Танец единения душ (Осуохай) - Владимир Карпов

За день она узнала, что за этой дверью — лаборатория, недавно созданная, в ней работает минералог из Ленинграда, сам только после институтской скамьи. Называли его все по фамилии: Бобков. «Светлая голова», — сказал один курсист. «Больше ставит из себя», — отрезал другой.

Аганя подходила к лаборатории вечером. Сочился свет из-под двери. Посмотрев по сторонам, дыхание затаив, она заглядывала в замочную скважину: видела человека, который то сидел согбенно, то вдруг распрямлялся, радостно потягивался, взъерошивал свою русую шевелюру! Она ещё постояла возле здания перед одиноко светящимся окном.

— Ты чего здесь? — остановился рядом староста курсов.

— Гуляю, — пошла она так, вся из себя непринужденно.

— Общежитие скоро закроют!

И Аганя как бы заторопилась в общежитие.

— Геология делается не в кабинетах, — выступал, указав на свет в окне, староста знатоком. — В маршруты надо ходить!

Она решила выследить русоволосого знакомого по фамилии Бобков ранним утром: встретить, будто невзначай перед началом работы. Заняла позицию у входа в лабораторию — так, чтобы он как пошел, а она навстречу: «Ой, здравствуйте! А я вот тоже здесь, приехала учиться!» — придумала она сказать.

Ждала, ждала, и даже выходила навстречу, заслышав шаги по лестнице. Но один раз наткнулась на уборщицу, машинально произнеся:

— Здравствуйте, а я приехала учиться.

— Учись, учись, кто ж тебе… — пробурчала недоуменно та.

В другой раз попала тоже, видимо, на студента. Но этому она уже сообразила не докладывать. Наконец, дернула дверь — человек сидел в той же позе, будто и не минула ночь. Оторвался от бинокуляра, повернулся в задумчивости, все еще пребывая там, в стекляшке своей. И глаза — слепые, блестящие, как весенний лед.

Она вновь прикрыла дверь, но убегать не стала. Ждала: пусть подойдет, откроет, увидит её. За дверью раздались шаги, и два резких оборота ключа, как воротом в душе. Опустила голову от стыда перед собой.

Так и на занятиях сидела, глядела исподлобья.

Вдруг — шаги: резкие, спешащие. И голос, поздоровавшийся как бы с собой. Странный человек, встречи с которым она так ждала, стоял перед классом, широко расставив ноги, и молчал.

Преподаватель, словно очнувшись, оглядел класс, и заулыбался, приподняв удивленно брови, как бывает, когда неожиданно встречают старого знакомого. Он узнал её, — и у неё чуть не выпрыгнуло сердце!

— В тех местах, где я родился, неподалеку от Волги, некогда упал метеорит, — резко провел Андрей Николаевич рукой по волосам. Говорил он так, будто не урок вёл, не лекцию, а просто вспомнил, кстати, интересный случай: —Это было давно, а точнее: четвертого сентября одна тысяча восемьсот восемьдесят шестого года. Но люди помнили об этом. Рассказывали. В пасмурное раннее утро крестьяне мордовского села Новый Урей на берегу речки Алтарь пахали поле…

Ей увиделась светлая река, крестьяне: как перепахивают они сухое осеннее поле на зиму, тянутся в залатанной одежке за худыми лошаденками — ведь это не в советские времена, а еще при царском гнете было!

Крестьяне торопились: с севера и востока небо затягивали тучи, свет темнел, вот-вот должен был разразиться гром и хлынуть ливень!

Вдруг яркая вспышка озарила окрест. Небо полыхнуло… и оставалось таким, сияющим. Потом словно треснуло, и вдарила пушечная канонада.

Людишки попадали, прильнули к земле. Аганя хорошо, всеми телесными жилочками помнила, как страшна в поле гроза: самые горделивые мужики бежали от телег, сторонились деревьев… А там, на реке Алтарь, не гроза, не молния, а что-то непонятное — громыхало и слепило, хотя лица утыкались в землю и сомкнуты были веки.

Она поймала себя на том, что втянула голову в плечи. Поводила, не двигаясь, зрачками по сторонам: все в классе сидели, будто те напуганные крестьяне.

А там, на поле, нашёлся один мужичок, посмотрел храбро вверх — и увидел падающую с неба огненную стрелу. Этим мужичком почему-то Агане представился Бобков. Он, как и другие, лежал ничком на земле, только с поднятой головой. И видел — небо вновь пробороздил небесный огнь и угодил в пашню, перед самой землей превратившись в огненный шар. А следом и третья огненная стрела разорвала небо и пылающим шаром угодила за лес, туда, где болотина.

Наступила тишина. Опять сделалось сумеречно. А после ярких вспышек в глазах у людей вовсе был мрак. И пока все лежали, так ничего не увидев и не поняв, этот, бойкий, встал, пошёл к тому месту, куда, как он приметил, упал огненный шар. Остальные услышали, что один поднялся. Оторвали головы от пахотной земли, смотрели вслед, ждали.

Бойкий мужичок остановился, рукой махнул всем, улыбаясь. Перед ним, на дне ямы, лежал самый обыкновенный с виду черный камень.

Камень был горячим, и пришлось ждать, поплевывая на пальцы и, пробуя, когда остынет. Наконец, всё тот же норовистый мужик взял камень в руки, и лицо его стало меняться в изумлении: на вес небесный посланец оказался тяжелым не по размеру.

Преподаватель стоял перед классом и его рука с жесткими растопыренными пальцами, будто и в самом деле пробовала на вес тяжелый черный горячий камень.

— Там же, на поле, на берегу Алтаря, — продолжал он, — нашелся и хитрый мужичок, староста…

Аганя невольно глянула на старосту курсов: тот смотрел строго, чуть прищурив глаз.

Таким же увиделся и хитрый деревенский староста: да они, старосты, все на одно лицо. В строгости, с прищуром Хитрый последним приблизился к Бойкому. Взял из его рук камень с тем значением, что это лишь он, доложив кому следует, может разобраться, зачем и почему стали падать с неба камни. Хитрый завернул камень в тряпку и забрал с собой. А вскоре начал продавать его на вес золота, по крохам, как исцеляющий, дарующий силу «Христов камень». Так оно и выходило: с неба упал, да еще на берег реки Алтарь — Христов он и есть. Крестьяне его просто съели!

Весь класс прыснул смехом. И только курсовой староста сидел с таким видом, будто и в самом деле был хитрым мужичком, распродавшим «Христов камень».

— У моего деда хранился кусочек этого камня с той поры, — как-то вдруг беззащитно, по-ребячьи заулыбался преподаватель. — И я хорошо помню: когда кто-нибудь у нас в семье сляжет, так дед достает кусочек камня, крошечку отламывает, перемалывает в ступе, разбавляет с водой — и дает, пей!..

В сердце Агани словно две петельки переплелись: её ведь почти также лечили! В лет пять с малярией она лежала, при смерти, говорят, была. Помнилось: бабушка бросает в кипящую воду пригоршню земли и кажется, будто это сама её землистая рука расслаивается, отрывает от себя часть. Земляным отваром поили маленькую Аганю, и она за неделю встала на ноги.

— Второй камень, упавший в лес, — указывал Андрей Николаевич, словно тот можно было увидеть, — люди тоже сумели найти. И если бы о метеорите не прослышал городской учитель Барышников, быть бы и этому камню съеденным! Но Барышников переслал камень в Петербургский Лесной институт, — и свершилось научное открытие! В осколке метеорита впервые в мире — подчеркиваю, впервые! — был обнаружен алмаз космического происхождения. Количественное содержание алмаза в нём оказалось очень высоким: более одного процента. Разновидность подробных метеоритов стали называть уреилитами. По названию деревни, которая скушала, может быть, лучшую часть первого уреилита. Когда я стал учиться в институте, то понял: чтобы постичь камень, минерал, нужно в своем роде его разгрызть: глазами, сознанием. Надо сжиться с ним, понять его биографию…

Бобков резко перекидывал тело с ноги на ногу, будто приноравливался к прыжку. Руки его с цепкими пальцами постоянно сминали воздух, словно бы лепили невидимый жесткий ком, как бы сбивали маленький земной шарик.

Камешков, как выяснялось, будто орешков, требуется нащелкать воз и маленькую тележку: разновидностей минералов насчитывалось более трех тысяч, и каждый имел множество подвидов и классов! Но как говорил немецкий поэт Гете: «В мире минералов самым ценным является самое простое». Алмаз, что в переводе означает — неодолимый!

В глазах Агани все еще стояли небесные огненные полосы. Минералог в них и сам казался твердым и неодолимым.

Она выходила из класса и чудодейственным заклинанием, дальним эхом в ней продолжали звучать непонятные слова: «октаэдр», «ромбододекаэдр», «силуэтные формы»… Никогда ничего интереснее Аганя не слышала: не было ничего удивительнее в ее жизни!

— Какой-то током ударенный! — засмеялся кто-то. — С три короба нагородил!

— Зато интересно, — раздался иной голос. — С познавательной точки зрения.

— Интересно-то, интересно, — продолжал первый не то с осуждением, не то с восхищением. — Только вот зачем нам всё это надо? Я и на молибден ходил, и на олово — зачем там всё это?!

— Я три года в окопах, — процедил третий. — А он каким-то фрицем тычет.