Казачий край - Василий Сахаров

  - Господин войсковой старшина, - рядом со мной остановился молодой казачок лет шестнадцати, посыльный при моем временном штабе.

  - Что такое? - я машу вестнику рукой, чтоб пригнулся, и сам присаживаюсь на пустой снарядный ящик, лежащий в траншее.

  - Меня войсковой старшина Ловягин прислал. К Пашковской подошли два эшелона с казачьими войсками.

  - Кто именно и сколько?

  - Кавказский отдел, Лабинский и сотня екатеринодарцев, всего полторы тысячи пехоты и батарея трехдюймовок. Ловягин спрашивает, куда их определить.

  Задумавшись, я принимаю решение, все же рискнуть и постараться провести самостоятельную атаку на центр Екатеринодара, но не в день, как это обычно происходит, а в ночь. Решение несколько спонтанное, и его еще придется прорабатывать, но лучше такое, чем просто сидеть на окраине и ждать подхода к товарищу Автономову подкреплений.

  - Передай Ловягину, пусть оставит их в резерве, и сам никуда не отлучается. Через полчаса вернусь к штабу, и думу будем думать. Давай, бегом назад.

  - Понял, - кивает паренек и быстрой юркой змейкой исчезает в траншейных переходах.

  Сам я еще некоторое время сижу на ящике и размышляю о том, что решил сделать. Подкрепления, которые к нам подошли, не ожидались, но видимо, атаманы отделов сдержали натиск красногвардейцев, наступавших на них, и решили еще раз оказать мне помощь. Что же, это как нельзя кстати. Сейчас полдень, необходимо отвести казаков из передовой линии на отдых, договориться о совместных действиях с Покровским, подтянуть артиллерию, а в ночь перейти в наступления. По иному, никак. Решено, так и поступлю.

  На мой приказ оставить в захваченных траншеях и окраинных домах только заслоны, а основным силам отойти на отдых, сотники реагируют по-разному, но все как один, подчиняются беспрекословно. Казаки отходят, а я направляюсь в наш штаб, который обосновался в домике одного богатого казака, расстрелянного неделю назад за нежелание отдать красным конникам своих лошадей. Здесь Ловягин, Зеленин и пришедший вместе с пополнениями полковник Жуков.

  - Добровольцы собираются на Дон отходить, - сходу сообщает мне Ловягин.

  - Что так?

  - Смерть Корнилова из них весь боевой задор выбила, - пожал плечами войсковой старшина.

  - А Покровский и кубанское правительство?

  - Пока остаются, но тоже к отходу готовятся. Красные войска под предводительством товарища Мишки Бушко-Жука уже в районе Горячеключевской, так что через сутки они ударят по тылам добровольцев, а там и до Покровского доберутся.

  - Нужен еще один штурм, - заявляю я собравшимся офицерам.

  - Это понятно, - мне отвечает Жуков, - но тогда зачем ты казаков от окраин оттянул?

  - На отдых, а сам штурм планирую начать в ночь.

  - У казаков нет привычки, в ночном городе драться.

  - Ее ни у кого нет, и красные не исключение. Один удар, захват центра и битва за нами. Конечно, можем еще сутки простоять на месте или провести дневное наступление, но что это нам даст? Ничего. Третий день колотимся во вражескую оборону, а толку нет. Значит, необходимо что-то изменить. Поэтому, ночной штурм, без всяких оглядок на опыт минувшей войны, впереди пластуны, которые должны снять все вражеские секреты, а за нами все остальные. Наступаем тремя колоннами без поддержки артиллерии, со всеми ручными пулеметами и большим количеством гранат. За дома не цепляться, наша цель - центр города и в течении этой ночи он должен быть взят в любом случае.

  На несколько секунд молчание и первое одобрение моего не затейливого плана.

  - Может получиться, - говорит полковник Жуков.

  - Другого выхода нет, - соглашается Ловягин.

  Хорунжий Зеленин, негласный вожак донцов, только кивает головой, мол, поддерживает.

  Раз так, то необходимо готовиться к бою, формировать разведывательные пластунские группы из умельцев, прошедших Кавказ, обеспечить отдых казаков и выйти на связь с Покровским.

  За заботами день пролетает незаметно. Наша артиллерия и бронепоезд ведут перестрелку с большевиками, приходят известия от Покровского, который готов поддержать наше ночное дело и наступает вечер. Зажигаются костры, люди ужинают, смеются, улыбаются и вспоминают дом. Все как обычно и происходит так же, как в любом ином военном лагере.

  В девять часов вечера в направлении города выступают десять пластунских групп по двадцать казаков в каждой. Следом за ними, в 22.00 выходят основные силы, и так начинается наше ночное наступление.

  Тишина, темно, не горят городские фонари, а окна домов плотно зашторены, и есть ли в этих домах живые люди, неизвестно. В полном молчании, без молодецкого "Ура!", криков и выстрелов, казачьи сотни занимают окраины города и выходят на простреливаемые днем вражескими пулеметами улицы.

  Появляются посланные вперед пластуны, и идет доклад, что красные оттянулись на ночь к центру, в большинстве своем на Сенной рынок, а дома, которые они занимали, полностью очищены от секретов. Что же, пластуны сработали просто на отлично, сказать нечего и, сделав себе зарубочку, в дальнейшем, более подробно продумать вопрос использования мастеров сумевших без шума и криков взять в ножи восемь боевых вражеских постов, я отдаю команду продолжить движение вперед. Понимаю, что сейчас мы действуем вопреки всем уставам царской армии, не занимаем улицы и не выбиваем отдыхающих в домах красногвардейцев, но плевать на уставы, главное - победа и результат.

  Левая колонна идет под командованием Ловягина и наступает вдоль железнодорожного полотна к берегам Кубани, правую возглавляет полковник Жуков, которому назначено пробиться к улице Красной. За мной остается центральная группировка и улица Гоголя, где в "Зимнем театре" заседают товарищи Сорокин и Автономов. Стрельбы пока нет, мы идем спокойно, а немногочисленные вражеские патрули, что странно, сплошь из рабочих металлообрабатывающего завода "Кубаноль" и екатеринодарских ополченцев, принимают нас за своих, подпускают вплотную и в полном составе попадают к нам в плен. На их месте мы оставляем свои заградительные группы, и топаем по ночным улочкам дальше. Основные городские перекрестки контролируются и пока этого достаточно.

  - Да-х-х! Да-х-х! Да-х-х! - ночную тишину разрывают гулкие артиллерийские выстрелы, а вслед за ними, заходятся в бешенстве пулеметы и трещат одновременные выстрелы сотен винтовок. Что такое? Звуки сильнейшего боя доносятся совсем не с той стороны, откуда ожидаются. Перед нами тихо, у Покровского тоже, и боестолкновение происходит на позициях добровольцев, если быть точнее, то у корниловцев, которые дальше всех продвинулись в городскую черту и должны были занять Черноморский вокзал.

  На мгновение возглавляемая мной колонна замирает на месте, но я приказываю продолжать движение и вновь, двухтысячная масса спешенных казаков с обнаженными шашками и винтовками в руках, продолжает занимать улицу за улицей. Бой на позициях корниловцев то вскипает с новой силой, то затихает, и вот, как-то одновременно, начинается перестрелка у Ловягина, Покровского и Жукова. Началось.

  - Вперед! - понимая, что таиться и дальше изображать из себя красногвардейцев не получится, командую я, и казаки с быстрого шага переходят на бег.

  Занимаем еще один перекресток, растерянный патруль рабочих-металлистов откатывается к центру, и мы преследуем их по пятам. Дальше, начинается полный хаос ночного боя и, на наше удивление, большевиков против нас оказывается совсем немного. Казаки захватывают одно здание за другим, и к утру, весь центр, и большая часть Екатеринодара оказывается за нами. Как так, где большевики и их основные силы? Непонятная ситуация.

  Я нахожусь во вражеском штабе, здании "Зимнего театра". Кругом следы поспешного бегства, разбросанные бумаги, ящики с канцелярскими принадлежностями и даже пара печатей несостоявшейся Кубано-Черноморской Советской республики. Со всего города ко мне стекаются слухи и пленники, которые могут хоть что-то знать о планах большевистского командования, и вырисовывается весьма интересная картина всех произошедших в минувший день и эту ночь событий.

  Не смотря на всю кажущуюся твердость в обороне города, от наших первых совместных атак красногвардейцы понесли очень большие потери, и о смерти Корнилова, они ничего не знали. Настроения в их среде царили самые пораженческие и держались они только за счет того, что в Екатеринодаре проходил 2-й съезд Советов Кубани, а в городе присутствовали такие личности, как Автономов и Сорокин. Все бы ничего, но вчера наше наступление на краевую столицу прекратилось, и это вызвало в рядах большевиков, очень большой приступ "медвежьей болезни".

  Парадокс, остановка боя, принесла нам больший успех, чем новая атака. Ближе к вечеру, местные чекисты допросили одного из пленных корниловцев, а тот, видать, крепким орешком оказался, возьми, да и выкрикни, что войска Бушко-Жука разбиты, а к Екатеринодару подходят десять тысяч донцов и наступление прекращено до их подхода. Пленному офицеру поверили, и командующий Юго-Восточной красной армией приказал оставить в городе заслон из местных рабочих, а сам, собрав все свои силы в кулак, пошел на прорыв. Через боевые порядки сильно деморализованных добровольцев, Автономов и Сорокин прошли как нож сквозь масло и единственные, кто смог их удержать и нанести серьезный урон, это корниловцы полковника Неженцева, который получил тяжелое ранение в ногу и сейчас находился в полевом госпитале.