История одной деревни - Ольга Лапина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До 1937 года преподавание в школе велось на немецком языке. Но в 1937-м было предписано все предметы преподавать исключительно на русском языке, а все учителя-немцы в короткий срок были заменены русскими учителями. Отныне Иде Кроль (Балько), как и другим ученикам школы немецкой национальности (их было большинство), в сжатые сроки приходилось учить русский язык, который до этого они почти совсем не знали.
Ученики и учителя Джигинской школы
Да и откуда им было знать? И дома, и в школе, и на улице – все разговаривали до этого времени исключительно на немецком языке. Это был сложный период, поскольку приходилось заново осваивать новый для себя язык и учиться одновременно.
По этой причине Ида, как и другие ученики школы, вынуждена была два года проучиться в третьем классе – один год при обучении на немецком языке и один год при обучении на русском языке. Но дети быстро привыкают к новшествам. Вскоре говорить на русском языке для Иды и ее одноклассников стало вполне естественным процессом. Да и по воспитанию своему, заложенному в семьях, немецкие дети не задавались вопросами, что и почему. Было сказано – учить русский язык, и они его учили.
Русский язык и литературу отныне у них преподавали новый директор школы Окунев и его жена. Что стало с учителями-немцами, Ида Готлибовна не помнит. В то время, будучи совсем девчонкой, она над такими вопросами не задумывалась. И в ее семье, в кругу ее знакомых эти проблемы не обсуждались. Но судя по обрывочным сведениям, дальнейшую судьбу немцев-учителей назвать благополучной нельзя. Они или оставались без работы, или работали учителями немецкого языка в школах края, что было благополучным решением вопроса.
Ученики и учителя Джигинской школы
Из воспоминаний Марии Прицкау
«…После семи классов я поступила в педагогическое училище в селе Ванновка (немецкое село. – Прим. авт.) Ванновского района Краснодарского края. Обучение велось на немецком языке. Всех выпускников нашего выпуска направили в школы преподавать немецкий язык, так как в 1938 году все немецкие школы были ликвидированы и введено было преподавание на русском языке, в том числе и в нашем училище…»
Но вопрос «трудоустройства» джигинских немцев-учителей решался в 1937–1938 годах и по другой схеме. Например, Альфред Давыдович Кох, который работал в джигинской школе, был объявлен «врагом народа» и расстрелян в 1938 году. У него остались жена и дочь. Уже после войны его семья получила постановление о его полной реабилитации.
Из воспоминаний Нины Георгиевны Кох
«…Альфред Давыдович Кох, брат моего мужа Рейнгольда, закончил в Джигинке семь классов на немецком языке. И у него такая мысль была – уехать в Ленинград. Он чуть не пешком туда ушел, на перекладных приехал в Ленинград. И поступил в Учительский институт. Не педагогический, а учительский. Там учили всего три года. Институт был немецкий. Я потом даже по телевизору слышала про этот институт – мол, вот как хорошо обращались с немцами до войны, что у них даже свой институт был. Но после окончания института его сразу забрали в армию, во флот. Он там еще три года прослужил. Потом он приехал в Джигинку. Здесь женился. У них дочка родилась. Альфреда, когда он вернулся в Джигинку, назначили директором школы. В 1937 году у него родилась дочка, а в 1938-м его забрали. Я потом дочку его спрашивала – что, как, почему его арестовали. Она говорила, что, вероятно, был донос. Но его не сразу забрали. Ему сначала запретили работать в школе. Он уехал в Анапу и устроился здесь работать счетоводом. Но позже его забрали, отправили в Краснодар и здесь расстреляли.
Жена его и дочка были эвакуированы в войну в Восточный Казахстан. А там и жену тоже забрали. В 1943 году она была посажена в тюрьму за пораженческие настроения – говорила, что немцы победят. Но это они так придумали… Она была очень красивая немка. Ее арестовали, и она умерла там от туберкулеза. Ее дочка рассказывала, что когда они с бабушкой пошли в тюрьму, то бабушка ей сказала: “Мы подойдем к тюрьме, ты будешь звать маму, и она тебе ответит…” И когда они пришли, она стала звать: “Мама!”. И та ей ответила: “Доченька моя, Идочка, я здесь…” Представляете, как страшно?
С дочкой Альфреда мы были знакомы до самой ее смерти. И потом, когда она уехала с семьей в Сибирь, там они и остались. Сюда не возвратились. Она вышла замуж за русского и сменила свое имя – была Ида, а стала Валентина. Но они все, немцы, тогда не хотели быть немцами. И если девушки выходили замуж за русских, то брали русские имена. А мы как звали ее Идой, так и продолжали звать. Но она не возражала…»
Итак, Альфред Кох был арестован по доносу. И не один он был так «трудоустроен». Многих учителей джигинской школы постигла та же участь. И не только учителей.
Репрессии, 1937–1938 годы
Из воспоминаний Клары Пропенауэр
«…И тут нагрянула беда, да еще какая. Вроде бы между нами были шпионы, немецкие агенты. И начал каждую ночь приезжать черный ворон и забирал по 5–6 человек…»
Из воспоминаний Андрея Пропенауэра
«…В начале 1937 года над Джигинкой прошла черная туча, пошли аресты. Ночью приезжали сотрудники НКВД, арестовывали по 7–8 человек, увозили, и никто не знал, за что их арестовывают… Боялись даже спросить о них. Через неделю-полторы опять это повторялось. И так весь 1937 год и начало 1938 года…»
Когда читаешь эти свидетельства, то возникает только один вопрос – почему? Вопрос наивный, его не принято задавать. Вся страна в то время задыхалась и билась в конвульсиях от доносов, репрессий, расстрелов… Какие могут быть вопросы?
Но в данном конкретном случае, когда окунаешься в документальные материалы о репрессиях 1938–1937 годов в Джигинке, все же неотступно начинает преследовать все тот же наивный вопрос: «Почему?..»
В 1937 год Джигинка вошла победительницей. Абсолютной победительницей. Крепкая комсомольская организация, авторитетная партийная ячейка. Джигинский колхоз им. Карла Либкнехта вышел в колхозы-миллионеры и прочно удерживает занятые позиции. Стахановское движение бьет рекорды за рекордами. Многие жители – ударники труда, неоднократно премированы, награждены, отмечены на самом высоком уровне. Благоустройство села – выше всяких похвал. И даже переходящее Красное знамя района – у Джигинки. Жители села после многих страшных и голодных лет упорного труда смогли наконец вздохнуть свободнее, стали счастливее.
И вот в начале 1937 года начинаются аресты. Арестовывают преданных, надежных, лучших. Чем это можно было объяснить?
Цитата, которую я приведу ниже, к Джигинке не имеет почти никакого отношения. Хотя кто знает…
Из книги Л.Д. Троцкого «К истории русской революции»
«…По рассказу бывшего начальника советского шпионажа в Европе Кривицкого, огромное впечатление на Сталина произвела чистка, произведенная Гитлером в июне 1934 года в рядах собственной партии.
– Вот это вождь! – сказал медлительный московский диктатор себе самому…»
Чистки, произведенные в Джигинке, потрясают воображение. Потрясает и количество арестованных. Потрясает и дальнейшая судьба арестованных. И судьба их семей, оставшихся на воле, к слову, тоже потрясает. Потому что каждую отдельную трагедию следует умножать раз в пять-шесть. А может, и больше. Дети, жены, старики-родители… Кто измерил меру их горя в те дни? И для чего все это было? И почему?
Из воспоминаний Клары Пропенауэр
«…Сперва бывших богатых крестьян забирали, потом зажиточных, а потом и бедных. В том числе забирали и женщин. Это длилось два года – 1937-1938-й. Брали самых крепких, хороших людей, остались старики и подростки. Всех немецких учителей забрали. И ни один человек не вернулся. А мы, оставшиеся, боялись даже спросить… Люди бесследно исчезли. После 1956 года люди начали писать, искать своих родных. И получали один ответ – расстрелян по такой-то статье. Месяц, число. Вот и все. Без вины ушел каждый третий немец…»
Из воспоминаний Эммануила Фельхле
«…Посадили 132 человека. Из них вернулись Герман Эдуард, Руфф Гельтмут, Штумм Эдуард, Мильц Т., Шельске Саша, Фельхле Эммануил Яковлевич…»
Из воспоминаний Андрея Пропенауэра
«…В результате за это время были арестованы и бесследно исчезли только из Джигинки 135 человек. В том числе все бригадиры четырех полеводческих бригад, бригадир виноградных бригад, заведующий конефермой и самые лучшие работники колхоза. В школе были арестованы четыре учителя, в том числе директор школы. В сельском совете – зам. председателя, секретарь, кучер. Никто не знал, за что и почему. Каждый человек боялся, что и до него очередь дойдет. Так оно продолжалось до 1938 года…»
