Дом на болотах - Зои Сомервилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же. Она переживала надежды и страхи этой девушки как свои собственные. Огонь опал, потянулся дымок. Она была настоящей. Она на самом деле когда-то была. Если бы только Мэлори могла прочесть последнюю записную книжку. И все. Потом они уедут. Господи, да где же Фрэнни? Дело шло к вечеру, снова опускалась темнота.
Мэлори вышла в своих мехах из парадной двери, но ни дочери, ни ее следов на дорожке не было. Она инстинктивно обернулась к странному осевшему домику напротив, но там не было видно явных признаков жизни.
– Фрэнни! – позвала Мэлори и замерла, прислушиваясь, будет ли ответ.
Только ветер шумел в кронах. Внутри у нее заполыхала паника, она бросилась за дом и увидела, как в сером сумраке мелькнул красный шарф Фрэнни. Та стояла в глубине сада, глядя себе под ноги. У Мэлори оборвалось сердце. Могила, жалкая куча снега, где она спрятала собаку. Боже, пожалуйста, пусть Фрэнни не узнает.
– Фрэнни, уже темнеет, иди в дом. Я сделаю чаю, и ты мне покажешь кукольный домик.
В ответ Фрэнни повернулась и побрела назад. На лице дочери Мэлори не увидела ни намека на то, что та знала, что лежало под кучей снега.
В ту ночь у себя в спальне Мэлори зарылась поглубже под одеяла в поисках местечка потеплее. Она видела Розмари, пьющую шампанское на свадьбе; Розмари, идущую к Фрэнклину, который развалился в ожидании; Розмари, извивающуюся от боли – на этой самой кровати. Возможно, подумала она… возможно. Если Розмари всего сорок шесть, может быть, можно ее найти… вернуть ей дневники. Поговорить с ней.
Мэлори включила лампу и села. Дверца шкафа была приоткрыта. Она не вешала туда ничего из своей одежды, ей казалось, что не стоит затеваться, но теперь у нее возникла потребность заглянуть внутрь. Она быстро встала, чтобы не успеть передумать, и распахнула шкаф. Там ничего не оказалось, кроме пары одеял и кусков ткани на дне. Она встала на колени, подняла ткань и ахнула. В руках у нее был длинный, тонкий кусок белого кружева, траченного молью. Она поднесла его к лампе, и свет засиял сквозь отверстия, делая кружево похожим на узор снежинки. Это была ее фата, Мэлори не сомневалась. Фата Розмари. Розмари общалась с ней. Все эти ключи: ракушка, камень, бутылочки, а теперь вот это. Она говорила: «Это было моей жизнью».
Мэлори схватила третью записную книжку. На кровать выпал листок бумаги. Толстой кремовой писчей бумаги, на которой изящным почерком с наклоном вправо было написано письмо. В нем говорилось:
Дорогая Розмари,
Я так сожалею о том, что с тобой случилось. Мне было трудно соединить милую сельскую девушку, которую я знала, с тем, что ты наделала, и я чувствую ответственность из-за того, что не увидела раньше, что ты явно очень нездорова.
Отец и мать совершенно безутешны, как ты можешь представить. Они продают Старую Усадьбу и не хотят больше никогда бывать в Норфолке.
Я завтра уезжаю в Рим. Похоже, там происходит нечто захватывающее, и я хочу быть там, где разворачивается действие. Итальянцы несут модернизацию Африке, и я чувствую, что в Италии и в какой-то степени Германии на самом деле складывается современное мышление. Джеральд по-прежнему пытается пришпилить меня браком, но он связан своей работой в банке. Я еще какое-то время его подержу на расстоянии. Я жажду нового. Возможно, вместо этого познакомлюсь с итальянцем.
Отвратительно так писать. Я не знаю, что написать. Надеюсь, книги тебя порадовали.
Твоя Хильда
«Что ты наделала». Но что она наделала? На письме стояла дата 16 марта 1935 г. 1935-й. Мэлори взяла первую записную книжку и перечитала самое начало. Март 1935-го. Письмо было написано тогда. Но в нем ничего не говорилось ни о том, что же сделала Розмари, ни о том, что с ней сталось. У Мэлори не было выбора, кроме как читать дальше.
Просмотрев первую страницу книжки, Мэлори увидела только несколько кратких абзацев о беременности и замужестве. Она полистала книжку, ища упоминание о ребенке. Розмари писала о том, в какой тишине живет, о своем растущем животе. К началу 1933 года она стала писать, что в Старой Усадьбе ее покидают и изолируют точно так же, как в Доме на Болотах. И там у нее было меньше, чем здесь. Глаза Мэлори скользили по страницам, ища то, что, как она знала, должно было произойти, и она это нашла. Строчки шли неровно, бумага была усеяна брызгами чернил, иногда разраставшимися в кляксы. Она начала читать всерьез. «Я слушаю, – подумала она. – Рассказывай».
28
Я вижу их двоих в саду, где она играла. Девушка, которую она слепила из снега, так и стояла там, застыв во времени. Я вижу их двоих, одна у двери, вторая на краю сада, недалеко от того места, где мать спрятала мертвую собаку. Обе стоят, ссутулив плечи, словно готовы подраться. Не думаю, что хоть одна видит, насколько они похожи.
Третья записная книжка
29
У меня ушла почти неделя на то, чтобы написать прошлый дневник, сейчас вторая неделя марта, и я не знаю, сколько времени у меня осталось. Так что надо продолжать и переходить к моему мальчику.
Новый год только начался, когда пришла боль. Глядя на гостей в смокингах и шелковых платьях, собравшимся в Старой Усадьбе, можно было подумать, что вместе с Новым годом к нам приходит Новая Англия, но после того, как над моей фигурой и положением поумилялись, я сослалась на усталость и рано ушла в постель. Намного позже рядом со мной улегся вусмерть пьяный Фрэнклин, но прикасаться ко мне не пытался. К тому времени я и моя фигура в равной мере отвращали и завораживали его. «До тебя не доберешься, – говорил он. Или: – Ты похожа на свиноматку с фермы Блекера». Но
