Медовый месяц Золушки - Георгий Полонский

Просто клейменая какая-то: вот принцесса уже - а все равно неудачница! То ли дело - вы, мои сладкие: к вам графский титул так и прилип сразу, за милю видно - графини!

Колетта и Агнесса полностью были согласны с этим… Но мысль о том, что они здесь - гости, а эта Зо… - хозяйка все-таки и принцесса, незатухающим углем жгла внутренности… К тому же ясно сказал королевский сын: она - просто чудо! Уши в трубочку сворачивались - слышать такое… Так ли говорят про них самих Арман и Эжен? И, кстати, почему эти женихи - столь незаметные члены Совета, что принц с трудом припоминал их?

Он был стремителен, насмешлив, полон жизни, в нем ощущалась какая-то скрытая до поры пружина.

Первые слова его были про здоровье отца (об этом мы уже слышали) и про то, что разболевшийся король поручил ему занять его председательское место в этом заседании… и вообще настроился передавать Лариэлю корону!. Да-да, при жизни еще… не потом когда- нибудь, а вскоре!

Принц расхаживал перед ними, сидящими: он только что - из седла, ему надо было размяться. Неожиданно он похвалил весну, погоду, деревья, на которых появилась уже молодая листва, и тепло отозвался о птицах - за то, что они своевременно, без опоздания, вернулись в Пухоперонию из жарких стран…

Свое мнение о весне он предложил высказать старому Нанулле, министру финансов. Тот долго не понимал, чего от него хотят, а потом все-таки выдавил из себя: да-да, согласен, весна недурна, он, пожалуй, готов поддержать такую весну, если большинство - того же мнения…

Такое вот странное начало. Никто не понял, как от весны принц перескочил к идее о том, чтобы убрать из Свода законов параграф о смертных казнях и чтобы прямо сегодня отправить на пенсию палача… Лица у всех сделались озабоченные. Генерал Гробани сказал: если преступники и смутьяны лишатся страха, тогда общество лишится покоя! И все загудели одобрительно: это было сказано хорошо, крепко, просто, но до молодого королевича не дошло почему-то…

Ни с того ни с сего поддержал принца тот, от кого меньше всего этого ждали, - барон Прогнусси (специальностью его считались "справедливость и общегуманные вопросы"). Этот человек в зеленоватых очках восседал, если присмотреться, на особом стуле - двухэтажном. Такие стулья делают для карапузов, еще не очень умеющих ходить, чтобы они могли чувствовать себя на равных с большими за общим столом. Дело в том, что барон был карлик: мужчинам среднего роста макушка его доставала до живота. Природа распорядилась насчет него как-то уж очень обидно… А вот прозвище барон имел длинное, забавное, но не очень, и граждане всегда выговаривали его одним духом, без запинки и только шепотом: "Сточетыресантиметрастраха"…

Кто-то решил (уже довольно давно), что на справедливость и гуманность в Пухоперонии - этих 104-x сантиметров достаточно… Так вот, карлик сказал своим шелестящим, вечно утомленным голосом:

- Вы, генерал, нашего принца не запугивайте… Ему надо красиво начать… не мешайте. Никто не лишится ничего… Поаплодируем, господа, благородной гуманности нашего принца, его высоким душевным качествам!

Захлопали вяло, но острый взгляд барона-карлика и его сухие, громкие, как выстрелы, аплодисменты прибавили твердости всем - и они целую минуту хлопали. Возражавший генерал - тоже.

Нетерпеливым ударом ладони по столу принц остановил эти приветствия:

- Полно, - за что? Про казни я сказал потому, что подумал о своей принцессе: не позволит Анна-Вероника устраивать их! И не надейтесь! Отец тоже ведь делал это против своей воли… только вашим уговорам уступая… Хлопали вы, таким образом, моей жене, господа: казни в Пухоперонии прекращаются с ее появлением! Знаете, мне вообще кажется: если меня в королевских делах не туда занесет - она поправит!

Да, да, я - серьезно… Это даже в танце можно почувствовать: она вам просто не даст погрешить против музыки… уверяю вас… даже если медведь вам на ухо наступил. Никто из вас не танцевал с ней? Ах да… я не отпускал же ее ни с кем, жадничал, - вы при всем желании не могли… Кстати, господа: если кого-то из вас я не успел еще представить принцессе, вы подойдите потом, когда мы вместе будем, - я никому не откажу, познакомлю… - лицо принца светлело, когда он говорил это.

(Нет, что ни говорите, - странное направление приобретал нынешний Совет Короны: сперва - о весне… теперь - о жене…)

В этот момент появилась запоздавшая тетя Гортензия - сестра покойной королевы. Она не извинялась - наоборот, ей казалось неприличием, что Совет решились начать без нее:

- Ух ты! А я думала - отменили, перенесли… Племяш, что ж за мной-то не послал? Не нужна стала?

- Я ни за кем не посылал, Ваша светлость, - кто пришел, те и участвуют. Устраивайтесь. И не будем здесь называться тетей и племянником, неудобно.

- Перед кем же? - смутить тетю Гортензию было не так легко. Она села и достала вязанье из парчовой сумочки. - На это ты не гляди: все мои вещицы на Советах Короны связаны… нервы очень успокаивает… Ну? Про что говорили?

- Про любовь, представьте себе! Вот некоторые улыбнулись наконец - уже неплохо! Пусть же улыбки будут пошире, господа, посмелей, и без ехидства, без задних мыслей!…

(К чему он призывал, о чем просил?! Не наивно ли - здесь желать искренности?)

За овальным столом Совета шелестела тихая паника. Мало кто понимал, что происходит и как нужно себя вести…

Старый Нанулле встал и поднес дрожащий монокль к левому глазу:

- Виноват, Ваше Высочество… недопонял… Вы намекаете на средства из казны, брошенные на ветер? За какой именно период вам угоден отчет? Никогда я не безумствовал… Меня оклеветал кто-то… Я могу сейчас же подать в отставку! - бедняга нелепо взмахнул рукой с платком в клеточку… Лучше бы вовремя поднес этот платок к носу, - ибо капля, бесчувственно висевшая там уже давненько, шлепнулась на бумаги в этот миг.

Лариэль сам подошел и усадил ветерана и полушепотом спросил у других, чего именно старичок испугался так. Барон Прогнусси сказал:

- Юности, мой принц. Он испугался вашей размашистой юности.Но если и своя припомнится ярко - тоже опасно, знаете ли… (Почему это опасно - барон не объяснил). Оставьте его, Ваше Высочество… под ним мокро сейчас будет.

- О… тогда не тревожьтесь, господин Нанулле… я вас больше не трону, можете мирно вычитать дальше…

Что ж, господа, нет желания вашу прежнюю любовь вспоминать, - не будем, Бог с ней. Но я не понял: отчего это наши газеты никак не отозвались на нынешнюю, на мою?! Я думал, выйдут газеты с большим портретом моей принцессы… отчет о свадьбе будет на первых страницах… Но и на последних ничего нет! Господин Бумажо!

Министр, которого прежде знали как поэта, встал, но заглянуть ему в глаза Лариэлю не удавалось: глаза убегали в какие-то бумаги, листаемые озабоченно.

- Вы же свежих известий министр? Или я ошибаюсь?

- Нет, все правильно, мой принц. Свежих известий и неприукрашенных фактов.

- Так в чем же дело? Известие совсем еще тепленькое и факт ничуть не приукрашенный: женился наследник престола. И народ не должен об этом узнать?

Эжен де Посуле решился подать голос:

- Да-да, умалчивают почему-то! Я вот тоже открываю сегодня газету… Одну, вторую… Ни слова! Я понял бы, если б про что-то плохое умалчивали, про трагическое… скажем, про перелом ноги Его Величества…

Барон Прогнусси сказал мрачно:

- Спрашивают не вас, маркиз. Вас - не спрашивают.

Арман Коверни поглядел на приятеля и молча сделал сверлящий жест указательным пальцем около виска.

Бум-Бумажо, пыхтя и розовея, начал объяснять. Логика у него получалась такая: в прошлом газеты торопились сообщить о каком-то происшествии, а потом оказывалось, что факта или вовсе не было, или он был с другими участниками и совсем не так, как в отчете… Поэтому умудренные опытом друзья-советчики подсказали газетному министру: ничего страшного, если обыватели Пухоперонии узнают эту новость несколько позже…

Был приведен случай с виконтессой де Маркусси: об ее кончине дали уже объявление в черной кайме, а когда к ней явился гробовщик и достал свою рулетку, он сам, с его-то опытом, чуть не отдал Богу душу… Виконтесса открыла один глаз и произнесла:

- Обрадовались, голубчики?

Эту жуткую историю со смехом поведала тетя Гортензия, она лично видела эту сцену… Принц терпеливо слушал, потом не выдержал:

- Так вы полагаете, господин Бум-Бумажо, что моя женитьба - неокончательная какая-то? Что она - наподобие репетиции, что ли? Или примерки?

Министр сначала заявил, что, разумеется, так он не думал, не посмел бы думать! Потом уцепился за слово примерка: ведь поиск невесты как раз и шел этим необычным путем… Но выполнялась эта замечательная идея с туфелькой - пусть Его Высочество подтвердит - наспех, в суете и спешке, охвачены были не все округа…

- Ведь могло же бы… могло бы же так случиться, что подходящая ножка оказалась бы не у одной лишь Анны-Вероники, которая - поверьте, мой принц! - внушает мне величайшую симпатию и уважение. Видит Бог: на самом деле внушает… Но в редакции моих газет до сих пор приходят подобные письма… - и один лист Бум- Бумажо предъявил всем: авторша, видимо, поставила на этот лист ножку и аккуратно обвела ее грифелем.