Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти - Луис Броули

Несмотря на неточность, а возможно, именно из-за неё, Рэй подтвердил:

— Первый и последний!

— …после 1961 года никогда больше его не видел! Сальваторе пытался вклиниться снова:

— Юджи… э… скажи мне «да» или «нет»…

Раньше, чем он успел задать вопрос, Юджи громко ответил:

— Нет!

— Но… э… как ты… э… думаешь…

— Нет! Нет, нет, нет!

— Но… э… вопрос…

— Нет, послушай меня! (Как будто у Сальваторе был выбор!) Во всём моём словаре есть только два слова: «нет» — для всего, «да» — для денег!

Несмотря на отсутствие логики в этом объяснении, что касалось Юджи, он считал вопрос закрытым, и всё же… и всё же…

— Да… э… — незамедлительно согласился Сальваторе, а Юджи тут же удостоверился:

— Понял? — и улыбнулся.

Сальваторе не собирался сдаваться так быстро и продолжал продираться сквозь джунгли:

— Как ты думаешь, он был в особенном состоянии или нет?

— Что?

— Кришнаджи. Он был в особом состоянии или нет?

Юджи ловко увильнул от вопроса, задав собственный:

— Хочешь послушать, что я говорил о нём?

Комната снова содрогнулась от смеха, мы все знали, чем грозит этот вопрос.

— Нет, Юджи, только «да» или «нет»!

— Ни да, ни нет, но он был величайшим обманщиком двадцатого века!

— Обман, обман, о`кей, — вторил ему Сальваторе. — Значит, он не был в том состоянии?

— Нет, нет, нет!

Затем неубедительный вывод рухнул при следующем вопросе Юджи:

— В каком состоянии?

— Иногда да, иногда нет?

— Он был очень умным парнем.

Юджи продолжал уклоняться от ответов:

— Эй! Не забывай… мы жили в той же атмосфере, его учителя были моими учителями. А? Ты же это знаешь. — Он снова широко улыбнулся и под общий смех обвёл взглядом комнату — народ наслаждался рассыпавшимся на куски диалогом. — Но я выбрал другого учителя! Кутхуми был моим учителем. Мория был его учителем!

Ещё раз оглядев комнату, он взглядом обратился за поддержкой к Нарену:

— А Кутхуми был великим музыкантом, эй, каким был его…

Нарен был тут как тут со своим ответом:

— …орган, который было слызно во взэ-э-э-эй взэленной!

У него хорошо получилось сказать это. Юджи был доволен.

— Ты слышал? Было слышно во взэ-э-э-эй вселенной!

— И все зузчества, которые были зпозобны чуздтвовать, задрогались в экзтазе и блазэндзтве!

Это был перебор.

— Закрой рот, — сказал ему Юджи на телугу, не вынося грязного слова «блаженство».

— Мы не хотим говорить о нём… — Юджи сделал похлопывающее движение в воздухе в сторону Сальваторе.

— Но это… э… ты… э… говоришь о нём. Я ничего не говорю! — ответил он, пожимая плечами.

— Ты очень хорошо знал его! — напомнил ему Юджи.

— Я… опять же не буду спорить, но я его любил.

Сальваторе был итальянским романтиком до мозга костей.

— А?

Юджи определённо им не был.

— Я… э… люблю его… в определённом… э… смысле.

— Ты любил его? — словно не расслышав, переспросил Юджи.

— Да, я… э… благодарен ему за многое.

— За что? Назови хоть одно!

Смех в комнате снова усилился, когда Юджи театральным тоном продолжил своё объяснение и повёл разговор совсем в другую сторону:

— …потому что он был близким другом мадам Скаравелли. Смеясь, он показал на Сальваторе и, естественно, пошёл дальше:

— … потому что он подтолкнул её мужа к самоубийству.

— О, я не… э… знаю.

— Ты был там, когда она пригласила всех последователей Кришнамурти в Рим, и я должен был проводить беседу, — напомнил он Сальваторе, а затем снова ушёл в сторону:

— Эй, а её сын, он умер или всё ещё жив?

— О, он умер.

— Ты, должно быть, слышал, что он говорил о Кришнамурти. Что он говорил! Ему не нравилось, что мать тратит столько денег. В Риме! Она собрала там столько людей! Ну давай! — Он снова сделал приглашающий жест в сторону Сальваторе и продолжил:

— Нет, мы не говорим о том милом парне. Он был моим хорошим другом. Правда? Что?

И снова все смеялись, пока эта песня бесконечно продолжалась по кругу. Юджи тоже смеялся, то отклоняясь на спинку, то наклоняясь вперёд, улыбаясь своей беззубой улыбкой, дразня Сальваторе очевидностью своих ответов, отказываясь следовать его вопросам…

— Что?

— Ну… ты… э… знаешь… э… Юджи, ты… э… знаешь, я ему… э… в некотором роде благодарен…

— Ему?

— Да.

Здесь Юджи напомнил ему о том, как Джидду Кришнамурти разрушил жизни его так называемых друзей, уведя их прочь от возможности сделать карьеру.

— Ты знаешь, что он не хотел, чтобы ты оканчивал свой архитектурный институт.

— Да.

Он обратился к остальным:

— Он не позволял ему окончить… а сейчас он очень знаменит. Я толкал его: «Не слушай Джидду Кришнамурти! Он жизни стольких людей загубил!»

— Да.

Юджи указал на него, словно говоря: «Видишь, что я имею в виду?»

— Да, я согласен с тобой…

— Он согласен со мной…

— …потому что он берёт тебя с собой в… э… прекрасное, прекрасное путешествие…

Преподобный старался оставаться бесстрастным.

— Правильно.

Юджи не собирался останавливаться…

— А когда они встретились со мной, я оттолкнул их (от него). Все они сейчас на вершине мира… И он тоже!

Указав на Сальваторе, Юджи был прав. Благодаря его вмешательству многие карьеры были спасены. Сальваторе знал это, но всегда смело вставал на защиту Кришнаджи.

— Но… э… путешествие… э… было таким прекрасным…

— А?

— Путешествие… э… было прекрасным…

— Какое путешествие?

— Мышленное, куда мы… э… идём, шах за шахом… — напомнил он Юджи о путешествии — фальшивой обманке.

— Я сказал ему: «Твой самолёт фальшивый!»

Сальваторе тоже рассмеялся.

— Юджи, я любил его.

— Я тоже его любил.

— J’des amore, — на романтичном французском выразил свою любовь Сальваторе.

— Почему мы о нём говорим? — улыбнулся Юджи.

— Да нет, я бы хотел говорить о многом другом…

— А?

— Я хочу говорить о многих других умных вопросах.

— А у тебя есть какие-то умные вопросы?

— Да… э… я составил список, три-пять страниц.

Казалось, Юджи это было не слишком интересно… все смеялись над этим знаменитым списком.

— Сколько мы с тобой знакомы? Тридцать пять лет?

— Да.

Сальваторе продолжал настаивать:

— А ещё я хочу… э… записать… э… кое-что из того, что… э… ты говоришь, чтобы я… э… мог изменить себя… э… за время… э… зимы.

Он сам смеялся, когда говорил это, и, естественно, мы поддержали его.

— Нарен, что?!

Юджи обратился к астрологу, душевно хохотавшему над его выходками вместе со своей сестрой в глубине комнаты. Сальваторе предупредил:

— Эй, там, сзади, не смейтесь!

— Что происходит, Нарен? Он — мой очень хороший друг! И он был лучшим другом Джидду Кришнамурти!

— Да!

Заметив, в какую сторону поворачивает разговор, Сальваторе встрял:

— Я хочу… э… задать Нарену вопрос… если я… э… изменюсь следующей зимой?

— Ха-ха-ха. Ты слышал это, Нарен?

Преподобный перефразировал вопрос для астролога:

— Он хочет знать, изменится ли он следующей зимой?

Немцу и минуты не понадобилось, чтобы выяснить ответ у звёзд. Реакция была моментальной:

— Ни малейжего чанза!

— Ты слышал это? Ни малейшего шанса! — в этот раз поддержал его Юджи. Затем добавил:

— Ты обречён!

— Ок, я знаю!

Последовала пауза, во время которой Юджи непроизвольно постукивал кулаком по ручке кресла, явно наслаждаясь происходящим.

— О, мама мия!

Сальваторе снова принялся за своё:

— Ок, простой вопрос, Юджи…

— А?

— Очень простой вопрос — умный, но простой!

— Да у тебя же ума-то нет, разве не так?

— Как ты думаешь, экологи могут изменить мир?

— Нет. Они его сделают хуже.

— Хуже.

Сальваторе поправил очки и улыбнулся в ответ, что дало Юджи возможность рассказать свою историю о девушке на ресепшене в Эн-би-си, которая совершила ошибку, спросив о его отношении к экологии, — он, естественно, напомнил ей, что попу она вытирает туалетной бумагой… но это совсем другая история!

ГЛАВА 32

«Структура, постоянно размышляющая обо всех возможных ситуациях, старающаяся всё предусмотреть, подготовиться к самого разного рода случаям, которые могут возникнуть в ходе твоей жизни, — штука бессмысленная, потому что каждая ситуация отличается от другой».

Лето заканчивалось. Дождь шёл, не переставая, и мы сидели в комнате, сходя с ума. У меня уже начиналась клаустрофобия. Состояние Юджи трудно было определить точно. Одним утром он упал (у меня есть пометка на календаре, когда именно), но ничего страшного не случилось. Он хотел уехать из Гштаада, и мы отправились в Бавено, куда приехали повидаться с ним его друзья из Милана. Затем мы поехали через Ванс ещё к одному его другу, живущему на Средиземном море. Все места были безумно красивыми — настолько же безумными были и наши бесконечные дороги к ним. Наше с ним постоянное дурачество стало для него удобным предлогом, чтобы опираться на мою руку, когда нужно было выйти из комнаты. Он мог часами прямо сидеть в своём кресле, но когда поднимался, ноги уже не держали его так хорошо, как раньше.