Триада - Евгений Чепкасов

Гена сидел рядом с Валей, жизнерадостно комментировавшей заоконные виды, с интересом смотрел в окно и одновременно на нее, улыбался и изредка поддакивал. Позади них сидела Артуркина девушка, звавшаяся Олей, и беседовала вполголоса с соседкой. Насколько Гена понял, у Олиной соседки тоже были проблемы с парнем, причем парень ехал в ту же «Комету», только уже отдельно, а поссорились из-за сущей глупости, ведь в принципе… Гена особенно не прислушивался, зато крепенький красивый парень, сидевший через проход от него, напряженно смотрел перед собой и до побелевших костяшек стискивал черную ручку кресла с желтой кнопкой. «Эге, братец, – по-гоголевски подумал Гена, – да это о тебе говорят!» Впрочем, он особенно и не приглядывался, потому что за окном внезапное солнце озолотило наглухо затянутые ряской полуболота-полуозера, смолистые корабельные сосны, чванливо-одинокий рыжик-переросток… А между этой дивной красотой и юношей о чем-то назойливо болтала Валя Велина, так что Гена не выдержал и довольно резко сказал:

– Помолчи. Пожалуйста, – добавил он, смягчившись.

Лучезарное солнце вновь скрылось в небесной мути, но студенты повеселели даже от этого минутного проблеска: ничего, они еще позагорают и покупаются по полной программе… Даже парень, стискивавший ручку кресла, на минуту отвлекся от подслушивания разговора, напрямую касаемого его персоны, да и тема разговора в солнечные мгновения изменилась. Солнце скрылось, словно улыбка, прикрытая ладошкой, а радость осталась.

…Миновав издыхающую деревеньку, автобус въехал в отверстые ворота студенческого лагеря «Комета». После того, как мотор заглох, автобус утонул в благодатной первобытной тишине, уподобившись консервной банке, брошенной в родник. Слышно было лишь то, как смирный ветер почти беззвучно расчесывает свои невесомые космы сосновыми игольчатыми гребнями. Да еще качели мерно поскрипывали: какая-то девушка с длинными волосами, в джинсах и мужской кожанке, накинутой на плечи, качалась, отталкиваясь от берегов небольшой глубокой лужицы широко расставленными ногами.

«Русалка», – подумал Гена, и девушка исчезла, как и подобает разоблаченной обольстительной нежити, – лишь качели слегка покачивались.

– Добро пожаловать в рай, сынок, – сказал бы американский киношный полковник, подойдя сзади и положив увесистую руку на Генино плечо (если бы не полковник, новобранец еще долго стоял бы в оцепенении, восхищенно глядя на секретную военную базу).

Но киношного американского полковника рядом не оказалось, и многоопытная директриса студенческого лагеря, поднявшись с места, возгласила:

– Приехали! Можете выходить.

«Добро пожаловать в рай», – с улыбкой подумала она, вспомнив то ли американского киношного полковника, то ли еще что-то.

* * *

Под качелями, на которых так приятно было качаться в прошлую смену, в ямке, выбитой длинными студенческими ногами, стояла вода. Было тихо, лишь собака где-то полаивала да ветер чуть слышно шумел. «Та же красота!..» – радостно подумал Миша Солев, выходя из недавнего озлобленного оцепенения, заставлявшего всю дорогу стискивать до побелевших костяшек черную ручку кресла. После возгласа директрисы он проворно вскочил и нагнулся назад за стоящим в проходе баулом, стараясь не смотреть на Светку, но всё-таки посмотрел и чуть не сплюнул.

– Осторожнее! – воскликнул хлипкий русый паренек и скривился, словно ему наступили на ногу. – Леска!..

Посмотрев вниз, Миша увидел, что и впрямь угодил ногой между леской и удилищем бамбуковой двухколенки. Ему захотелось рвануть и ну его, этого рыбачка, свяжет, но всё-таки Миша сдержался и выпутался, сердито пробормотав:

– Не фига под ноги класть.

«Только бы не с этим поселили», – подумал Гена Валерьев.

А Миша Солев, выбравшись из автобуса и вдохнув вольный сосновый воздух, почти забыл о Светке и о том, как она рассказывала совершенно незнакомой девчонке всю подноготную о себе и о нем, и так громко, стерва, специально громко… Но он почти забыл о Светке, вдохнув воздух «Кометы», и, поставив баул на полувытоптанную мураву, отошел на пару шагов, приподнялся на носки – выше, выше, еще выше, до предела, до дрожи в икрах – и изнеможенно упал на пятки. «Ладно, не это главное, – подумал Миша, переведя дыхание и ощутив приятное спокойное отупение. Красота-то какая!»

– Слушай, а что у тебя со Светой? – участливо спросил подошедший слева белобрысый кудлатый парень с костистым продолговатым лицом.

«Сидел рядом и ничего не слышал!» – яростно подумал Солев, а затем с нежной издевкой, как распоследнему кретину, ответил:

– Со Светой у меня, Степа, ничего. Просто дура она.

– Вообще-то я и не лезу, – слегка обиженно, но вполне миролюбиво заметил Степа. – Планы не изменились, оккупируем зеленый домик?

– Да, попробуем. Нас сколько набирается?

– Давай считать. Света, как я понял, не с нами. Получается, что ты и Гриша без пары. Двое. – Он загнул два пальца и, обняв за талию рыженькую улыбчивую девушку, продолжил: – Плюс мы с Леной. Плюс Олег с Ириной. Итого – шестеро.

Упомянутые тощий прокуренный Олег и хомякообразная уютная Ирина тоже подошли и вожделенно поглядели на равноугольный деревянный домик.

– Итак, нас шестеро, – повторил Степа. – Две семейные пары и одна… гм… несемейная. Гриш, иди сюда, мы тут о тебе говорим.

К компании развинченной походкой приблизился чернявый лысеющий гражданин лет тридцати в свитере а-ля Фредди Крюгер и, почесывая мощную грудь, позевывая и позыркивая карими разбойничьими глазами на многочисленных солагерниц, протянул:

– Работы-ы!.. – а затем полюбопытствовал: – Что вы тут обо мне говорите? Типа того, не хотите жить со мной под одной крышей?

– Хотим, Гриш, очень хотим, – рассмеялся Степа. – Но только под одной крышей – не больше. Короче, все в сборе. Заканчиваю. Нас шестеро. В зеленом домике четыре двухместные комнаты. Следовательно, к нам могут подселить еще двоих.

Но на самом деле к ним подселили одного – неимоверно худого русоволосого парня с бамбуковой двухколенкой, который бессловесно вторгся в пустую комнатку, положив на одну из сквозистых коек дорожную сумку, а на другую – полиэтиленовый пакет с сухарями и яблоками. Избегая расспросов и участия в дележе остальных комнатенок, Гена Валерьев быстренько смылся, так что соседи даже не успели узнать его имени.

«Один! – ликовал он, таща к домику тяжелый комковатый матрас, обернутый вокруг плоской пухлявой подушки. – С этим козлом, правда, по соседству, но зато отдельная комната, крючочек есть. Лысый тоже не подарок – интересно, как он попал в наш лагерь, в его-то возрасте… Остальные вроде бы ничего, особенно альбинос этот, говорун, а девчонки некрасивые… Но надо быть любезным и приветливым: всё-таки под одной крышей», – заключил юноша и, раскатав матрас по кровати, вышел из комнатки и соизволил представиться.

Постельное белье обитатели зеленого домика получали вместе, поскольку всё оно записывалось на одного человека, в данном случае – на Степу. Стоя в очереди за бельем, Гена узнал от Вали Велиной, что она поселилась в каменном корпусе и что их три в палате (Валерьев ухмыльнулся насчет палаты и получил локотком в бок). С Валей жили, как оказалось, Артуркина Оля и еще Света, при выдаче белья отсутствовавшая и охарактеризованная заглазно. Во-первых, у этой Светы нелады с парнем (близстоящий Миша Солев при этих словах помрачнел), а во-вторых…

А во-вторых, все удивленно примолкли, глядя в едином направлении и глядели так с минуту, изумляясь всё более и более, некоторые согласованно загибали пальцы, словно измеряли по неведомой шкале всеобщее недоумение, затем прорезались и голоса:

– Что ж это?..

– Откуда?..

– Кто они?..

– Это дети, – ответил Гена, раздраженный идиотичностью последнего вопроса, и кто-то хихикнул.

– Обстоятельство, конечно, странное. До сих пор «Комета» была студенческим лагерем, – высказался альбинос Степа.

После этой фразы стало очень шумно, как случается, когда лектор выйдет из аудитории; кто-то побежал к микроавтобусу, как бегают к двери, чтобы узнать, не идет ли преподаватель; девушки, загибавшие ранее пальцы, спорили о количестве девочек, выскочивших из микроавтобуса. Гена ухмыльнулся, подумав, что спор девушек-счетоводов, эмоционально жестикулирующих руками с полусогнутыми пальцами, похож на «ново-русский базар с пальцовкой», а называемые числа (от восьми до двенадцати) можно отнести не к девочкам, а к «бабкам». Наконец вернулся разведчик-энтузиаст и возвестил, что девочки – гимнастки из университетского лицея, что с ними приехала общеизвестная физручка, что возраст гимнасток – от восьми до двенадцати, а количество их – десять. Выслушав объявление, спорщицы-пальцовщицы пожали друг другу руки.

Помимо их рукопожатия момент был ознаменован еще и тем, что Степа с обреченным вздохом поставил подпись на документе, подтверждающем, что обитатели зеленого домика получили причитающееся постельное белье. Добравшись до своей комнаты, Валерьев положил бельевую стопочку: два одеяла, пододеяльник, простыню и наволочку – на свободную кровать и запер скрипуче приотворившуюся дверь на крючок. Но достелить постель юноша не успел: с крыльца столовой хор из трех добровольцев громогласно позвал завтракать.