Клад - Медеу Сарсекеев

— Ляззет долго не пишет. Прежде в две недели раз вспоминала о нас, звонила, подавала о себе весть.

— Вызови на переговоры.

— Заказала на вечер, — смерила супруга долгим взглядом. — Ты бы сам с ней, Кали… Да построже, родительским словом пристращал… Матери они не очень-то слушаются.

— Ха! — произнес Жаксыбеков, отхлебывая чай. — Нашла кем пугать! Ты учительница, у тебя всякие там приемы воздействия… А я что ей скажу? От меня им всем требуется лишь карман. Для Ляззет ты человек особый, вы — женщины. Одно слово: мать!

— Мать! — повторила Сагила со вздохом. — Ляззет давно считает себя взрослой. Больше того, старенький мой, я страшусь той минуты, когда она заявит как бы между прочим: «Я сама теперь мать!..» С характером они у нас сызмальства, упрямые. Видно, в тебя. А дочь и росла-то оторвой, на мальчишку больше походила. Боюсь я за нее, Кали! Ох, как боюсь?!

Кали Нариманович закашлял, проявляя недовольство таким разговором. В отличие от супруги, ему из троих детей больше нравилась дочь: ласковая, внимательная к родителям. А что бойкая нравом — хорошо даже! Теперь тихоней не проживешь. Свои же сверстники затюкают, отодвинут в сторонку.

— Утренняя гимнастика для промывания мозгов? — спросил Кали, подтягивая поближе к себе телефонный аппарат. — Давай отложим разговор о детях на вечер. Если опасаешься за Ляззет, навести ее. Поживи недельку-другую. Мало покажется, оставайся на месяц. Я перебьюсь без тебя.

— Нашел что посоветовать! — недовольно ответила жена. — Нешто я пенсионерка у тебя? В школу надо собираться!

Кали усмехнулся, не стал спорить. Впереди сложнейший день с выездом в областной центр.

Сагила восприняла его усмешку как намек на возраст. Давно уговаривает супругу оглянуться на себя. И у самой все чаще прорываются слова о выходе на пенсию. Ворчит, хватаясь за поясницу:

— Рано или поздно придется распрощаться с уроками! О своих детях забываю… Лучше бы к ним ездила, недельку у одного, затем у другого. Понянчила бы внуков. Небось нашлось бы и там занятие.

Муж уже накручивал диск телефона.

На том конце долго не поднимали трубку. Кали в таких случаях терпелив и настойчив. Набирает нужный номер несколько раз подряд. И почти всегда бывает вознагражден за свою выдержку.

— Сардар? — спрашивает Жаксыбеков, хотя и без того ясно, кто в квартире племянника Сагилы может быть в такое время. — До сих пор в постели? Чувствую по голосу… Ну так вот, дружок… Сию минуту в контору… Одна нога здесь, другая там. Поедем в Ускен. Ты мне нужен. Поговорим в дороге… Угадал, неотложное.

Опустил трубку. Пиалу с недопитым чаем отодвинул на середину стола.

— Кого ты распекаешь в такую рань? И не стыдно? Еще семи нет. Загонял ты Сардара совсем. Сам неугомонный…

— Пусть привыкает! Я из него еще такого человека сделаю! Может, дела у меня через десяток лет примет.

— Проживи еще эти десять лет!

— Проживем, старушка! Сможем!

Кали подмигнул жене, вставая со стула. Хотел подскочить проворно, как в былые годы, но в боку вдруг кольнуло, он так и сел, не смея отлепиться.

Сагила спросила:

— Вечером опять задержишься?.. Что сказать дочери-то? Подскажи!

В глазах неясный страх, будто ее пытали на медленном огне.

Вернулся от порога, опустил сильные свои руки на ее плечи. Не обнял, как в молодые годы, не поцеловал — ушло время. Сказал, будто спросил:

— Напрасно ты убиваешься. Ляззетка наша, считай, не твоя уже. Окончила институт, живет в большом городе. Если мы с тобою ее правильно воспитывали, достанет ума и рассудка, чтобы найти место среди людей. А неправильно — кому пожалуешься? Наш грех…

Махнул рукой. На лице не горечь, скорее лукавая улыбка. Поди пойми этих мужчин!

День был солнечный, ясный, как вчера. Благодатное лето не скупилось на краски для всех, кто хотел этими благами пользоваться без отдачи.

Жаксыбеков шел наискосок через бор, отделявший их жилье от ближних кварталов города. Утренний воздух был свежим, бодрящим. Прогретые кроны деревьев источали густой смолистый запах. Он проникал в ноздри, забивал дыхание. От избытка целебных струй и озона слегка кружилась голова, сердце замирало от восторга. Заступив в этот лесок, Кали забывал об усталости, ощущал прилив сил. Он сам выбирал место для строительства дома. До того он захаживал сюда по случаю и обратил внимание на особое состояние, которое вдруг посещает человека, если он окажется здесь, забредет отдохнуть, развеять докучливые думы. Поселившись поблизости борка, директор поутру спешил сюда размяться. Он размахивал руками, делал продолжительные вдохи и выдохи, пускался в пробежку по едва заметным в густой траве тропинкам.

Кали всегда жалел, если беспощадный конвейер бытия не позволял ему задержаться под сенью сосновых крон на несколько минут. Сегодня весь день с подъема у него был рассечен на определенные отрезки, успеть бы вписаться в тот жесткий график, заполнить каждый час полезными делами, чтобы не сетовать о пустых потерях вечером. Кали сейчас не замечал похрустываний прошлогодней хвои под ногами, едва улавливал запахи отцветших трав.

Добравшись до своего кабинета, он тут же позвонил на квартиру водителя Грицая. Трубку подняла жена.

— Кто это по мне соскучился? — спросила она сердито, готовая тут же опустить трубку, если напоминали о себе дружки мужа.

— Верочка, не гневись, это я, — представился Жаксыбеков рыхлым, добрым баском. — Жаль, конечно, что я потревожил тебя так рано, да что поделаешь. Разбуди своего…

Он не досказал фразы. Стукнула о стол трубка, и где-то в глубине комнаты опять послышался ее голос:

— Вставай, Коля! Тебя требуют!

В управление Микола пришел раньше, чем главный геолог. Бедняга так спешил к машине, что отказался от завтрака, зато быстрее, чем ждали, подогнал к подъезду готовую в путь «Волгу». Стоял у капота, протирал тряпицей смотровое стекло.

Взглянув на часы, Жаксыбеков сказал:

— Двинули, Микола!.. Сардара подхватим по дороге.

Однако Алтынбаев возник откуда-то сбоку. Он шел к ним с толстой папкой, прижимая ее к круглому животу. Не шел, а как бы подкатывался, словно на роликах.

Конторские служащие за глаза называли главного геолога Сардар-иноходец… За его привычку семенить мелко, сучить ногами и слегка даже пританцовывать на месте, изъявляя готовность к движению.

В отделе работал еще один инженер, Сардар Сейсенбаев. Того именовали расхожим словом Керден, что равнозначно бюрократу. Другой клички он не заслуживал. Тяжелый и медлительный, он внимательно слушал собеседника, нарочито выпучив глаза, демонстрируя некую собранность или участие, иногда кивал головой, вроде бы соглашаясь. Но поступал всегда по-своему и нарочито в пику человеку, осмелившемуся побеспокоить его. Чтобы получить от Сардара ответ, приходилось повторять свою просьбу два и три раза, иногда прийти еще раз… Отвечал лениво — давал взаймы каждое слово, доводил человека леностью мысли до белого каления.

Главный геолог комбината поздоровался с директором по-мусульмански, приложив правую руку к сердцу.

Жаксыбеков ответил ему коротко:

— В машину!

Выбравшись из городских улиц, бежевая «Волга» набирала скорость. До магистральной дороги Восточного Круга всего час езды. Если идти по прямой, можно достичь междугородного шоссе еще быстрее. Однако этот путь преграждало искусственное водохранилище. Пересечь водяную ширь можно было лишь на пароме. Застанешь паром у причала — твое счастье. На другой стороне окажешься довольно скоро. Опоздал — пеняй на себя. Нет печальнее картины, как ожидать на пустынном берегу возвращения всегда медлительного плавсредства.

На те полтора десятка километров до причала Николаю понадобилось минут пятнадцать. Как ни спешили, паром на глазах отчалил… Зыблющийся обширный помост, движимый собственной тягой, был забит грузовиками, скотом, подводами. Издалека сигналил, напоминал о себе, с перевала шофер, умолял выждать минуту, паромщик не захотел уважить припоздавших. Своевольный человек этот, цыганистого вида, неразговорчивый и угрюмый, имел привычку все делать наоборот. Особенно если завидит легковушку… Сейчас он вдобавок и свой знак подал, мол, вижу, но не могу… Поди проверь!

Жаксыбеков молча наблюдал за объяснениями на сигналах между водителем автомашины и паромщиком. Микола, злясь и сплевывая от досады, притирал свое авто вплотную к причалу.

— Сколько ждать? — спросил директор. — Часа два или больше?

— А черт его знает, шалопута! — выругался в адрес зловредного паромщика водитель.

— Не съездить ли нам к старику Токтасыну?

— Кали Нариманович, не успеем! Старик ведь не отпустит без угощения.

— Э-э, было о чем горевать! — произнес Жаксыбеков, сменяя досаду на шутку. — Хуже всего ждать без толку. Разворачивайся!