Каирская трилогия - Нагиб Махфуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Представь, что обстоятельства сводят меня со множеством знатных персон, которые затем приглашают меня в свои особняки, и я чувствую себя вынужденным отказаться от этих приглашений, чтобы это не отразилось на исполнении мной своих обязанностей по службе. Но их менталитет не приемлет и не понимает этого. Все местные вельможи обвиняют меня в высокомерии, тогда как моей вины здесь нет.
«Да нет, ты надменен, заносчив и ревностно заботишься о своём положении».
Однако вслух Камаль этого не сказал, а просто согласился с Фуадом:
— Да…
— И по тем же причинам я лишился доверия полиции. Я не доволен их непрямыми методами работы, и потому устраиваю им засаду. За мной стоит закон, а за ними — средневековое варварство. Все ненавидят меня, но право на моей стороне…
«Ты прав, и я давно это знаю. Ум и честность есть в тебе, но ты их не любишь и не можешь любить, ведь ты не держишься за то, что правильно просто потому, что это правильно, ты делаешь это из тщеславия, высокомерия и чувства неполноценности. Таков уж человек. Я сталкиваюсь с подобными тебе, которые занимают даже самые низкие должности. Человек, который одновременно и мил, и влиятелен, не более чем миф. Однако каков же тогда смысл любви?.. И идеализма?.. И вообще чего-нибудь?!»
Их долгий разговор длился в таком ключе, и когда Фуад хотел уже уходить, он склонился к уху Камаля и спросил:
— Я новичок в Каире. А ты, конечно же, знаешь одно такое заведение, или даже несколько, и разумеется, тайное?..
Камаль улыбнулся:
— Учитель, как и прокурор, постоянно соблюдает осторожность…
— Прекрасно. Мы встретимся в скором времени. Сейчас я занят приведением в порядок новой квартиры. Нам обязательно надо будет как-нибудь хорошо провести время вечером!
— Договорились!
Они вместе вышли из комнаты, и Камаль не покидал его, пока не проводил до входной двери. Когда он проходил мимо первого этажа, возвращаясь назад, то встретил мать, ожидающую его у входа. Она с волнением спросила его:
— Он не говорил с тобой?
Он понял, о чём она его спрашивает, и испытал от этого невиданное прежде мучение. Однако он притворился, что ничего не знает, и в свою очередь спросил её:
— О чём?
— О Наиме!..
Камаль возмущённо ответил:
— Нет…
— Странно!..
Они обменялись долгим взглядом. Затем Амина снова заговорила с ним:
— Однако Джамиль Аль-Хамзави разговаривал с твоим отцом!
Камаль, скрывая, насколько возможно, свою ярость, сказал:
— Возможно, он говорил с ним не от имени сына…
— Это недостойно… Разве он не знает, кто он сам, и кто — она? Твой отец должен был дать ему понять его истинное положение.
— Фуад здесь ни при чём. Возможно, его отец поторопился и не задумался над этим, даже несмотря на лучшие побуждения…
— Но он, без сомнения, разговаривал с сыном. Неужели тот отказался?… Тот самый Фуад, который при помощи наших денег стал государственным служащим!..
— Не стоит говорить на эту тему…
— Сынок, это просто уму непостижимо. Разве он не знает, что принятие его как члена нашей семьи не делает нам чести?!..
— Ну тогда и не сожалей об этом, если этого не будет…
— Я не сожалею, я в гневе от такого оскорбления…
— Нет никакого оскорбления. Это только недоразумение…
И он грустный и смущённый вернулся в свою комнату, и принялся разговаривать сам с собой: «Наима — это прекрасная роза. Но я как человек, у которого из всех добродетелей только и осталось, что любовь к истине, должен спросить себя: действительно ли она ровня государственному прокурору?.. Несмотря на своё скромное происхождение, он может найти себе в спутницы жизни более образованную, богатую, да ещё и красивую девушку. Его добрый отец поторопился, хотя это не его вина. Но в разговоре со мной он был бестактным, да, без сомнения, он нахал, хотя и умный, честный, достойный, и в то же время бессовестный и высокомерный. Виноваты в том факторы, что разделяют нас и заражают нас этими недугами».
15
Журнал «Аль-Фикр» занимал первый этаж дома номер двадцать один по улице Абдель Азиз. Зарешёченные окна комнаты его владельца, господина Абдель Азиза Аль-Асьюти, выходили на затенённый переулок Баракат, и потому свет в ней горел и днём, и ночью.
На самом деле, каждый раз, как Камаль приходил в редакцию журнала, расположение её у самой земли и обветшалая обстановка напоминали ему о положении «мысли»[82] в его собственной стране и о его собственном положении в этом обществе.
Господин Абдель Азиз встретил его с приветливой дружеской улыбкой, что было совсем не удивительно, ибо они были знакомы ещё с 1930 года, то есть с того момента, когда Камаль начал отправлять ему свои философские статьи. По прошествии шести лет между ними было искреннее, хотя и неоплачиваемое сотрудничество; да по правде говоря, все авторы журнала способствовали развитию философии и культуры абсолютно бесплатно, ради царствия небесного!..
Всех авторов-добровольцев, включая тех, кто, как и он сам, специализировался на исламской философии, Абдель Азиз радушно приветствовал. Хотя он и был выпускником Аль-Азхара, он отправился во Францию, где провёл четыре года, занимаясь исследованиями и читая лекции, но не приобрёл учёной степени. Получая ежемесячный доход от недвижимости размером пятьдесят фунтов, он был достаточно обеспеченным, чтобы зарабатывать себе на жизнь, однако в 1923 году учредил журнал «Аль-Фикр», и упорно продолжал выпускать его, несмотря на то, что доходы от него не превышали все его старания.
Едва Камаль занял своё место на стуле, как в комнату вошёл мужчина примерно одного с ним возраста: одетый в серый полотняный костюм, высокого роста, хотя и меньше
