Touching From a Distance - Дебора Кертис

Он покончил с собой в субботу ночью. Я не мог в это поверить. Он мог бы стать невероятно хорошим актером. Мы ни черта не понимали, что происходит. Ты пытаешься помочь ему, основываясь на своем не особенно богатом жизненном опыте, и делаешь все, что в твоих силах, но как только тебя нет рядом, он берется за старое, понимаете?

Вместо того, чтобы пойти на субботнюю встречу, Йен позвонил Бернарду и сказал: «Я не смогу. Хочу увидеться с Дебби, поговорить с ней. Увидимся в понедельник в аэропорту». Он говорил спокойно, и Бернард ничего не заподозрил, хотя это был их последний разговор.

Я также слышала о том, как он сказал Робу Греттону, что собирается приехать в Маклсфилд, чтобы посмотреть по телевизору фильм, который не хотел смотреть при отце. Это был «Строшек» Вернера Херцога, фильм про европейца, который уехал в Америку и покончил с собой, вместо того чтобы выбирать между двумя женщинами. В заключительной части фильма показан мертвец в вагончике канатной дороги и петух, танцующий на месте, в связи с чем на сбеге пластинки «Still» можно прочесть «The chicken won’t stop»/«Петух танцует», «The chicken stops here»/«Петух перестает танцевать» и увидеть изображение следов петуха.

За неделю до этого мы пошли и накупили новой одежды; он был по-настоящему счастлив.

He думаю, что Йена сильно заботило американское турне.

Если он и был в депрессии, то держал это в тайне от нас.

Я думаю, что Йен сам решил, когда ему умереть. Ему было важно вести себя как ни в чем не бывало перед участниками группы, потому что в противном случае они попытались бы переубедить его. Американское турне не заботило Йена по единственной причине: он знал, что никуда не поедет.

13. Мое время[17]

Я прокручиваю в памяти события тех дней, будто просматривая фильм, снятый без меня. Я делала это столько раз, пытаясь найти место для недостающего фрагмента, способного изменить ход событий. Знаю, я не единственная принимаюсь порой говорить себе: «Ах, если бы только...», ошибочно полагая, что лишь одним словом или поступком можно было спасти жизнь Йена. Сейчас я довольствуюсь хотя бы тем, что он умер у себя дома, а не в Штатах в разгар турне. Тони Уилсон в интервью журналу Select сказал: «Йен Кертис умер—хуже просто быть не могло. Если бы только он прожил еще 36 часов и добрался до Америки...» В действительности Йена сильно беспокоила предстоящая поездка. Он боялся неадекватной реакции на свое заболевание в некоторых штатах и приходил в ужас от предстоящего перелета. Он больше всего хотел отправиться туда на корабле, но сказал об этом только мне, так как знал, что этот способ далеко не самый простой. Я не думаю, что он всерьез собирался в Америку. А даже если собирался, я сомневаюсь в том, что это спасло бы положение.

В те выходные я была крайне загружена работой. В пятницу, как обычно, была дискотека, в субботу — дневной свадебный прием, а потом вечеринка для гостей. Я обрадовалась возможности побольше заработать. Неожиданно позвонил Йен и сообщил, что в субботу придет «домой», за день до отлета. В воскресенье у меня был единственный выходной; встречи я опасалась, но подумала, что, возможно, Йен хочет поговорить. Я не знаю, понимал ли он, почему мне приходилось работать официанткой. Жизнь рок-звезд, отправляющихся в тур по Штатам, далека от той, которой я жила уже целый год.

Я простояла за барной стойкой до полуночи в пятницу 16 мая, а в субботу работала там до обеда. Переночевала у мамы, потому что Натали тогда оставалась там. В обеденный перерыв немного отдохнула, а затем отправилась повидаться с Йеном перед вечерней работой. Я рассказала ему, как обстоят дела с моим графиком, и что Натали будет ночевать у моих родителей. «Почему бы тебе не привезти ее сюда? — сказал он. — Все будет в порядке». Я попыталась его урезонить. Вроде бы ничего такого в этой просьбе не было, но я не доверяла ему. В конце концов мне на выручку пришла мама: она решила, что Натали останется у них. Йен сказал, что хочет поговорить со мной, и я пообещала встретиться с ним после работы.

В тот день замуж выходила сестра моего друга, так что на свадебном приеме было много знакомых. Они спрашивали, как дела у меня и Йена. Я лишь кивала, улыбалась и делала вид, что все прекрасно и замечательно. Не хотелось мне на чужой свадьбе рассказывать, что мой собственный брак развалился. Я собирала стаканы, переступала через расставленные ноги и уворачивалась от машущих рук, в то время как мои руки и ноги изнывали от боли, а голова раскалывалась.

Поздней ночью в доме на Бартон-стрит Йен смотрел фильм Вернера Херцога. Когда я приехала, он прикончил почти целый кофейник и как раз наливал очередную кружку густого черного напитка. Он просил меня отозвать заявление на развод, но я сказала, что утром он откажется от своего решения. В ту ночь не было разговоров о любви — в последний раз это слово прозвучало, когда он сообщил, что не любит меня. Йен рассказал мне, что говорил с Анник этим вечером. Их отношения вовсе не завершились, и я почувствовала Крайнюю усталость: разговор зашел в тупик.

Йен боялся, что за время его отъезда я найду другого Мужчину. Его слова становились все безрассуднее, и я была Уверена, что он доведет себя до припадка, поэтому предложила остаться на ночь с ним. Я съездила к родителям предупредить их, но когда вернулась, Йен снова передумал. На этот раз он хотел, чтобы я совсем убралась.

Глядя на него, я решила, что обойдется без припадка. Пришлось пообещать, что я не вернусь домой до десяти утра, когда он уже сядет на поезд до Манчестера. В любую другую ночь я, вероятно, осталась бы и продолжала спорить, но тогда я совсем устала и с облегчением ушла с его согласия.

Я ехала по Бонд-стрит, думая: Йен будет в порядке, у него всегда все хорошо. Я просидела вместе с ним слишком много ночей. Пришло время позаботиться и о себе.

После того как я ушла, Йен сварил себе еще кружку кофе, в буфете он нашел почти пустую бутылку виски, из которой выпил все до последней капли. Затем поставил «The Idiot» Игги Попа, снял фотографию Натали со стены, достал из ящика наше свадебное фото и сел мне писать. Он оставил длинное, очень личное послание, написанное тем же размашистым почерком, что и его песни. Он писал, что хочет умереть, но нельзя сказать, что это выражало его намерение покончить с собой. Он говорил о нашей совместной жизни, о романтике и страсти, о его любви ко мне и Натали, о его ненависти к Анник. Но он не мог ненавидеть Анник. Он вообще не мог кого-либо ненавидеть. Я думаю, он просто попытался доставить мне удовольствие. Потом он писал, что не может быть таким жестоким, не может сказать Анник: «Не хочу тебя видеть», даже для того, чтобы спасти наш брак. В письме было полно противоречий. Он просил меня некоторое время не разговаривать с ним, потому что ему от этого тяжело. В конце он написал, что уже наступил рассвет и слышно пение птиц.