Все рушится - Чинуа Ачебе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Случилось это во время ежегодной церемонии в честь богини земли. Во время этой церемонии предки, которые были по смерти преданы Матери-земле, восставали из нее в образе эгвугву и, как считалось, выползали из земных недр по крохотным муравьиным ходам.
Одним из величайших преступлений, какие только мог совершить человек, было прилюдно сорвать маску с эгвугву, а также сказать или сделать что-то, что могло умалить его божественный авторитет в глазах непосвященных. Именно это и сделал Енох.
Ежегодная церемония поклонения богине земли выпала на воскресенье, и духи в масках были повсюду. Женщины-христианки, отправившиеся с утра в церковь, не могли из-за этого вернуться домой. Кое-кто из их мужей вышел попросить эгвугву ненадолго освободить дорогу, чтобы женщины могли пройти. Те согласились и уже было начали отступать, когда Енох подстрекательски выкрикнул, что они ни за что не посмеют прикоснуться к христианину. В ответ на его похвальбу эгвугву вернулись, и один из них хорошенько приложил Еноха палкой, которую они всегда носили при себе. Енох набросился на него и сорвал с него маску. Остальные эгвугву тут же окружили своего поруганного товарища, заслонив его от мирских взглядов, и увели. Енох символически убил дух предка, и Умуофия была ввергнута в хаос.
В ту ночь Мать духов бродила по всей деревне, оплакивая своего убитого сына. Ужасная была ночь. Даже самые старые жители Умуофии никогда не слышали таких нездешних, наводящих ужас звуков, да, наверное, никогда и не услышат больше. Было такое впечатление, будто сама душа племени рыдала, предвещая грядущее великое горе – свою собственную смерть.
На следующий день все эгвугву Умуофии в масках собрались на базарной площади. Они пришли отовсюду, где жили люди клана, даже из соседних деревень: устрашающий Отакагу из Имо и Эквенсу, размахивающий белым петухом, из Ули. Это было сборище, внушавшее ужас. Зловещие голоса бесчисленных духов, колокольчики, звеневшие за спинами некоторых из них, лязг мачете, которые они скрещивали, приветствуя друг друга, наполняли страхом и заставляли трепетать сердца. Впервые на памяти живущих этот священный рёв сотрясал воздух средь бела дня.
С базарной площади разъяренная толпа направилась к дому Еноха. Некоторые из старейшин клана присоединились к ней, обвешанные защитной броней талисманов и амулетов. Это были люди, чьим оружием являлось огву, колдовство. Что касается обычных мужчин и женщин, они прислушивались к происходившему с безопасной дистанции своих хижин.
Руководители христианской общины собрались накануне вечером в пасторском доме мистера Смита. Обсуждая случившееся, они слышали плач Матери духов по своему убитому сыну. Леденящие кровь звуки подействовали даже на мистера Смита, казалось, он впервые был напуган.
– Что они собираются делать? – спросил он.
Никто этого не знал, поскольку такого прежде никогда не было. Мистер Смит послал бы за окружным уполномоченным и его приставами, но те днем раньше отправились совершать объезд по деревням.
– Одно ясно, – сказал мистер Смит, – физического сопротивления мы им оказать не можем. Наша сила – в Боге.
Они опустились на колени и стали молить Господа об избавлении.
– Спаси, Господи, люди Твоя, – затягивал мистер Смит.
– И благослови достояние Твое, – подхватывали остальные.
Они решили, что Еноха надо на день-другой спрятать в пасторском доме. Услышав это, сам Енох был страшно разочарован: он-то надеялся, что священная война теперь неминуема, так же думали еще несколько членов общины. Но благоразумие взяло верх, и это многим спасло жизнь.
Толпа эгвугву неистовым ураганом ворвалась в усадьбу Еноха, огнем и мачете превратив ее в жалкую кучу обломков. Потом она направилась к церкви, уже объятая азартом разрушения.
Мистер Смит находился в церкви, когда услышал приближение духов в масках. Он тихо подошел к двери, выходившей в церковный двор, и остановился в проеме. Но когда первые три или четыре эгвугву появились во дворе, чуть было не отпрянул назад, с трудом преодолевая желание убежать; вместо этого он спустился на две ступеньки церковного крыльца и пошел навстречу духам.
Те рванулись вперед, и большой отрезок бамбуковой ограды, окружавшей церковный двор, рухнул под их натиском. Раздались диссонирующие звуки колокольчиков и какие-то потусторонние крики, лязгнули мачете, в воздух взметнулись облака пыли. За спиной у мистера Смита раздались шаги. Он повернулся и увидел Океке, своего переводчика. Отношения между мистером Смитом и Океке со вчерашнего вечера, после совещания церковного совета, были натянутыми, потому что Океке категорически осуждал поведение Еноха. Он даже высказался за то, чтобы не прятать его в пасторском доме, потому что это только навлечет гнев клана на самого пастора. Мистер Смит, не стесняясь в выражениях, осадил его и утром не последовал его совету. Однако сейчас, когда Океке подошел и встал с ним плечом к плечу против разъяренной толпы, он улыбнулся ему. Улыбка была вымученной, но в ней сквозила глубокая благодарность.
На короткий миг неожиданное спокойствие этих двух мужчин остановило натиск эгвугву. Но то был лишь миг – как наэлектризованная тишина между раскатами грома. Вторая волна натиска оказалась мощнее первой. Она поглотила обоих мужчин. А потом безошибочно узнаваемый голос возвысился над столпотворением, и мгновенно настала тишина. Вокруг двух христиан образовалось пустое пространство, и заговорил Айофия.
Айофия был верховным эгвугву Умиофии, главой и рупором девяти предков, вершивших справедливость в клане. Его голос знали все, и он мог мгновенно утихомирить разбушевавшуюся толпу. Из головы его поднимались клубы дыма.
– Тело белого человека, я приветствую тебя, – произнес он формулу, с которой бессмертные обращаются к людям. – Тело белого человека, знаешь ли ты меня?
Мистер Смит взглянул на переводчика, но Океке, бывший уроженцем далекой Умуру, стоял в растерянности.
Айофия рассмеялся утробным голосом. Это было похоже на грохот ржавого металла.
– Они чужаки, – сказал он, – и невежды. Но так и быть. – Он повернулся к своим товарищам и, приветствуя их, назвал отцами Умуофии. Потом воткнул свое копье в землю, и оно завибрировало, как живое. После этого он снова повернулся к миссионеру и его переводчику.
– Скажи белому человеку, что мы не причиним ему никакого вреда, – велел он переводчику. – Скажи ему, чтобы шел в дом и оставил нас в покое. Мы любили его брата, который жил у нас раньше. Он был нелепый, но мы любили его, и ради него мы не причиним вреда его брату. Но это построенное им святилище должно быть разрушено. Мы больше не позволим, чтобы оно стояло на нашей земле. Оно породило немыслимые мерзости, и мы пришли, чтобы положить этому конец. – Он повернулся к своим спутникам. – Отцы Умуофии, я приветствую вас! – Те дружно ответили ему своим гортанным кличем. Он снова повернулся к миссионеру. – Ты можешь остаться с нами,
