Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти - Луис Броули
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждый день, когда я выходил на балкон, он следовал за мной, хватал за воротник рубашки и волок назад. Он даже разорвал навес, отделявший одну часть балкона от другой. Он колотил меня, как безумный, а затем втаскивал в комнату и ещё добавлял. В его серых глазах в это время отражалась всепоглощающая пустота. Она-то и подсказывала мне, что конца этому не предвидится. Такая настойчивость бывает у детей, и он получал от неё такое же удовольствие, как и я.
«Здесь нет „я“, производящего действие. Всё, происходящее внутри тебя, проявляется и снаружи».
Когда мы сидели рядом, он мог посмотреть на меня и сказать: «Глядя на тебя, у меня возникает единственная мысль: „Бей его!“» Он говорил без злости, скорее, с удивлением.
Если я уходил в другую часть комнаты, он подходил, садился рядом и всё начиналось сначала. Сначала он брал меня за руку, затем начинал шлёпать по руке или щипаться — и так по нарастающей. И он был прав — мне это нравилось. Мне это нравилось почти даже чересчур. Было ощущение, что впервые в жизни мне дали свободу. Я едва мог выносить её.
ГЛАВА 31
«Это сознание, функционирующее во мне, в тебе, в садовой улитке и дождевом червяке, — одно и то же».
Каждый год друг Юджи из Рима, архитектор, приезжал к нему в гости. По его поводу шутили, что он всегда обещал заехать на днях, а сам появлялся бог знает когда — чисто в «итальянском стиле». После тридцати с лишним лет общения с Юджи он по-прежнему являлся к нему с вопросами. Ему нравилось таким образом взаимодействовать с Юджи, а поскольку делал он это с исключительной грацией и юмором, было очевидно, что и Юджи это приходится по душе. В этот раз он спрашивал о культуре, и, естественно, Юджи не преминул вспомнить об их общем друге Джидду Кришнамурти.
Юджи объяснял:
— Музыкой управляет дыхание. Где тут музыка? Вы развили вкус или пристрастие к этому, поэтому вам и нравится.
Во время разговора с Сальваторе, рядом с Юджи сидел Рэй. Кто-нибудь всегда должен был занимать это место, если Юджи общался. Казалось, ему нужен был человек, который бы строил мост или основание для разговора, не имеющего ни начала ни конца. На Рэя можно было положиться: как только возникала пауза, он всегда был готов вставить «Ммм… ага!», «Да!» или «Точно!», и разговор продолжался снова или начинался с начала. — Как получится. Работка та ещё…
— Когда я впервые приехал в Лондон, кто-то потащил меня слушать одного из тех известных парней, что выступали в Альберт-Холле.
Затем, указав на Нарена (немца, который очень любил музыку) лёгким взмахом салфетки, продолжил:
— Его любимая Девятая симфония Бетховена… он начал… я встал и вышел. А потом я ещё был в Москве.
— Ага…
— Мой гид, сука, настаивал на том, что я должен пойти и послушать концерт, очень знаменитый концерт в Большом театре…
— Ааа…
— Он называется Большой театр… «Мадам, ноги моей не будет в вашем грёбаном театре!», — поглаживая рукой воздух перед собой, сказал он и продолжил:
— Вы до сих пор не создали ничего более интересного, вы по-прежнему играете Моцарта! — Он разминался перед тем, как напасть на проявления творчества, имея в виду Нарена.
— Ага…
Затем взорвался ворчливым немецким: «Баааах!» и состроил насмешливую рожицу.
Нарен в ответ на это пролаял: «Бах! Бах!»
— Что, Нарен? Баааах! — Юджи шлёпнул его и широко улыбнулся оттого, что все смеялись над его произношением.
Преподобный добавил:
— Его Бах хуже, чем его укус!
Когда он это сказал, Нарен побежал к столу и стал колотить по нему, как не в себе:
— Бах! Бах! Бах!
— Бах! Бах! — Юджи не собирался сдаваться. — А Вагнер хуже всех!
И окончательно уничтожил пантеон немецких культурных драгоценностей его последний выстрел:
— Я знаю о музыке больше, чем…
— Мммм…
— Даже лучшие музыканты!
— Мммм!
— Они не в силах этого вытерпеть!
— Не в силах!
— А? Что? — Он хотел, чтобы Преподобный снова повторил ему то, что он уже знал.
— Ты знаешь гораздо больше о музыке!
— Чем лучшие музыканты! — напомнил Юджи, смеясь и указывая вверх, критикуя с радостью пятилетнего ребёнка.
Сальваторе снова встрял:
— Юджи, ты очень-очень прррав, потому что…
Комната разразилась смехом. Мы смеялись над самим фактом его согласия с этим нелепым бредовым разговором. Желая обнаружить причину смеха, он обернулся и рассмеялся сам. Но перед этим Юджи успел вставить:
— Не говори, что я прав!
— Но… э… послушай, потому что я могу… э… с тобой…
— А?
— Потому что… э… это тоже музыка, — сказал он, отстукивая карандашом ритм по столу.
— А ещё лифт… э… который тебе нравится… э… в моём доме… — вспомнил он. — Бррр, тебе нравится, ты помнишь?
— Я знаю.
— Мууурти сказал… э… мне: «Это музыка!» Ла-ла-ла! — ответил он, размахивая карандашом как дирижёрской палочкой. — Ты помнишь? Так же и звук, музыка — это звук…
Он продолжил постукивать по столу, затем добавил бит другой рукой. Начала вырисовываться приятная мелодия.
— Но затем человек начал что-то делать с этим звуком.
Юджи это не поколебало.
— Ничего.
— Ах, но… э… Юджи, звук он сначала, а потом… творчество…
Затем Сальваторе начал напевать, подражая звукам скрипки:
— Хммммм, эмммммммм, аммммммм…
Юджи легко рассмеялся.
Сальваторе снова улыбнулся:
— Ах, Юджи, ты не понимаешь.
— Согласен, не понимаю.
— А, ну ты… э… шутишь, понятно…
— Нисколечко. — Улыбнувшись, он воспользовался возможностью снова свернуть на свою колею и повернулся к Рэю: — Понимаешь, когда я разговариваю с музыкантами, я обычно говорю: «Видите ли, гармония в западной музыке, а мелодия — в восточной». Раньше в Индии никогда не использовались музыкальные инструменты.
— Хммм!
— Раньше, в Адьяре, в Теософском обществе, я был окружён лучшими музыкантами. Сколько лет я там провёл? С 1932 по 1951-й?
Пока он так разговаривал с Сальваторе, Мэгги, наша хозяйка в Палм-Спрингс, истерически хохотала вместе со своим братом Нареном, по прозвищу «Святой». Это было очень весёлое зрелище. Один вид этой парочки вызывал смех.
Я находился в дальней части комнаты на диване вместе с Майком и Уешей, отпуская комментарии по поводу происходящего, играя в этой компьютерной игре роль тупого боевого оружия. Остальные сидели кто где в разной степени расщепления сознания и, слушая Юджи, покатывались со смеху. Периодически влезая в разговор со своими глупостями, я заставлял половину комнаты взрываться смехом, пока Юджи объяснял вещи, которые мы все уже тысячу раз слышали, и мы словно заново смотрели знакомое кино. Во время разговора он был похож на ребёнка: его руки и ноги постоянно двигались, он смеялся, улыбался, откидывался в кресле.
Его несло, и ничто не могло его остановить.
— Они не в курсе, я очень хорошо знал Кришнамурти, мы были очень хорошими друзьями, он меня очень любил.
Преподобный подыгрывал:
— Он очень тебя любил!
— Каждый день мы ходили с ним на прогулки в Ченнаи, Адьяре. Мои дочери играли с ним. И он не знал, как нужно пить апельсиновый сок. — С этими словами он погладил Преподобного по руке.
— Однажды моя жена пригласила его: «Пожалуйста, покушайте с нами». — «Нет, если я приму ваше предложение, я должен буду принимать предложения всех людей». И он пригласил меня пообедать с ним… «Никогда!»
Юджи рубанул воздух рукой и, перепрыгнув на несколько десятилетий вперёд, начал рассказывать до боли знакомую историю о том, как Джидду Кришнамурти пригласил его прокатиться по дороге в Гштаад. Углубляться в детали не было необходимости: если Юджи что-то упускал, ему помогала вся комната. По сюжету тогда шёл дождь, и машина Джидду Кришнамурти остановилась рядом с шагавшим под дождём Юджи. Словно подтверждая правдивость своих слов, он добавил: «Там был Боб. Я не выдумал это», — как будто мы ему не верили. Но на всякий случай Преподобный подтвердил: «Точно».
— Я спросил его: «Есть ли у вас страхование ответственности перед третьими лицами, Кришнаджи?»
Ещё один взмах руки, означавший, что у Кришнаджи ничего подобного не было, и мы все знали, что после этого Юджи сказал старику: «Я предпочту быть идущим под дождём и поющим под дождём!» На что тот ответил: «Ну как знаешь, старина!» «Он всегда называл меня «старина» на английский манер. Это был первый раз, когда я встретился с ним, и последний».
Несмотря на неточность, а возможно, именно из-за неё, Рэй подтвердил:
— Первый и последний!
— …после 1961 года никогда больше его не видел! Сальваторе пытался вклиниться снова:
— Юджи… э… скажи мне «да» или «нет»…
Раньше, чем он успел задать вопрос, Юджи громко ответил:
— Нет!
— Но… э… как ты… э… думаешь…
— Нет! Нет, нет, нет!
— Но… э… вопрос…
— Нет, послушай меня! (Как будто у Сальваторе был выбор!) Во всём моём словаре есть только два слова: «нет» — для всего, «да» — для денег!
Несмотря на отсутствие логики в этом объяснении, что касалось Юджи, он считал вопрос закрытым, и всё же… и всё же…
