Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор - Ана Ховская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда наступил апрель, по подсказке ветеринара, они почаще наведывались в сарай, чтобы не пропустить времени отела, не дать теленку коснуться вымени. Наконец эта пора пришла, Аня была так напугана, представляя, как бедной корове было тяжело и больно. Появился малыш, корова облизывала его, он пытался встать на ноги, падая и почти кувыркаясь. Аня кричала от страха за него, думая, что он переломает себе ноги, шею. Но все обошлось, теленок поселился в кухоньке на соломе, стал любимцем. Теперь надо выпаивать молоком, раздаивая вымя коровы, ухаживать за ним, убирая мокрую солому, меняя подстилку.
Аня не умела доить коров, никто не показывал, как это делается, но раньше в этом нужды не было. Пришлось просить Настю, чтобы пришла и поучила ее. Потихоньку все стало получаться, теленок рос ласковый, уже вовсю прыгал по кухне. Пора его переводить в сарай, но они терпели, ожидая наступления тепла, чтобы не застудить маленького, хотя корова своим теплом согревала и само помещение. А еще той же осенью им подарили поросенка, которого тоже приучили жить в маленьком загоне, подстилая ему солому, остатки сена.
Хозяйство росло, выросли почти все цыплята, превратились в курочек и петухов, которые дрались между собой. Аня училась потрошить забитых кур, только не могла смотреть, как Федор забивает птицу: ей все мерещились убийства. Со временем получались наваристые супы и борщи, которые любил Федор. Сама же Аня ела не очень много, оставаясь такой же хрупкой, тонкой. Свекровь часто говорила о ней: «Не в коня корм» и «Синичку – хоть на пшеничку», удивляясь, откуда бралась сила для работы.
***
Как-то Анна почувствовала, что в ней, словно что-то надломлено: уставала, не высыпалась, аппетита не было. Она не могла понять, что с нею: вроде ничего не болело. Настя спрашивала ее о состоянии, когда приходила к ним, какие ощущения были, кроме усталости и потери аппетита. Но Аня не могла толком объяснить ничего, поэтому решили, что у нее весенняя усталость: зима была долгой и холодной в тот год. Хотя молодая женщина практически ничего не делала, как она считала: не чистила снег, сарай, не убирала после коровы, поросенка, который к тому времени превратился в красивую свинку, не поила их водой – всем этим занимался Федор. Однако работы и без того достаточно, особенно непривычной: подоить два – три раза в сутки корову, напоить теленка, который тоже рос, требовал еще и подкормки, нужно сварить еду не только себе, но и свинке, испечь хлеб, постирать постельное и свое белье, вытопить печи. Кроме того, она не отказывала поселковским модницам в шитье нарядов. Видимо, все это повлияло на какой-то сбой в организме: Аня слегла.
Федор был обеспокоен, не находил себе места, просил Настю посмотреть жену, посоветовать какие-нибудь лекарства. Но сестра ничего не находила, к чему можно отнести такое состояние. Тогда она посоветовала попить витамины, выбор которых в больничке не так велик. Но Аня отказывалась от всего. Она просто лежала и молчала, иногда подолгу не могла проснуться: так была слаба. Федор уходил с работы, переживая за нее, сидел рядом, держа слабую тонкую руку в своей ладони, согревая своим теплом. Сам доил корову, поил теленка, кормил свинку, курочек, попытался даже приготовить куриный бульон, чтобы напоить жену.
– Анечка, может, тебе что-то хочется покушать? Ты скажи, я в район съезжу, куплю там что-нибудь вкусное. Может, рыбки хочется?
Аня молча качала головой, закрывала глаза и впадала в забытье. Не зная, что делать, он пригласил Нину Ивановну, чтобы поговорила с Аней. Может, жена могла бы с ней поделиться чем-то.
Когда Нина Ивановна увидела молодую женщину, ужаснулась: похудевшая, бледная, с голубыми тенями под глазами и вокруг рта, она лежала недвижно, слабо открывая глаза.
– И как долго она так лежит?– воскликнула мачеха.
– Да с неделю уже… Даже не знаю, что делать. И Анастасия была, тоже ничего не смогла сказать… Анечка просто молчит: или без сил, или говорить не хочет,– сокрушенно развел руками Федор.– Может, обиделась на что, но все было хорошо – и веселая была, и разговорчивая, и по хозяйству суетилась… Ума не приложу, что сталось с ней…
– С неделю, говоришь… Так, а кто был у вас дома с неделю назад, кто, кроме Насти, приходил еще?
– Так только Аня может сказать… я же на работе был, может, о ком не знаю…
– Ты сейчас дома будешь? На работу не торопишься? Побудь с ней, я скоро вернусь.
Федор кивнул, усаживаясь возле жены, спросил, не попьет ли она бульончика, но та покачала головой, отказываясь.
– Аннушка, ты же так совсем ослабнешь… Надо хоть сколько-нибудь выпить. Я сварил, посолил. Попробуй хоть, может, понравится и попьешь немного. Мяска поешь?
Анна снова покачала головой, слабо пожала его руку и уронила свою на постель. Федор наклонился к ней ближе, потерся щекой о ее щеку, замер так.
Некоторое время спустя вернулась Нина Ивановна.
– Федя, можешь идти на работу, я побуду с нею. Не волнуйся, позже видно будет, что надо сделать. Иди.
Федор вопросительно глядел на женщину и не понимал, о чем та говорила.
– Не могу я так оставить ее… Что работа – не убежит… Не пойду…
– Иди, Федор, иди… Так надо…
Он постоял немного у постели, погладил жену по голове, оделся и вышел. Нина Ивановна проследила за ним в окно, увидела, что он через огород прошел в МТМ, потом достала из кармана плюшевой курточки свежее яйцо, положила на тарелку и вышла во двор. Там постояла немного, потом подошла к калитке и впустила старую тетушку, провела ее в дом.
Тетушка перекрестилась, войдя в комнату, спокойно сняла такую же плюшевую курточку, положив ее на табурет, помыла руки в рукомойнике, висевшем на стене у порога, вытерла их насухо и подошла к Ане. Присев возле постели, она поглядела на молодку, взяла за руку, пощупав пульс, тихонько спросила:
– Ты меня слышишь? Тебя Аннушкой зовут, мне сказали… Крещеная ведь, да?
