Вслед кувырком - Пол Уиткавер

Джилли сжимает его руку.

— Помолчи, ладно?

— Может, они на пляж ушли?

Она качает головой. Лампа на крыльце соседнего дома Бакстеров светит в окно кухни, как каждую ночь, и в ее бледном свете, тонком, словно снятое молоко, Джек видит, как лицо сестры озаряется уверенностью.

— Нет, не на пляж, — говорит она. — В местечко поукромнее.

Она включает фонарь, направляя луч на сосновые половицы, и Джек сразу понимает, что она права. Конечно же, они под домом. Где еще тут можно найти уединение?

Джилли ступает на цыпочках. Джек — за ней, гадая, не выдаст ли их скрип половиц. Но, наверное, изоляция поглощает все звуки. Или, еще вероятнее, дядя Джимми и Эллен слишком заняты, чтобы заметить.

Джилли замирает перед узкой нишей, где стоят стиральная и сушильная машины. Опускается на колени перед первой, ставит рядом фонарь лицом вниз в сужающийся круг его собственного света. Джек застывает рядом, не понимая, что она задумала, хотя улавливает, как ее жгучий интерес щекочет ему нервы, будто длинным кошачьим язычком.

— Мы точно над насосной, — тихо поясняет Джилли. — Спорить могу, они туда пошли.

— И что?

— Вентиляционный ход от сушилки идет прямо туда. Может, нам будет через нее слышно.

Джек миллион раз видел этот вентиляционный ход: труба из шелково-белого фибергласса, обкрученного тонкими проволочными ребрами, свисает из забитого изоляционным материалом подпола, как сброшенная кожа исполинской змеи, свесившейся со стропил амбара. Но ни разу ему не пришла в голову мысль воспользоваться этим, чтобы подслушать кого-нибудь в насосной или рядом.

Ну и что? Подумаешь. Ну да, Джилли сообразительнее. Зато у него есть такая сила, которой нет у нее. И вообще ни у кого нет в этом мире.

Если бы только сообразить, как она действует…

И как ею управлять.

Тем временем Джилли распахивает дверцу сушилки. Они оба вздрагивают, когда вылетает кувырком одинокий белый носок, будто отчаянно удирая от набитого внутри белья. Запах ткани и ополаскивателя обдувает лица, Джек зажимает ноздри, чтобы подавить чих, еще раз, и барабанные перепонки каждый раз раздуваются наружу. Рядом то же самое делает Джилли. Они переглядываются и одновременно хихикают, зажимая себе рты. Наконец они успокаиваются, Джилли поднимает носок и кидает обратно.

— В мусоропровод, летунок!

От этой реплики из «Звездных войн» они снова ржут, толкая друг друга локтями и шипя, пока Джилли не роняет фонарь с шумом, который им кажется удардм грома. По полу разливается свет.

— Тихо, Джилли! — шипит Джек.

— Сам тихо, — огрызается она.

Голоса отдаются в барабане сушилки, и Джек задумывается, не двусторонняя ли это штука — подслушивание. Не звучат ли их слова, усиленные, на другом конце трубы? Лучше вообще помолчать. Он глядит на Джилли, а она, укрытая в тени, кивает. Это, думает Джек, не телепатия, но пока сойдет за неимением таковой.

Ерзая, они подбираются к дверце, лицом друг к другу, левое ухо Джилли и правое Джека ориентированы в сторону отверстия, как тарелки радаров. Сперва Джек ничего не слышит — точнее, ничего нового, только те звуки, что были изначально, только громче: работа насоса, например, почти прямо под ногами.

Они сдвигаются ближе, стараясь разобрать сплетение шумов, и соприкасаются лбами. Джек ощущает, как перышком щекочет дыхание Джилли, ее скулы — как песчаные дюны при луне. Это лицо он знает лучше собственного. Она — его зеркало… или он ее, не важно — важно, что они отражают друг друга. И каждый звук имеет свой тайный источник в них двоих. Он слышит не насос, а сдвоенное биение их сердец. Не ветерок, а тихий шелест крови по жилам. Шипящий шум жарки срабатывающих нейронов, поскрипывание костей. Мелькает воспоминание, когда они последний раз были так близко друг от друга: по горлышко в океане, спрятавшись под водой, и пальцы щиплют с вывертом… Он закрывает глаза, голова закружилась, проваливается в себя… или в нее — трудно сказать, да и какая разница? Он сжимает пальцами руку Джилли, она в ответ сжимает его руку. С шоссе № 1 в сторону Оушен-сити проносится Фрэмптон, оживленный эффектом Доплера:

Чувствуешь лиТы то,Что чувствую я…

Джек цепляется к уходящему кометному хвосту гитары и голоса, уносится с ними, пока звуки не смолкают совсем. Открыв глаза, он снова видит перед собой глаза Джилли, только уже ближе. Ближе — и в то же время дальше. Он уже видел такой ее взгляд: вчера ночью, под учительским столом, в свете другого упавшего фонаря, а еще до того, когда она стояла на исхлестанном ветром берегу и смотрела, как он ловит волну-убийцу… в том прошлом, которого теперь никогда не существовало ни для кого, кроме Джека. Он сглатывает слюну; ощущение такое, будто вращение мира со скрежетом остановилось, планеты повисли на небосводе, как барабан сушилки в кожухе или сердце у Джека в груди. «Снова то же самое?» — думает он. И этот застывший мир двинется дальше, будто ничего не случилось, только изменится, обновленный в промежутке, как карусель, где придали новую позу лошадкам и заменили мелодию в шарманке; механизм вращения мира переменился непонятным действием его, Джека, желания и воли, и никто не видит этого, кроме него самого? Никогда не было ему так одиноко, не было такого бессилия при всей той силе, которой он может распоряжаться, хотя явно не может — или еще не может — управлять. Надо рассказать Джилли. Пусть смеется или назовет его психом, он должен с ней поделиться. Иначе он станет психом.

Но стоит ему открыть рот, как она кладет ему на губы соленые пальцы, и он не успевает произнести ни слова. И тогда из глубины сушилки он слышит звуки.

Жутковатые стоны Эллен полны то ли боли, то ли желания, а дядя Джимми произносит что-то неразборчивое, потом смеется — резко, быстро, как собака взлаивает. И только облизнув губы, Джек замечает, что Джилли уже убрала руку. Это звуки вроде тех, что он слышал прошлой ночью, но тише, приглушенные расстоянием и маскируемые шумом насоса… почему, как он и догадывается, они выбрали это место: не только из-за его уединенности, отсутствия окон, спасающего от любопытных глаз (они с Джилли там хранят свою заначку украденных сигарет по той же причине), но и оттого, что звуки будут скрыты. То есть были бы, если бы не мозговой штурм, предпринятый Джилли.

— Ты только их послушай, — шепчет она. — Теперь я понимаю, почему это помещение прозвали насосной!

Вспыхнувший на щеках Джека румянец столь же красноречив, как сорвавшееся с губ нервное хихиканье.

— Они там ебутся, — продолжает Джилли, тщательно произнося это слово, будто пробуя на вкус. Голос ее спокоен, подконтролен, но Джек слышит, какое она скрывает нервное возбуждение. — Он свой хуй сует ей в пизду.

Джек читал эти слова в книгах, слыхал от других ребят, даже иногда вставляет в собственную речь, чтобы казаться в школьных разговорах и конфликтах круче, чем в глубине души себя ощущает, но сейчас, когда слышит их из уст Джилли, это как откровение. До этого момента они у него в мозгу были окружены темной аурой запрета и силы, как слова древней магии, потерявшие свое значение, но сохранившие мощь, отчего стали еще опаснее. Но сейчас, как будто еще более сильным актом волшебства, эти архаичные значения вернулись. Слова стали реальными, точными, физическими, описывающими предметы и действия, как всякие другие существительные и глаголы. Однако темная аура запрета и силы не рассеялась, а разве что усилилась. Как будто Джилли одновременно и описывает события, и организует их. Джек чувствует, как замирает сердце, как неясное предвкушение охватывает все тело, как будто сегодня рассвет решил настать раньше, и солнце дрожит под самым горизонтом, готовое внезапно выпрыгнуть.

— Ты чего, Джек? Что ли, сказать этого не можешь?

— Чего — этого?

— Слова «ебутся», — подначивает она. — Ну-ка, скажи!

Джилли мало быть первой, думает он уже в который раз, ей еще надо, чтобы он был вторым. Первенство ничего для нее не значит, если он не пойдет за ней через запретную границу. Так было всегда, с момента, когда она проложила им обоим путь в мир, и он всё следует и следует за ней. До сих пор. Теперь первый — он, хотя она об этом даже не подозревает и не поверила бы, если бы он ей сказал. Но он найдет способ заставить ее поверить. Должен найти.

— Хуй, — говорит она. — Пизда. Он ее ебет хуем в пизду.

Джек не может сдержать смеха. Чушь какая-то, порнографический букварь для дошкольников.

— Чего смешного?

— Это Дик. У Дика хуй. Это Джейн. У Джейн пизда. — Джек отчетливо, с придыханием выговаривает каждое слово. — Дик сует хуй Джейн в пизду. Еби, Дик, еби. Еби пизду Джейн.

— Иди ты в жопу!

— Еби жопу Джейн.

Тут не выдерживает и Джилли, и они оба затыкают рты руками, подавляя смех, катаются по полу, беспомощные, как перевернутые на спину черепахи. Их так трясет, что Джек боится обоссать штаны.