Левиафан - Валерий Ковалев

   - Да, хорошая прогулка, у меня даже аппетит разыгрался - сказал Коробов, - когда через полчаса, гремя колесами по булыжникам, повозка спустилась вниз. - Послушай, земляк, - обратился он к дымящему трубкой Даниле, - вези нас в какой-нибудь приличный духан.

   - Ага, - поддержали его ракетчики, - и чтобы с музыкой и бабами. Дадим "шапку дыма".

   - Ну что же, это можно, - вынув изо рта трубку и сунув ее в карман, - рассмеялся козак. Тикы с виной и бабами у нехристей строго. Могут и голову отрезать. Отвезу-ка я вас хлопци у порт. Там такого добра навалом.

   Вскоре, спустившись в портовую часть города, над которым уже опускались сумерки, повозка остановилась перед небольшой таверной, над входом в которую на медной цепи висел дубовый бочонок, и, щедро расплатившись с возницей, подводники вошли внутрь. Их встретило веселое разноголосье и раскатистый мужской хохот. В невысоком, со сводчатым потолком зале, освещенном масляными лампами, за дубовыми столами веселились несколько компаний. Судя по виду, это были иностранные моряки и любители ночных приключений, которых всегда в достатке в любом портовом городе.

   - Хайретэ, - приветствовал гостей черномазый хозяин и провел их к свободному, стоящему в противоположном конце зала, столу. Потом он щелкнул пальцами и у стола появились две смазливых гречанки, с медными, уставленными едой и кувшинами подносами.

   - А девки - то ничего, в самый раз - подмигнул Коробов одному из ракетчиков и потянулся за запотевшим кувшином.

   Вино оказалось на удивление вкусным и, опорожнив по оловянному кубку, все с аппетитом навалились на еду. А она стоила того. Горячая и сочная, приготовленная с восточными специями баранина таяла во рту, мраморно- белая, купающаяся в чесночном соусе камбала издавала дразнящий запах, а острая соленая брынза с зеленью и маслинами вызывала легкую жажду. За первым кувшином последовал второй, а после третьего, все закурили.

   - Неплохой, однако, кабак, - попыхивая янтарной трубкой, - флегматично сказал Ксенженко.

   - Еще бы музыки, - ухмыльнулся Коробов и махнул рукой о чем-то беседующему у стойки с худощавым арабом, хозяину.

   - Послушай, Одиссей, - сказал он, когда тот подошел к столу, - нам бы теперь чего-нибудь для души. После чего, надув щеки, изобразил пальцами игру на флейте и, вынув из кошелька золотой империал, сунул его греку.

   -О! - заблестел тот маслинами глаз и, кивнув головой, засеменил к низкой двери за стойкой.

   Через минуту оттуда появились два музыканта с флейтой и кифарой, а вслед за ними миниатюрная девушка в традиционной греческой тунике. Пройдя на небольшое возвышение в одном из углов зала, все трое переглянулись, и в воздухе полилась задорная мелодия ифимба.

   - Здорово! - умилились подводники и опорожнили еще по кубку.

   Как оказалось, их мнение разделяли и другие. Многие в зале стали нестройно подпевать, а один из гостей, рыжеволосый верзила, шатаясь подошел к певице и сгреб ее в объятия.

   - Ты чего делаешь, гад! - завопил Коробов и, бросившись к обидчику, врезал тому по физиономии. Рыжеволосый взвыл, и ценители искусства, хрипя, покатились по полу.

   С криками, "полундра!", на помощь приятелю поспешили ракетчики, а вслед за ними, на стороне верзилы, в драку ввязались еще несколько человек.

   Некоторое время Ксенженко невозмутимо наблюдал за дерущимися, а потом видя, что сослуживцам приходится туго, встал и поочередно расшвырял всех нападавших. Последнего, самого ретивого, он выкинул в брызнувшее стеклами окно.

   Чуть позже, уплатив перепуганному хозяину за учиненный погром, вся компания, вместе с верзилой и его приятелями, оказавшимися моряками с голландского брига, весело распивали мировую за общим столом.

   Ровно в полночь отпускники явились на причал и спустились в поджидавший их катер.

   - Хорошо отдохнули, с музыкой - едва шевеля разбитыми губами, - прошепелявил Коробов. - Ага, - согласились изрядно помятые ракетчики, - душевно...

   На следующий день Суворов с Грейгом и Морев, вплотную занялись подготовкой к предстоящей коронации. В пригородах Стамбула были размещены сербские и черногорские отряды вооруженных добровольцев, в городе увеличили число пеших и конных патрулей, а в порту и на базарах провели серию облав, разгромив множество притонов и задержав массу контрабандистов, воров грабителей.

   Одновременно с этим, к размещению высоких гостей были подготовлены все дворцовые помещения. Расположенный рядом и превращенный турками в мечеть Софийский собор, в котором намечалась коронация, был вновь освящен, на его звонницу подняли доставленные из Сербии колокола, и храм приобрел свой прежний статус.

   В середине июня, эскадра с царственными особами, под гром салюта и восторженные крики допущенных в порт христиан, вошла в гавань и встала на якорь. Императрица со светлейшим, в сопровождении кормилицы, держащей на руках испуганно таращащего глаза "великого князя" и многочисленная свита, с великими предосторожностями были доставлены на берег, где их встречали генерал-фельдмаршал и оба адмирала.

   Под крики "виват" и восторженный рев едва сдерживаемой преображенцами толпы, все расселись по стоящим у причала каретам и блестящая, сопровождаемая ротой драгун кавалькада, тронулась с места. Весь путь ее следования от порта до дворца, был усыпан тысячами благоухающих роз, которые продолжали сыпаться на головы стоящих в оцеплении солдат из окон, балконов и плоских крыш домов.

   На площади перед собором, с купола которого торжественно лился колокольный звон, кавалькада встала, и, выйдя из кареты, все, низко кланяясь, стали осенять себя крестным знамением.

   - Вот и свершилось, Гриша, - взглянула на светлейшего прослезившаяся Императрица.

   Перед коронацией, которая состоялась, на следующий день в соборе, при небывалом стечении народа, на всех площадях города был зачитан царский манифест об учреждении на освобожденных территориях единого славянского государства - Дакия и возвращении его столице исконного имени - Константинополь. Обрядом помазания малолетнего наследника на царство, руководил патриарх Константинопольский Гавриил и греческий митрополит. Сразу же после коронации, во все концы новой Дакии были отправлены гонцы с тестом манифеста, а в Константинополе были объявлены трехдневные празднования.

   По их завершению Екатерина со двором и юным монархом, тем же путем отбыли в Санкт - Петербург, а светлейший, вместе с регентом - Александром Васильевичем Суворовым и обоими адмиралами, занялись обустройством нового государства.

   Уже через месяц, их стараниями, в Константинополе были учрежден правительственный Сенат и другие государственные учреждения а Дакия, по примеру России, разделена на губернии и уезды. Одновременно шло формирование регулярной армии усиление существующей эскадры, а также создание судебных и фискальных органов.

   Впрочем, Мореву всем этим, долго заниматься не пришлось.

   После разгрома османского флота, многие из его моряков, не мысливших себя без войны и легкой добычи, отправились в Африку и определилась на службу к берберийским пиратам. Питая фанатичную ненависть к христианам, усиленную небывалым поражением Великой Порты, они, вместе с новыми хозяевами, наводившими ужас на все западное Средиземноморье, предприняли из портов Магриба, целый ряд опустошительных рейдов на прибрежные города балканского побережья, а также следующие туда европейские торговые корабли с грузами. Немногочисленная эскадра Грейга, периодически выходя в море, захватила несколько пиратских каперов, однако число нападений не уменьшилось.

   Прибытие "Левиафана" в Константинополь оказалось как нельзя кстати, и фельдмаршал поручил адмиралам незамедлительно провести операцию по уничтожению берберийского флота в местах его стоянок Они находились на так называемом Варварском побережьи, в портах Алжира, Туниса и Сале. Там же располагались и многочисленные невольничьи рынки, на которые поставлялись рабы их Европы.

   У Грейга имелись необходимые карты, а также полученные, от лазутчиков и плененных корсаров, сведения о примерном числе пиратского флота.

   Спустя несколько дней "Левиафан", в сопровождении паровых фрегатов "Аскольд" и "Таврида", на которые был посажен десант из морских пехотинцев, темной ночью покинул константинопольскую гавань и направился к берегам Африки...

   Алжирская галера "Медина", величаво взмахивая тридцатью парами длинных, весел, легко скользила по безбрежной глади Тунисского залива. Ее высокую кормовую надстройку и низкий полубак, по всей длине корпуса соединял узкий проход, по которому тяжело ступал темнокожий надсмотрщик с плетью, а из-под палубных настилов у бортов, на которых отдыхала вооруженная до зубов команда, доносилась монотонная песня гребцов