Зверь в тебе - Татьяна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди, плохо знавшие его, могли бы сказать, что он всего лишь книжный червь, неспособный к настоящей, реальной службе, но это было далеко не так. Еще до того как влиться в ряды сотрудников советской милиции, Евгений Коваленко проходил сначала срочную, а потом и сверхсрочную службу на южных рубежах своей тогда еще огромной Родины – на таджикско-афганской границе, и уж там повидал всякого, о чем иногда вспоминал в разговорах с друзьями и сослуживцами, когда они теплой компанией собирались в квартире Коваленко. Маленькому Боре не разрешалось присутствовать при этих беседах, его отправляли в другую комнату играть с остальными детьми, но он всё равно иногда пробирался в комнату незамеченным и подслушивал, как папа рассказывает о своих приключениях. Правда, мама почти всегда находила его и снова выдворяла из комнаты.
Кстати, именно мама, Татьяна Валерьевна, была самой главной, если не считать самого Бориса, слабостью отца. Женщина волевая и властная, с ярко выраженным доминантно-лидерским характером, она сделала хорошую партийную карьеру, став одним из пяти самых влиятельных партийных функционеров в области. Правда, стать председателем обкома партии ей не светило даже в перспективе, на этом теплом месте сидел давно и прочно другой человек, бывший, впрочем, другом их семьи, но у Татьяны Коваленко были все шансы уйти вверх по карьерной лестнице с переездом в столицу.
В доме главной была мама, а отец, любивший ее без памяти, спокойно и с радостью отдал ей бразды правления. Ему в удовольствие было сделать приятное любимой женщине, его не унижало потакание ее капризам. Он полюбил ее с первой их встречи и сохранял это чувство до самого последнего дня жизни. Родители часто рассказывали Борису о том, как познакомились в Москве, где она участвовала в слете комсомольских лидеров со всего Союза, а он ехал к родителям в отпуск со службы. Одна встреча решила их судьбу. Они провели в родном городе несколько чудесных дней, а потом обменялись адресами, и Таня верно и преданно ждала Женю, пока он, закончив службу, не вернулся наконец домой.
Евгения никогда не раздражал карьерный рост Татьяны, напротив, он всегда за нее только радовался, а она, по мере возможностей, помогала и ему расти и добиваться поставленных целей. Так он, как и многие после армии в то время, пошел служить в милицию, а затем, с подачи и под чутким руководством жены, пошел вверх по карьерной лестнице, став очень скоро не просто одним из преподавательского состава высшей школы милиции, а еще и довольно влиятельной фигурой. В этом они были друг другу под стать.
Так что, наверное, Бориса можно было бы назвать «золотой молодежью», если бы не одно «но»: на момент его вступления даже еще не во взрослую жизнь, а только в подростковый возраст, он наполовину осиротел. Отец погиб при загадочных обстоятельствах. Говорили, что на охоте на него напало какое-то дикое животное. Скорее всего, так оно и было, отец часто выезжал с коллегами поохотиться. Но Борис ничего не помнил из того периода, совершенно ничего. Кусок жизни как будто вырвали из его памяти. Он не помнил ни как мать рассказала ему о смерти папы, ни похорон, ни поминок – ничего. Мама пыталась водить и возить его к хорошим докторам, в том числе дважды за границу, но никто из них не смог ничем ему помочь. Все в итоге сошлись во мнении, что парень так любил отца, что его потеря стала для него слишком тяжелым испытанием, чтобы сознание могло это вынести. И произошло вытеснение этого страшного периода – полностью, подчистую, так, что никакие методики, в том числе гипнотические, вытащить воспоминания на поверхность не смогли. Пришлось махнуть рукой на это всё и жить дальше, тем более что в остальном Борис был совершенно и абсолютно нормален.
Этот кошмарный период пришелся как раз на «лихие 90-е». Страна находилась в каком-то подвешенном состоянии, ее лихорадило и бросало из стороны в сторону. Началась первая Чеченская война, да и обычные будни обычных людей больше походили на борьбу за выживание, чем на жизнь в хорошем смысле этого слова. Правда, Борис особенно испугаться не успел. Мама оказалась дальновидной и хитрой женщиной, она двинулась в политику, благо опыта партийной работы у нее было вагон и маленькая тележка. Плюс к тому она, пользуясь своими связями и знакомствами, прибрала к рукам кое-что из областных предприятий и уцепилась за них всеми когтями и зубами. Умные и сообразительные помощники несколько развязали ей руки, она могла делать несколько дел одновременно, и семья Коваленко, хоть и не в полном уже составе, взобралась на гребень волны.
Именно в это время, всеми правдами и неправдами, подключив все возможные и невозможные свои связи, Татьяна Коваленко разыскала и вернула домой числившего пропавшим без вести в Чеченской кампании сына друзей семьи, а по совместительству – одного из лучших друзей своего собственного сына. Парня подлатали лучшие хирурги страны, и домой он вернулся практически здоровым и искренне и бесконечно благодарным своей «крестной маме». Звали этого друга Дмитрий Парфёнов.
Дмитрий, полный сил и опыта, полученного в реальных боевых действиях, пошел по стопам своего отца, не дожившего до его возвращения домой, и быстро и споро поднялся по карьерной лестнице в милиции. За ним «присматривали» и друзья отца, и «крестная», да и сам он оказался не лыком шит, и когда Татьяна Коваленко в начале двухтысячных погибла в автокатастрофе, взял под крыло уже ее сына – своего друга детства Бориса. Долги были отданы, и друзья работали бок о бок до того самого дня, когда Борис позвонил Дмитрию на сотовый прямо с утра и попросил срочно приехать к нему домой.
– И как давно ты знаешь, что я, мягко говоря, не совсем нормален? – спросил Борис, глядя другу прямо в глаза.
Дмитрий помедлил, подбирая слова или вспоминая что-то. В любом случае, задумчивость на его лице не сулила ничего хорошего, однако страха у Бориса не было: то ли он уже достиг предела, до какого мог испугаться за один раз, то ли уже окончательно смирился с неизбежным.
– Скажем так, я узнал об этом немного позже моего возвращения из Чечни, – всё-таки соизволил ответить Парфёнов.
– Хорошо, – кивнул Коваленко, но по лицу его было отлично видно, что ничего хорошего, по его мнению, в этом нет. – И как ты об этом узнал? Как ты вообще узнал о том, что оборотни существуют?
– Боюсь, сейчас я не смогу многого тебе рассказать, – уклонился от прямого ответа Дмитрий Вячеславович.
– Расскажи немного, – согласился Борис.
Он не мог понять, злится ли на друга за то, что тот столько лет утаивал от него такую важную информацию. Скорее всего, нет. По сути, он и сам бы, без подсказок кого бы то ни было со стороны, должен был это знать – в конце концов, кто может знать его лучше, чем он сам? И как вообще могло получиться, что он стал таким? Он не помнил ничего, что могло бы дать ему зацепку – с какого времени он изменился? И Димка узнал о его природе сразу же, или он уже был таким задолго до этого? Как всегда, вопросов было море-окиян, и Борис внутренне улыбнулся сам себе: дознаватель он и есть дознаватель, хлебом не корми, дай задать тысчонку-другую вопросов, пусть даже самому себе.
Подполковник смотрел на него, не отрывая глаз. Кажется, он искал в нем признаки страха или шока, или его чего-то подобного, но не находил. И Борис задал себе еще один вопрос: можно ли гордиться тем, что он так спокоен в сложившейся ситуации?
– Я могу сказать тебе пока только то, что ты такой не один, – аккуратно подбирая слова, сказал друг.
