Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трясущимися руками Альфонсо запихал себе в уши кусочки кожи, утрамбовав их поплотнее – из-за лесного слуха он услышал гул раньше остальных – с заткнутыми ушами стало полегче, но не сильно. Ужас проникал сквозь тело и впитывался в кости, отчего их начинало ломить, мышцы сводило судорогой, а голова начала раздуваться, словно пузырь. Альфонсо сунул себе в рот заранее приготовленную веточку, чтобы не стучать зубами, заодно посильнее сжал челюсти, чтобы его не тошнило – хоть королевский обед и настойчиво просился обратно.
Двое стражников орали так, что казалось глотки их разорвутся; один остервенело бился головой о дверь, к чему та привыкла, второй бросился к Альфонсо, с мольбой о помощи, потом принялся на него орать, проклинать и бросился со Стены, захрипел, потеряв голос где то посередине пути вниз.
Теперь Альфонсо чувствовал, как шевелятся волосы у него на голове. Перелетев через факелы, вернулась на стену голова самоубийцы – одна без тела, покатилась, сверкая глазами и шевеля болтающейся нижней челюстью, словно что то говорила.
Того бедолагу, который бился головой о стену подхватила самая большая птица, но, почему то не вырулила, а ударилась головой о козырек крыши башни, выбив пару черепиц, вырвав из спины ноши два куска мяса и уронив добычу. Приговоренный упал, задыхаясь от крови и вопля, вскочил на ноги, собираясь бежать, но умер на первом шаге –накинувшись, птицы рвали на куски уже труп.
Смолк хруст костей, треск рвущихся мышц и кожи, черные твари приземлились, цокая длиннющими когтями по камням, принялись подбирать остатки обеда. Гул становился все громче, страх все невыносимее, и уже даже жажда жизни почти отступила перед этой пыткой – Альфонсо приготовился заорать со всей силы, чтобы быстрее умереть, как вдруг зашевелилась куча соломы, изнутри нее послышался стон и стожок мгновенно облепили черные, шевелящиеся тени. Полетела в разные стороны солома, раздался изподтряпочный вопль, черные птицы (по факту, конечно, черные летучие мыши, но не до терминологии сейчас) разрывали тряпки на куски, полетели из под острых когтей куски ткани, как хлопья снега, попадая в пламя факела, сгорали светлячками в темноте ночи. Не понятно, как так получилось, но одна птица, вдруг, взлетела в небо, мотая лапой из стороны в сторону силуэтом видимая в ярком, лунном свете: пытаясь сбросить с себя прицепившуюся полоску ткани, закружилась она в воздухе, завертелась клубком и заверещала так, что у Альфонсо изо рта палка вылетела. Стая резко взмыла ввысь, взмыла ввысь и куча тряпок, цепляясь за крылья, мотаясь на сморщенных мордах, вихляясь кусками на когтистых лапах – пытаясь все это стряхнуть с себя, птицы выписывали немыслимые пируэты, сталкиваясь друг с другом, падая на Стену, врезались в башни, и голосили тонюсенькими голосами так, что Альфонсо невольно поморщился – жуткий страх сменился новой напастью – жутким смехом.
От рвущегося наружу хохота просто разрывало на части, настолько писк напуганных тварей был тоненьким и веселым, словно голос карлика на ярмарке. Две из птиц умудрились поджечь тряпки от факелов и теперь метались по воздуху словно фениксы, воняя паленой шкурой и визжа еще более тоненьким, испуганным писком. Визг прекратился только тогда, когда все тряпки вернулись на землю, двух птиц со сломанными крыльями разорвали и сожрали в воздухе свои же соплеменники, а затем, остальные, обиженно ругаясь, вернулись в башню.
Солнышко вышло из – за города, посмотрело на Стену, и увидело странную картину – монаха Ордена света, прижимающего себе нижнюю челюсть к верхней руками, двух оглушенных дежурных – которые медленно, хватаясь за головы, словно с жуткого похмелья, выбирались из кучи тряпья все в нитках, соломе, но невредимые и ошеломленные.
– Мать твою, что здесь было?! – воскликнул один из очнувшихся.
Альфонсо отпустил руки и расхохотался. Он смеялся и не мог остановиться, периодически задыхаясь, жадно хватая ртом воздух, держась за больные бока, и какое то время искренне считая, что еще чуть – чуть, и умрет от смеха.
– Боже мой мы живы… Мы живы!! – заорал второй, подбежал к ограде стены, крикнул в сторону города дурным голосом: я жив!!!
Альфонсо лежал на животе, прикусив ладонь и стараясь не смеяться. Шумно и мощно всасывал он в себя пыль Стены, представляя что нибудь мерзкое и страшное, чтобы избавиться от этого верещания, звеневшего у него в голове.
Один из стражников подошел к дэ Эсгену:
– Это просто чудо, ваше сиятельство, выживших – трое, причем ни на одном ни царапинки, только граф Альфонсо…
– Ну! – надвинул на глаза брови дэ Эсген, – чего с ним?
– Он не может самостоятельно передвигаться….
– Почему? Ему что, ноги оторвали?
– Нет. Он не может встать, он все время падает… от смеха.
11
Весть о выживших на Стене распространилась быстрее чумы, собрав на площади перед дворцом огромную толпу народа, и эта толпа бесновалась в безумном восторге, приветствуя пришибленных каторжников, которые до сих пор не могли поверить, что это происходит с ними. Мужики кричали им «виват победителям», женщины кидали им цветы и воздушные поцелуи, которые падали и на конвоировавших их стражников, висели на их могучих плечах, прилетали в глаза. И вся эта братия приглушенно затихла в тот момент, когда в поле зрения попал виновник победы – монах Ордена света, который пластом лежал на носилках бездыханный и недвижимый.
Точнее, так казалось со стороны, на самом деле Альфонсо конечно дышал, но старался это делать максимально редко и не глубоко – от продолжительного смеха у него болело все: ребра, живот, спина, челюсть, даже голова гудела, и он старался не шевелиться напрасно.
– Кому расскажу, не поверят, – болезненно морща внутри себя свою душу, думал Альфонсо, – что можно так серьезно пострадать от смеха…
Только спустя сутки неподвижного лежания на шелковых простынях, попытках поесть полулежа- полусидя и мучительных походов в туалет- мучительных как для Альфонсо, так и для таскавшей его Гнилушки, он медленно вышел в сад, кряхтя и хромая, наслаждаясь воздухом и еще…
Он шел прижимаясь к кустам сирени, чтобы ненароком не напороться на принцессу, когда сквозь тонкие веточки и нежные листики растения, увидел ее платье и насторожился. Рядом стояла Иссилаида – с цветком в руках –богиня созидательница, с грязными по локоть руками, и, видимо, собиралась, под чуткими указаниями принцессы, запихать цветочек в землю.
– Это будет самый прекрасный цветок на свете, – искренне подумал Альфонсо, мониторя процесс через кусты, хватаясь за сердце, пытаясь сжать его через ребра, чтобы хоть как то успокоить любовный зуд.
– Никогда бы не подумала, что столь благородный муж любит подглядывать
