Вещий Андрей. На цепи - Эд Качалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иван Федорович остался в первой, удобно расположившись в роскошном кресле, мы же прошли дальше.
В соседней палате авалонец молча указал мне на топчан. Я сел и осмотрелся. Рядом с топчаном стоял стол. На нем старинный микроскоп и куча лабораторной посуды.
Приом достал из шкафа поднос с инструментами, подошел ко мне и взял за кисть. Потом неожиданно большой иглой проколол мне палец, нажал на него и приложил к капле крови приборное стекло.
У меня взорвался мозг. В начале восемнадцатого века в России берут кровь на анализ! Что они хотят там увидеть? Кого найти? Что у них здесь с медициной? Неужто настолько продвинута. Медицина! Автомобили! Что я еще здесь повстречаю. Ракеты? Атомную бомбу? Компы? Какое выражение — паразит по таким случаям любят употреблять в нашем времени: «когнитивный диссонанс»? Вот! Вот! Похоже, он у меня и случился.
Между тем авалонец взглянул на меня, усмехнулся, словно прочел мои мысли:
— Вы свободны, Андрей Борисович!
— До свидания, Приом, — вежливо попрощался я.
— До скорого! — прошелестел авалонец.
— Вы уверены? — не удержался и поинтересовался я.
— Будьте уверены, Андрей Борисович, для этого мы приложим все усилия — ответил авалонец. В его обещании мне послышалась ирония. Зловещая ирония.
Я вышел и направился назад к Ромодановскому.
— Отдал кровь?
— Да!
— Ну тогда пойдем подождем, что нам скажет Приор, а заодно и поговорим о делах наших скорбных.
Мы вернулись к пыточной камере, но заходить в нее не стали. Князь-кесарь повел меня дальше.
Подошли к неприметной двери, князь открыл ее ключом, пропустил меня вперед. Это оказалась маленькая комнатка, скорее даже шкаф: полтора на полтора метра. Она была совершенно пустая. Только у одной из стен с потолка свисал золотой витой шнур с кисточкой.
Князь дернул за шнур шесть раз, и я почувствовал под ногами вибрацию. Это оказался лифт. Ну лифт и лифт. После автомобилей и анализов крови это пустяки.
Мы подымались минуты две. Когда вышли из кабины оказались в роскошной, немаленькой комнате без окон. Отделана она была шелковыми обоями. Здесь стояла небольшая софа и пара кресел. На маленьком столике стояла ваза с закусками и пара хрустальных графинов с чем-то горячительным.
Вышли, как оказалось, мы из огромного шкафа, занимающего одну из стен комнаты.
— Моя гардеробная. Садись! — Ромодановский указал на одно из кресел, сам сел во второе.
— Ну, рассказывай мил человек, о чем ты со мной поговорить хотел?
— Ваше Сиятельство! Ни о каких письмах царевича Алексея я не знаю!
— Допустим, а княгиню Голицыну, знаешь?
— Имя на слуху, но так не вспомню.
Князь-кесарь с подозрением посмотрел на меня. По всему было видно, что ответами моими он был крайне недоволен.
Мне очень хотелось попробовать прощупать, что у него делается в голове, но я даже не стал пытаться. После того, что творил Его Сиятельство в пыточной, рисковать я не стал. Точно по стенке размажет. А может, и не размажет.
Последние несколько часов я чувствовал, как магическая энергия во мне набирает мощь. Это ощущение пришло ко мне после дуэли с авалонцем. Будто бы убитый, сгорая, передал часть своей магической энергии мне.
Да, интересно получается. Мне еще для полного счастья только не хватало участвовать в розыгрыше продолжения фильма «Горец». Дункан Мак Ермолич, собственной персоной. Я мысленно раскланялся и улыбнулся.
Но в любом случае потягаться со Светлейшим князем-кесарем, если что не побоялся бы. Но пока не будем дергать тигра за усы.
Сначала попытаемся разобраться мирными средствами, да и с таким могущественным человеком лучше сохранить добрые отношения. Тем более в свете предстоящего, скорого, но недоброго свидания с авалонцами.
— Не помнишь, значит? Хорошо! — князь-кесарь дернул за очередной витой шнурок с кистью и распахнул дверь из своей гардеробной.
Она вела в большой, метров пятнадцать в длину и пять — семь в ширину, кабинет. Пять окон в пол. По потолку лепнина. С потолка спускается многоярусная хрустальная люстра на пару сотен свечей.
Здоровенный письменный стол. Размером с биллиардный. Весь завален бумагами. Кроме стола, несколько шкафов с книгами, глобус, диаметром метра два, камин, диван и четыре кресла. Пахло свежестью и недавно сгоревшем деревом от камина. Вполне себе удобный кабинет для работы руководителя начала восемнадцатого века. Я бы себе такой хотел.
Выйдя из кабинета, Ромодановский встретил у входа дьячка и отдал шепотом приказ. Что за приказ я не расслышал.
Дьячок пулей выскочил из кабинета и также пулей вернулся. В руках он сжимал пачку бумаг и с поклоном отдал ее князю кесарю. Иван Федорович внимательно их просмотрел, выбрал два листа и сунул мне:
— Читай!
Это был протокол допроса княгини Анастасии Петровны Голицыной, урожденной Прозоровской. На втором листе был приговор суда в отношении ее же.
Княгиня Голицына сознавалась, в том, что во время пребывания царевича Алексея Петровича за границей встречалась с ним несколько раз. При этих встречах вместо того, чтобы склонить сына Петра Великого вернуться в Россию, она ему просто рассказывала придворные новости. Хотя была послана за границу, именно уговорить царевича прекратить, выступать против отца.
Кроме того, уже после того, как княгиня вернулась в Россию, она несколько раз отправляла письма сестре Петра Первого, царевне Марии.
Царевна Мария в начале царствования Петра, была на стороне царевны Софьи, старшей единокровной сестры юного царя, которая хотела отстранить Петра от власти.
Я сразу же вспомнил картинку из учебника истории «Утро стрелецкой казни». Там Петр наблюдает, как казнят стрельцов. Эти казни случились после второй попытки царевны Софьи захватить власть. Она попыталась это сделать, пока Петр с Великим посольством по Европе ездил.
После всего этого Мария, как и Софья, была спроважена в монастырь. Но и там не угомонилась, и когда у Петра подрос сын, Алексей, старалась всячески настроить его против отца.
Княгиня Голицына состояла с ней в переписке. Письма по большей части содержали обыкновенные светские сплетни. Но сам факт общения Голицыной с Алексеем и Марией, выступающими против действующей власти, стал достаточным поводом для наказания.
В начале марта по указанию царя Ивана княгиня Голицына была публично бита батогами и отлучена от двора.
Такое мягкое наказание Анастасия Петровна получила благодаря тому, что сдала всех, кого знала. Всех, кто по ее мнению, мог участвовать в заговоре царевича Алексея.
Среди прочих, княгиня упомянула и юношу дворянского роду, что жил в имении ее дяди боярина Бориса Ивановича Прозоровского. Имени этого юноши она не
