Медовый месяц Золушки - Георгий Полонский

Получается, нельзя ей было всего этого… не смела она давать волю этой своей внезапной любви… Мало ли чего хочется, о чем мечтается? Надо знать свое место! Да, да! Место, отведенное тебе по рождению… воспитанию… по толщине твоего (или родительского) кошелька… А то из кухарок - в принцессы! Не наглость ли? Вот и шепчут, шипят, уличают 18 963 голоса: наглая… дерзкая… беспардонная самозванка… возомнившая о себе невесть что!

И как им всем доказать теперь, что эти слова - решительно не про нее? Что никакого отношения к ней они иметь не могут!

…Она очнулась от рук и голоса Лариэля: руки встряхивали ее за плечи, а голос пробивался к ее сознанию, где что-то, похоже, прервалось - она не помнила, на одну ли минуту, на двадцать ли… Принц взывал к ней:

- Солнышко, что с тобой? Я зря тебе это сказал, да?… В общем- то, считай, я пошутил… вернее, сильно преувеличил… Анна-Вероника! Ты слышишь меня? - он прижал ее к себе крепко- крепко.

Она дрожала вся. Этим именем звала ее, по рассказам отца, только покойная мама… и было это так недолго, так давно… Ничего она не отвечала встревоженному юноше, который тоже ведь назывался странно, смешно и немного пугающе: муж… супруг…

- Ну что, что такое стряслось? - допытывался Лариэль.- Ты себе этих девиц представила? Успокойся, маленькая: здесь им до тебя не дотянуться! Папе ты нравишься очень. А уж мне-то… Как думаешь, принц и король в состоянии уберечь свое сокровище? У них для этого и тайная полиция, и гвардия королевская, и жандармы…

- Никак не охватить мне всего, что случилось за эти дни, - наконец промолвила Золушка. - Лариэль, я сейчас спрошу очень важную вещь… ответьте мне серьезно. Может, я пустила вам пыль в глаза? С самого начала? Нарядом своим… и шестеркой прекрасных лошадей, что тогда примчали меня к вам на бал… экипажем необычайным…

Смеясь, принц перебил ее:

- Не в рессоры я влюбился, не в коней. И не в кучера! А представь себе - в гостью, которую они привезли мне. В улыбку ее… в голос. В ее смущение. В ее изящество, нисколько не заученное, а природное, свое. В то, как она сияла, когда трудилась над мороженым…

Золушка сказала, что любая из тех 18 963-х сияла бы не хуже: во-первых, от его повышенного внимания, во-вторых, от вкусноты: это было ананасное мороженое с фисташками.

Принц вспоминал с восхищением, что на таинственной гостье было платье из особенной, не известной ему материи, оно мерцало и переливалось так, что никто потом вспомнить не мог, какого именно цвета оно было. Все одно говорили: одета была - волшебно…

На этих его словах Золушка отчего-то вздохнула: ей и самой известно было, что объяснение - где-то здесь…

- Лариэль, - сказала она после минуты молчания. - А еще мне показалось,что про тех обиженных девушек вы говорили отчасти с удовольствием… Приятно вам, что они страдают из-за вас… черное носят… уксус пьют?

Лариэль сдвинул брови, порозовел и стал отрицать: что за вздор, ничуть не приятно… одни проблемы от этого!

В этот миг послышались шаги, и Лариэль легко узнал, чьи они…

- Послушай-ка, сюда отец идет… Увидит тебя в этом - не поймет же!- зашептал он.- Играй теперь в служанку и дальше… а как иначе-то? Вон там, на лестнице… Только спиной, спиной!

мало в чем уверен был король…почти ничего не знал наверняка… Он легко загорался и легко падал духом. Свою горностаеву мантию он, похоже, носил не столько как символ королевской власти, сколько просто затем, чтобы меньше зябнуть. Даже летом.

Алкид Второй вошел с красивой продолговатой коробкой.

- Сынок! Ну наконец-то! Я ищу тебя! - тут он перехватил взгляд сына, обращенный на коробку, сразу же смутился и поставил ее за ближней пальмой в "зимнем саду".

Принц сказал, что папиного пробуждения он ждал сегодня только к обеду… На это король изволил заметить, что, хотя голова у него и звенит после вчерашнего, но встал он, как всегда, и уже работает. Лариэль хмыкнул недоверчиво. Он знал, конечно, что быть королем - это работа, и трудная, но, кроме того, он знал еще и папеньку…

- Подписывал что-нибудь? - спросил принц без особого интереса. - К примеру, Указ о том, чтобы на радостях выпустили из тюрем несколько тысяч жуликов?

- Я хотел, но свояченица сказала: люди скажут, что у нас общие радости - у короля и у жулья!

- Вечная тетя Гортензия, - покачал головой сын. - Ну хорошо, а тех молодцов ты наградил, по крайней мере? Отряды, что искали мою невесту? Примеряли потерянную туфельку почти на девятнадцать тысяч женских ног?

И тут отец еще больше пожелтел лицом. Объявил, что, как ни конфузно, а больше не из чего чеканить медали. Не только серебра нет в казне, но - совестно сказать - даже меди! Скоро вообще ленточками придется награждать за верность и доблесть. Ленточками и бантиками!

Принц перестал расспрашивать. В хмурой задумчивости он занялся своим эспандером, а заодно быстренько оглянулся на лестницу, где возилась "служаночка", не замеченная покамест отцом. Интересно, слышит она, в какой неприличной бедности находится государство? На свадьбе-то никак нельзя было понять, что финансы - тю-тю… Что подумает она, когда до нее дойдет?…Неожиданно папа рассердился:

- Оставь в покое эту резину! Или ты делаешь гимнастику, или говоришь с отцом!

- С чего ты такой брюзга сегодня? - спросил Лариэль. - Вчера Анна-Вероника восхищалась твоей веселостью, которая очень тебя молодит… Гляди, не разочаруй!

- Восхищалась, говоришь? - заулыбался и посветлел король. - Нет, правда? Скажи своей жене, что это - взаимно! Я не про глазки- губки, не про ножки-ручки - это тебе виднее… Я доволен тем, что девочка добрая, скромная, не вертихвостка. И не акула. Сейчас акул среди них полно… Но у Анны-Вероники - другая, знаешь ли, крайность: проста чересчур, бесхитростна… А ты - ветрогон! А я - тоже не из твердокаменных королей… Кстати: нужно как-то бороться с тем, что меня прозвали "Уступчивым"… по-моему, это ужасно! Еще до королей- соседей дойдет… они тогда обнаглеют! Приказать, чтобы хватали всех подряд, кто обо мне так выразится? Но тогда и свояченицу нужно: она меня даже обозвала "интеллигентом"! Как думаешь, никто нас не слышит? - внезапно спросил король.

- Абсолютно, - отвечал Лариэль быстро и громче, чем надо. - Мы одни, ты же видишь…

- Не скажи, - папа, наоборот, понизил голос. - У карлика, у барона Прогнусси, - везде уши… в туалете даже… по крайней мере, все так говорят. Так вот: я сегодня в холодном поту проснулся от этих мыслей: что же у нас выходит в сумме? До чего мы доведем королевство - уступчивый "интеллигент", ветрогон и кроткая, простодушная девочка? Мы же его профукаем!

- Полно, отец, ну что за самоедство? - Лариэлю не нравилось, что такое могла слышать молодая его жена. - Моя ветренность - она, считай, в прошлом. Не мальчик уже. Я готов включиться в дела, помогать тебе…

- Правда? - обрадовался король. - Я верю, сынок…Я хочу верить! Начнем прямо сейчас. - Тут он вернулся к своей красивой коробке, достал ее из-за пальмы, распаковал… - и принц глазам своим не поверил, до того странный предмет был вынут оттуда. Более, чем странный! Алкид Второй держал в руках белый, довольно изящный гипсовый слепок женской правой ноги.

- Что это? - спросил Лариэль.

- Это посылочка от Балтасара, короля Фармазонии. И, строго говоря, не мне посылочка, а тебе, сын…

Принц взял в руки эту ногу и разглядывал ее мрачновато, сосредоточенно:

- Нога… Кому нога? Чья нога?

- Это его дочери нога. Точный слепок с нижней правой конечности фармазонской принцессы Юлианы. Нас просят примерить на нее ту самую туфельку - только и всего.

- Какие примерки, отец?! Я женат уже!

- Вот этой детали там еще не знают. Расстояние как-никак… а телеграфа еще нет… То есть у Фармазонии-то есть, у них много чего есть, а у нас… Послов иностранных мы не звали, если ты заметил. Так что они не в курсе…

- Ну так теперь надо ответить, что с ногой они запоздали, - подвел итог Лариэль.

- Ты так считаешь? - всматривался в него папа. - Да. Нет, не так резко по форме, конечно, а как можно вежливее и дружелюбнее, но все-таки в этом смысле и ответим…

Если в эти минуты вспомнить забытую на лестнице Золушку, - мы увидим только напряженную ее спину и руку с влажной тряпкой, работающую в пять раз медленнее, чем эта рука привыкла… Ей было слышно каждое слово. И первым чувством ее было: нельзя ей слышать этих речей, это семейное дело короля и принца; а вдруг Лариэль отвечает не совсем то, что хотел бы - из-за нее, из-за того, что помнит про "служанку" на лестнице?

- Как трогательный папа, Балтасар еще и это прислал, - говорил Алкид Уступчивый, доставая свернутый холст из коробки. - Портрет… Не поленился, надо же… Любопытно тебе?

- Какой еще портрет? - опять нахмурился Лариэль.

- Поясной. Нет, пардон, - чуть выше коленок. А то, что ниже - у тебя в руках. Так что практически принцесса Юлиана тут вся.

- Вся или кусками - зачем она мне?! Отец? Ну посуди сам…