История одной деревни - Ольга Лапина

– Сейчас про вас распускают даже такие слухи: перед Сталинградской битвой Сталин стоял перед иконой на коленях, молился.

– Чушь какая! Слушайте, я учился в духовной семинарии. И я был абсолютно сознательный атеист! Это чушь собачья. Я действительно верил, что Его нет.

– Почему?

– Потому что я был материалист. Я был марксист, я в это искренне верил. Вам это не понять. Вы все такие толерантные! Может, есть Бог, может, нет…

– А облет с иконой Тихвинской Божией Матери на самолете позиций советских войск – этого тоже не было?

– Я не знаю, может, и было. Может, попы попросили, и им дали самолет: летайте, колдуйте! Но вы думаете, что все, что случалось в Советском Союзе, – это все товарищ Сталин? У меня бы рука отвалилась все подписывать!

– Ну и все-таки, Иосиф Виссарионович. Был фильм Эйзенштейна «Иван Грозный». Был роман Алексея Толстого «Петр I». Везде царь, везде Бог. Осмысленная политика.

– «Александр Невский» был. Это все на ту же тему.

– То есть возрождение национального духа перед войной и во время войны…

– Перед войной не было. Во время войны. «Иван Грозный» – 1944–1945 годы. «Александр Невский» – 1941-й.

– А Толстой, скажем, он что, сам по себе написал своего «Петра I»?

– Конечно! Я его очень хорошо знаю. Я же его вернул в страну! Он был русский националист. И именно в этом качестве он был мне нужен, особенно во время войны. Он был талантливый человек, но он был русский националист.

– Этот ваш поворот к русскому национализму был тактический, только на время войны?

– Безусловно! Я же потом все это прекратил!

Годы войны

…Мы знаем все. Мы помним все. Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово «немец» для нас самое страшное проклятье. Отныне слово «немец» разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать.

Сказать, что весть о начале войны ошеломила всех жителей Джигинки – ничего не сказать. Люди еще не успели прийти в себя от черной полосы репрессий последних лет, как пришло это новое испытание. И снова нужно было готовить себя к самому худшему.

В самом начале войны многие в Джигинке еще надеялись, что она продлится недолго. Год или полтора. Не больше. Во всяком случае, такие разговоры ходили среди джигинских немцев в те дни. Уверенность в непобедимости Красной армии была слишком сильной. Да и не хотелось верить в худшее. Но с течением времени надежд на то, что война скоро закончится, оставалось все меньше. Сводки Информбюро не утешали. Не могли немцы Джигинки не понимать и того, что это не просто война, а война с Германией.

Тревожно было на сердце. Нет, у немецкого населения Джигинки еще не было оснований чувствовать себя вне своей страны, вне Советского Союза. Они по-прежнему ощущали себя частью советского народа. Но тревожные предчувствия их рождались не на пустом месте. Взять хотя бы тот факт, что мужчины-немцы, мобилизованные в самом начале войны, стали постепенно, один за другим, возвращаться в село. Они были «изъяты» из рядов Красной армии. Именно слово «изъять» звучит в директиве народного комиссара обороны СССР № 35105 от 8 сентября 1941 года.

Процитирую выдержку из этой директивы:

«…Изъять из частей, академий, военно-учебных заведений и учреждений Красной армии, как на фронте, так и в тылу, всех военнослужащих рядового состава и начальствующего состава немецкой национальности и послать их во внутренние округа для направления в строительные батальоны…»

Изъятие немцев из РККА проходило в течение всей войны. Но самый первый этап его прошел с 30 июня до 7 сентября 1941 года. Ида Готлибовна Балько (Кроль) свидетельствует, что через три дня после начала войны ее старшего брата мобилизовали на фронт. А уже в сентябре этого же года он вернулся в Джигинку. Понятно, что подобные факты не могли не настораживать джигинских немцев те дни. Но в худшее верить не хотелось до последнего.

Из воспоминаний Андрея Пропенауэра

«…Начало войны. Мы быстро отмобилизовались, дали фронту людей, автомашины, хороших лошадей, из местного населения был сформирован истребительский батальон, которому было поручено в случае появления неприятельских парашютистов их истреблять. Командиром этого батальона был назначен председатель сельского совета Пропенауэр А.И. Проводились регулярные военные занятия…»

Из воспоминаний Клары Пропенауэр

«…Гитлер напал на СССР в 1941 году. Это было самое страшное для нас, русских немцев… У меня двух братьев сразу забрали на войну. Один, Соломон Зейб, погиб в карело-финском селе Ухта в июле 1941 года. Второй, Эдуард, погиб в Ростове в 1942 году. На них похоронки пришли, моя мама пенсии за них получала…»

Сентябрь, 1941 год

Урожай в этом году выдался в Джигинке отменный. И осень в этом году была какая-то особенная. Золотая осень. А на душе джигинских немцев не было покоя. Тревога витала в воздухе. Тягучая, холодная, гнетущая тревога. И было от чего тревожиться.

К этому времени уже появился знаменитый Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья», недвусмысленно отделивший часть немцев, проживающих на территории Советского Союза, от советского народа. И хотя в этом указе речь шла пока только о немцах Поволжья, было понятно, что и остальные советские немцы не могли чувствовать себя в безопасности. Приведу выдержку из этого указа с той целью, чтобы был понятен основной мотив, по которому выселяли немцев Поволжья (и других советских немцев в дальнейшем).

Из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья»

«…По достоверным, полученным военными властями данным среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и тысячи диверсантов и шпионов, которые по сигналу, полученному из Германии, должны произвести взрывы.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям никто не сообщал, следовательно, немецкое население района Поволжья скрывает в свое среде врагов советского народа и советской власти. В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке из Германии немецкими диверсантами и шпионами в республики немцев Поволжья или в прилегающих районах, и случится кровопролитие, советское правительство по законам военного времени будет вынужденно принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья. Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районе Поволжья, в другие районы, с тем чтобы переселяемые были наделены землей и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах…»

Таким образом, первый удар приняли на себя немцы Поволжья. А вскоре пришла очередь немцев, проживающих на других территориях Советского Союза, в том числе и на территории Северного Кавказа. К этому времени, впрочем, порядок депортации немцев изменился. Решение о депортации отныне принимал Государственный комитет обороны СССР или даже более низшие инстанции: руководство НКВД, военные советы фронтов.

Из книги «История немцев России»

«…Предварительно органы НКВД производили учет всего немецкого населения, проживающего в зоне предстоящего выселения, полученные результаты докладывались в Наркомат. Далее на имя Сталина направлялась докладная записка за подписью наркома внутренних дел Л. Берии, в которой указывалось общее количество немцев, проживающих в зоне выселения, численность “антисоветского” населения, предложения о его аресте и порядок переселения немцев на новые места…»

Вскоре вышло постановление ГКО СССР № 698 от 21 сентября 1941 года о депортации немцев из Тульской области, Краснодарского и Орджоникидзевского районов, Северо-Осетинской и Кабардино-Балкарской АССР.

В конце сентября 1941 года, то есть через три месяца после начала войны, с приказом о выселении были ознакомлено и немецкое население Джигинки. Немцам Джигинки велели собраться у кирхи. Здесь жителям объявили, что им дается время до утра, чтобы подготовиться к отъезду. С собой разрешалось брать только самое необходимое.

Оглушенные этой новостью люди, вероятно, не вполне еще понимали, что происходит. Не вполне понимали и свое будущее, и свое новое положение в стране, которую за долгие годы, десятилетия привыкли считать своей. Еще вчера они были единым целым с советским народом, ощущали себя его частью, были связаны с ним единой кровеносной системой, одними устремлениями, надеждами, едиными радостью и болью. Россия была их Родиной. А теперь они неожиданно для себя оказались в положении чужих среди своих.