Touching From a Distance - Дебора Кертис

В попытке самоубийства можно было найти лишь один плюс — Йену назначили прием у психиатра в госпитале «Парк-сайд». Невероятно, но к врачу мы отправились вдвоем. По дороге он признался, как его удручает вариться в котле музыкального бизнеса. Когда выпустили «Transmission» и «Unknown Pleasures», он достиг цели. Теперь он ни в чем не нуждался. Все, чего Йен когда-либо хотел, так это записать один альбом и выпустить один сингл. Границы его стремлений не простирались ни до клипа «Love will tear us apart», ни до альбома «Closer». Пока я вела машину, он поведал мне о том, что хотел бы уйти из Joy Division и работать в цирке. Мы были уже на пути к психиатру, и я старалась избавиться от мысли, что мой муж примеряет на себя клише «беглеца». Стиву Моррису он тоже говорил о своем желании все бросить, но Стиву показалось, что Йен подразумевал переезд в Голландию.

Меня охватило странное чувство, когда машина миновала ворота больницы: казалось, здание ничуть не изменилось с тех времен, как я подрабатывала здесь, еще будучи школьницей, — а теперь я везла сюда собственного мужа.

Когда мы вошли в приемную, Йен вдруг смутился. Он невнимательно прочел направление — прием был назначен на Две недели позже. Следующий его визит будет совсем другим...

12. Реши за меня[16]

Как я и думала, к моему совету на некоторое время прекратить выступления Joy Division никто не прислушался. На протяжении апреля и мая 1980 года они, кажется, беспрестанно выступали или репетировали, в то время как я настаивала на том, что им нужно отдохнуть перед грядущим американским турне. Поэтому, когда Йен сообщил мне, что собирается взять передышку, я не была удивлена. Он сказал, что остановится в небольшом пабе в Дерби. Я спросила, можно ли мне поехать с ним, на что он ответил мягким отказом, объяснив, что ему необходимо какое-то время побыть одному. С этим я согласилась.

Йен отсутствовал всего два дня, когда я начала беспокоиться, вдруг осознав, что в который раз лишена способа связаться с ним. Я позвонила Робу Греттону, чтобы узнать, не оставил ли Йен телефонный номер. Роб, казалось, был рассержен моим звонком. «Да что с вами двумя творится? — сказал он. — Неужели вы не можете поговорить друг с другом?» Я была морально уничтожена. Раздражение придало его словам столько злости, что один лишь тон голоса ранил меня. Я всего лишь хотела, чтобы кто-нибудь разъяснил мне, что происходит. Я бросила трубку — держать все это в себе стало невыносимо. Будучи не в силах оставаться в одиночестве, я позвонила своим родителям. К тому времени как Роб попытался перезвонить мне, я уже ушла.

На самом деле Роб разговаривал так запальчиво, поскольку во время моего звонка Йен и Анник сидели в его и Лесли квартире. Они истратили все деньги и со своими финансовыми проблемами объявились у него на пороге. Йен внезапно осознал, насколько сложно жить вообще без денег. Меня до сих пор чрезвычайно возмущает то, что эта мысль так долго его не посещала.

Следующим утром мой отец позвонил и рассказал родителям Йена о происходящем. Они были поражены, поскольку даже и не подозревали о проблемах между нами. Анник умчалась в Лондон, и история завершилась у нас на Бартон-стрит: Роб, Лесли, родители Йена собрались в гостиной и смотрели на Йена, который мерил комнату шагами, отказываясь разговаривать хоть с кем-нибудь.

Я знала, он был зол на меня, потому что я «донесла» на него нашим родителям, хотя между нами существовал негласный договор, словно у шкодливых детей, хранить все втайне и решать проблемы только между собой. Я прекрасно понимала: если наш секрет однажды будет раскрыт, то я навсегда его потеряю, — но теперь все изменилось. Было ясно, что я должна потерять его для того, чтобы начать жить снова, и где-то в глубине души он тоже, должно быть, желал потерять меня.

Я внезапно почувствовала злобу к Анник. Она выговаривала слова с сексуальным акцентом, работала в Бельгийском посольстве и, по-видимому, имела достаточно времени и денег, чтобы сопровождать Joy Division в их турне по Европе. Я чувствовала, что, как жена Йена, как мать его ребенка, заслуживаю большего, но ничего подобного у меня не было. Меня полностью, окончательно списали со счетов. В попытке восстановить справедливость я позвонила ей в посольство и накричала, пригрозив, что разведусь с Йеном и привлеку ее в качестве соответчика. С дрожью в голосе она отвечала, что сделает все, о чем я попрошу. Проработав в суде Маклсфилда, я считала, что быть соответчиком крайне постыдно.

Было очень сложно положить начало разводу, но в то же время радовало принятие окончательного решения. Казалось, тяжкий груз упал с моих плеч. Какое-то время я искренне верила в то, что проблемы Йена больше меня Не касаются. По этой причине я могла оставить Роба, Тони и Анник разбираться с ними. Я верила, что сделала ему одолжение, устранив самую главную причину для беспокойства — себя. И если у него была кишка тонка Для того, чтобы положить конец нашим отношениям, я сделала это сама. Я призналась самой себе, что угробила жизнь, и начала строить планы на то, чтобы, забыв все, начать с нуля. Я взяла платье у сестры, позвонила Джеффу рассказала ему о случившемся и договорилась о свидании в тот же вечер. Впервые за двадцать три года моей жизни за мной заехал мужчина. Это было потрясающе, Я была молода и снова почувствовала себя желанной. Он обходился со мной как с человеком, с личностью, он подставил мне столь необходимое тогда плечо. Не то чтобы свидание было замечательным и романтичным-мне слишком нужно было выговориться. Так что Джефф в основном слушал.

Одна знакомая пыталась убедить меня отозвать за-явление о разводе. Она сказала, что я должна повременить с этим, поскольку Joy Division вскоре должны были разбогатеть, а тогда разводиться с Йеном будет намного выгоднее. Я решила, что гордость мне гораздо дороже.

Йен какое-то время жил у Бернарда Самнера и его жены. Сью Самнер он показался тихим и подавленным, но с Бернардом разговаривал достаточно много. Когда Бернард отметил, какая удача, что Йен не довел до конца свою попытку самоубийства, Йен сказал: «Я побоялся, что не хватит таблеток. Говорят, так можно заработать повреждение мозга».

Когда Йен жил с Бернардом и Сью, то, бывало, не спал до глубокой ночи, но он всегда любил ложиться поздно. Он страдал от приступов головокружения и сыпи, которые, вероятно, были симптомами опоясывающего лишая. Разговоры были бесполезны. Йен соглашался со всем, что ему говорят, а потом впадал в очередную депрессию.

Незадолго до смерти Йен на какое-то время переехал к своим родителям. Еще до болезни он был совершенно неспособен жить в одиночестве. До нашей женитьбы он жил с родителями, а после — с друзьями. Насущная, рутинная сторона жизни никогда его не касалась. Можно было подумать, что он наслаждается одиночеством, но он не мог даже позаботиться о себе, а значит, и жить нормально. Неудивительно, что ограничения, связанные с эпилепсией» вгоняли его в уныние и заставляли острее почувствовать зависимость от окружающих.