Зверь в тебе - Татьяна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот только он сам, своими глазами видел то, что видел. И, пожалуй, теперь вряд ли кто-то сможет его убедить в том, что он просто и безобидно сошел с ума на почве переработки и отсутствия регулярной сексуальной жизни.
– Боря, алё! – Парфёнов пощелкал пальцами у него перед глазами. – Ты заснул что ли? Очнись!
– Я тут, всё нормально, – отозвался Коваленко, «отмирая». – Пойдём, я всё тебе расскажу, а ты решишь, какого доктора ко мне вызывать.
Они вернулись на кухню, к недопитому кофе, и капитан подробно, в лицах, картинках и чувствах стал рассказывать другу свои сны последнего времени, в том числе и тот, что приснился ему этой и предыдущей ночью. По мере того, как он рассказывал, лицо подполковника то мрачнело, то светлело, но удивления на нем так и не появилось, и Борис был уже практически уверен в том, что его друг знает гораздо больше, чем пытается ему показать.
– И что ты сделал перед тем, как проснулся? – еще раз уточнил Парфёнов.
– Я забросил ее на спину и понес в лес, – отхлебывая уже остывший кофе, сказал Борис.
– Ты вот прямо увидел это?
– Да, обнюхал ее, взял зубами за одежду, перекинул на спину и понес. А потом проснулся. Всё.
– Ты уверен, что не сам принес ее в это место?
Борис с интересом посмотрел на друга и начальника.
– А с чего ты вообще взял, что я должен быть в этом уверен? – спросил он, добавляя в голос сарказма, так чтобы это было заметно. – И почему вообще ты задаешь мне такой вопрос? Я рассказал тебе всё, что видел, без утайки. Какие причины у тебя думать, что я могу быть причастен к тому, что произошло?
– Нууу… – протянул Дмитрий, – судя по твоим же словам. Ты же сам говоришь, что женщина и ее голос показались тебе во сне знакомыми. О чем это может говорить? Возможно, о том, что ты знал эту женщину. Или о том, что ты сам привел ее в лес.
Борис улыбнулся.
– Сразу видно, товарищ начальник, что Вы плотно сидите в кабинете и давно не работали в поле, – сказал он, стараясь показать, что это тот самый случай, когда в каждой шутке есть лишь доля шутки, а всё остальное – правда. – Выводы у тебя какие-то нелогичные.
– Это еще почему? – заломил бровь подполковник.
– А потому. Вот смотри. Начнем с того, что я рассказывал тебе сон. То есть не воспоминание, не события, которым я стал очевидцем, не оперативные сводки. Всего лишь сон. Соответственно, задавать мне вопросы о нем, как если бы это было на самом деле, не совсем правильно. Узнать ее голос во сне я мог и по причине того, что уже видел ее наяву, и потому что она мне просто кого-то напоминает. В конце концов, может быть, пока я спал, кто-то из моих соседок ругался с кем-то под окном, и этот голос проник в мой сон, и я его узнал…
Дмитрий кивнул.
– Разумно. Я согласен с тобой. Но это не отменяет моего вопроса. Повторю еще раз: ты уверен, что во сне не приводил эту женщину в лес?
– Нет, не уверен, – ответил, подумав, Коваленко. – Я вообще ничего не помню до того момента, с которого начал свой рассказ. Может быть, в ту ночь мне и снилось что-то еще, но в памяти этого не осталось. Гораздо интереснее другое – почему сегодня я увидел сон-продолжение? Значит ли это, что ты прав, и сон не есть просто сон?
Парфёнов грустно посмотрел на него.
– Мне кажется, у меня есть ответ, – сказал он, – но, боюсь, тебе он может не понравиться.
– Да к чёрту! – вспылил Борис, которого все эти расшаркивания друга уже изрядно достали. Сейчас он был уже уверен в том, что Дмитрий, что называется, «в теме». – Димка, хватит вести себя со мной так, словно я психически больная выпускница школы для кисейных барышень! Ты ведь явно знаешь, что за хрень со мной произошла, так скажи, хватит задавать наводящие вопросы и ходить вокруг да около.
Друг встал, подошел к окну, и, повернувшись к Борису спиной, почти минуту рассматривал двор. Наверное, ему надо было обдумать свои слова, и Коваленко почти физически ощущал натянутую, словно струна, тишину. Он ждал, стараясь усмирить свой гнев, но в то же время понимая, что имеет на него полное и неоспоримое право. Наконец Дмитрий повернулся к нему, упершись поясницей в широкий подоконник, скрестил руки на груди и сказал:
– Хорошо, если ты так хочешь.
Борис в секунду подобрался, словно собираясь прыгать в бездну.
– Да, действительно, я кое-что знаю о тебе и о том, что произошло и происходит. Но, боюсь, такие новости с бухты-барахты не рассказывают даже опытным ищейкам с идеальным нюхом.
Коваленко фыркнул.
– Причем я использовал и слово «ищейка», и слово «нюх» в прямом смысле слова, дорогой мой друг, – продолжил подполковник. – Ты, главное, не волнуйся, живут и с этим, а если правильно распорядиться своими умениями, живут очень даже неплохо, а главное – долго.
– Твою мать, Парфёнов! – рявкнул Коваленко, подорвавшись с места. Его распирало бешенство. – Да хватит уже! Говори прямо! Я оборотень??? Если ты скажешь, что и два разодранных матраса, и когти на собственных руках мне привиделись, я тебя точно укушу!
– Да, – тихо и очень спокойно сказал мужчина. – Ты оборотень. Не нужно меня кусать.
У Бориса в какой-то момент подкосились ноги, и он с такой же силой, с какой вскакивал, упал назад, на еще не успевшее остыть сиденье стула. В висках пульсировало, в ушах стоял густой ровный гул, будто большой самолет разогревал турбины перед взлетом. Сознание казалось летней бабочкой-однодневкой, жизнь которой уже катилась к закату: оно вроде бы порхало где-то рядом, но в любой момент готово было его покинуть. Возможно, всё-таки в глубине души, где-то очень-преочень глубоко, он всё-таки надеялся на простое и милое сумасшествие, на уютную палату на Старой Аллее, куда еще совсем недавно так стремился реаниматолог Юрий. Однако сила воли никуда не делась. «Я сыскарь или кисейная барышня?!» – зло и жестко спросил он сам себя, сжал руку в кулак, а вместе с рукой и сознание собрал в одну точку.
– Твою мать… – повторил он уже тише. – Добро пожаловать в реальный мир, Нео!2
Глава 17. О тебе и обо мне в предрассветной тишине…
Борис Коваленко был единственным и очень любимым ребенком в семье. Более того, он считал, что, если бы он сам выбирал себе семью, в которой родиться, более подходящей подобрать бы не смог.
Его отец Евгений Викторович, умный, интеллигентный человек, ни разу за всю жизнь не повысивший на маленького Борю голос, при этом носил милицейские погоны: преподавал в высшей школе милиции в должности доцента кафедры уголовного права. Сколько Борис себя помнил, отец был выдержанным, спокойным, совершенно не агрессивным и умел найти подход к любому, даже самому сложному и неоднозначному человеку, за что его особенно ценили на службе. Он не слишком жаловал излишнее внимание в свой адрес, предпочитал слушать, нежели говорить, но когда говорил, ему внимали буквально
