Все рушится - Чинуа Ачебе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце концов речи мистера Брауна начали оказывать воздействие. В школу стало приходить больше людей, и он поощрял их подарками в виде маек и полотенец. Не все из них были молодыми. Некоторым исполнилось уже по тридцать, а то и больше. По утрам они работали в полях, а потом шли в школу. И совсем немного времени понадобилось, чтобы люди стали говорить, что врачевание белого человека действует быстро и в самом деле помогает. Школа мистера Брауна тоже давала скорые результаты. Нескольких месяцев обучения оказывалось достаточно, чтобы человек мог стать судебным приставом или даже секретарем суда. Те, кто учился дольше, сами становились учителями и из обычных работяг превращались в возделывателей виноградников Господа. Несколько новых церквей со школами при некоторых из них были основаны в окружающих деревнях. Религия и образование с самого начала шли рука об руку.
Миссия мистера Брауна росла, одерживала победу за победой, и благодаря своим связям с новой администрацией завоевывала все больший общественный престиж. Но здоровье мистера Брауна ухудшалось. Поначалу он не обращал внимания на тревожные признаки болезни. Но в конце концов, опечаленный и сломленный, вынужден был покинуть свою паству.
Когда мистер Браун отбыл домой, шел первый после возвращения Оконкво в Умуофию сезон дождей. Пятью месяцами раньше, едва узнав о возвращении Оконкво, миссионер нанес ему визит. Как раз незадолго до того он послал сына Оконкво Нвойе, которого теперь звали Исааком, в недавно открывшийся педагогический колледж в Умуру и надеялся, что эта новость Оконкво обрадует. Но Оконкво прогнал его, пригрозив, что в следующий раз, если он заявится снова к нему в усадьбу, его вынесут из нее вперед ногами.
Возвращение Оконкво на родину не стало таким впечатляющим, каким он его себе представлял. Правда, две его дочери-красавицы вызвали большое волнение среди потенциальных женихов, и вскоре от сватающихся уже не было отбоя, но особого интереса к возвращению самогó земляка-воина Умуофия не проявила. За время его отсутствия в клане произошли столь глубокие перемены, что он стал почти неузнаваем. Новая религия, новые порядки, открывшиеся лавки занимали слишком много места в головах его соплеменников. Оставалось, правда, еще немало тех, кто все эти новшества считал злом, но даже они почти ни о чем другом не говорили и не думали, и, разумеется, меньше всего – о возвращении Оконкво.
Да и год выпал неудачный. Если бы Оконкво сразу же ввел двух своих сыновей в сообщество озо, это бы всколыхнуло ситуацию. Но обряд посвящения проводился в Умуофии раз в три года, и до следующей церемонии оставалось ждать еще почти два.
Оконкво был глубоко опечален. И это была печаль не только о собственных горестях. Он скорбел о клане, который на его глазах надламывался и распадался, и о воинственных мужчинах Умуофии, которые необъяснимым образом становились изнеженными, как женщины.
Глава двадцать вторая
Преемником мистера Брауна стал преподобный Джеймс Смит, это был человек совершенно иного склада. Он открыто осуждал политику компромиссов и приспосабливания, которую проводил мистер Браун, и видел все только в черно-белом свете, где все черное, разумеется, было злом. Для него мир представлял собой поле битвы, на котором дети света сошлись в смертельном поединке с отродьем тьмы. В своих проповедях он говорил об овцах и козлищах, о семенах и плевелах и твердо веровал в то, что жрецов Ваала следует истреблять.
Мистер Смит был очень расстроен невежеством, которое большая часть его паствы проявляла даже в таких понятиях, как Троица и Святые таинства. Это только доказывало, что все они были семенами, брошенными в каменистую почву. Мистер Браун, с его точки зрения, думал лишь о количестве, а следовало бы ему помнить, что Царствие Божие не зависит от многолюдия. Сам Господь подчеркивал важность избранности немногих. «Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их»[23]. Заполнить святой Божий храм толпой идолопоклонников, шумно требующих знамений, было безрассудством, чреватым нескончаемыми бедствиями. Только раз в Своей земной жизни взял Иисус в руки бич – чтобы изгнать толпу торгующих из храма Отца Своего.
Не прошло и нескольких недель со времени его приезда в Умуофию, как мистер Смит отлучил молодую женщину от церкви за то, что та «влила молодое вино в мехи ветхие»[24] – то есть позволила своему мужу-язычнику изувечить свое мертвое дитя. Ребенка объявили огбанье, мучающим свою мать тем, что, умирая, он возвращается в ее утробу, чтобы родиться снова. Четырежды проделал этот ребенок свой порочный круг, поэтому обычай предписывал изувечить его тело, чтобы отвратить его от желания возвращаться.
Узнав об этом, мистер Смит пришел в ярость. Он не верил в истории, которые подтверждали некоторые даже самые глубоко верующие прихожане, – истории об особенно зловредных огбанье, которых не отпугивали даже увечья и которые все равно возвращались, покрытые шрамами. Он отвечал, что подобные небылицы распространяются по миру дьяволом, чтобы сбивать людей с пути истинного, и что те, кто в них верит, недостойны причастия.
В Умуофии бытовала пословица «Как человек танцует, так ему и барабаны подыгрывают». Пляска мистера Смита была бешеной, вот и барабаны взбесились. Слишком рьяные неофиты, которые чувствовали себя неуютно под сдерживающей дланью мистера Брауна, теперь оказались в большой чести. Одним из них был сын жреца змеи Енох, который, как считалось, убил и съел священного питона. Религиозное рвение Еноха, казалось, настолько превосходило набожность даже самого мистера Брауна, что земляки называли его тем самым посторонним, который плачет на похоронах громче осиротевших.
Енох был низкорослым, субтильным и словно бы всегда куда-то спешил. Ступни его, короткие и широкие, всегда, стоял ли он на месте или шел, были вывернуты наружу – пятки вместе, носки врозь, словно они находились в ссоре и желали идти каждая своей дорогой. Но внутри этого хилого тела так бурлила чрезмерная энергия, что она не могла не вырываться то и дело наружу, и это было чревато ссорами и драками. Все воскресные проповеди, казалось ему, были направлены на увещевание его личных врагов, и если ему случалось сидеть поблизости от кого-нибудь из них, он время от времени поворачивался к нему и бросал многозначительные взгляды, как будто хотел сказать: «Ну, я же тебе говорил!» Именно Енох и спровоцировал
