, укладывали для полной просушки в пирамиды. После всей работы угощали рабочих, и все приносили из домов кто что мог, дружно садились за столы, отдыхая и распивая водку, самогон, закусывали, если хватало сил, пели песни. Так в поселке было построено большинство домов. Так выкрутился и Павел. Аня наблюдала за Федором, поддерживала его задумки, но, помня слова отца о помощи в строительстве дома, пока ничего мужу не говорила…

Жизнь как она есть

В цветном разноголосом хороводе,

в мелькании различий и примет

есть люди, от которых свет исходит,

и люди, поглощающие свет.

И. Губерман