Люди, Лодки, Море Александра Покровского - Александр Покровский

Киноролики.

Говорят, нефть приносит большие доходы.

Придумал сценарии кинороликов о месторождениях нефти.

Пытаюсь продать.

Пока безуспешно.

Сценарий первого. Комната в студенческом общежитии. Один студент рисует лозунг: "Отдам нефтяные месторождения в хорошие руки". Подпись: "Герман Треф". Входит еще один: "Ты долго тут?" — "Я занят". — "Чего такое?" — "Лозунг пишу для митинга". — "Насчет чего митинг?" — "Месторождения нефтяные опять собираются раздавать". — "Бесплатно?" — "Почти". — "Тык… может… и мы купим?" — Первый медленно поворачивает ко второму изумленное лицо (ему такое в голову не приходило)… Елейный голос за кадром: "Да поможет вам Бог!"

Сценарий второго. Помойка у дома. В ней роются два бомжа. Один другому говорит: "Слышал? Теперь нефтяные месторождения просто так раздают!" — "Иди ты!" — "В Думе дебаты". — "Ну?" — "Вот и я думаю… может и нам?.." — изумление на лице… Громовой голос за кадром: "Да, поможет вам Бог!"

Сценарий третьего. Коммуналка. Тепла нет, по стенам вода течет, холодно. Двое в ватниках сидят за столом на кухне. Бутылка. Один наливает. "Ну, за новые месторождения нефти!" — Левитановский голос за кадром: "Да поможет вам Бог!"

Сценарий четвёртого. Дорога через село. Телега с лошадью. На телеге едут двое. Один другому: "У Федьки-фермера на земле нефть нашли". — "Ну?.." — "Добывать теперь будут". — "Сам Федька?" — "Сам". — "Разрешат?" — "А как же! Теперь можно". — "Без взяток?" — "Чего ж они не люди, что ли?" — "О как!" — "Теперь заживём!.." Голос за кадром, с расстановкой: "Да поможет вам Бог!"

Сценарий пятый. Лекция в Зоологическом музее. Группа студентов. Перед ними огромный муляж мужского члена. Лекция о половой жизни мамонта. Слышен приглушенный голос лекторши. На фоне его, шепот. Один студент говорит другому: "Ты знаешь, что такое СРП?" — "Нет!" — "Это Соглашение о Разделе Продукции". — "Ну, и…" — "Это специальный налоговый режим для иностранных инвесторов!" — "И чего?" — "Нефть они у нас будут добывать! Некто Шелепов от Минэнерго сказал, что это хорошо, "добыча (ударение на первом слоге) возрастет". — "А нам-то что?" — "А нам — вот это!" (камера утыкается в муляж члена мамонта). Голос за кадром: "Да поможет вам Бог!"

Сценарий шестой. Вече. Сход (митинг) во времена Великого Новгорода. На трибуне из бревен стоит баба (похожая внешне на представителя Минэкономразвития Ольгу Рыбак), внизу в толпе мужики в армяках и шапках. Баба говорит: "… И много хорошего будет для Руси! Придут и всё нам устроют!.. А мы будем жить, не тужить, в ус не дуть. На печи валяться!" — рядом с ней мужик (похожий на депутата из думского Комитета по природным ресурсам Орлова) перебивает ее криком: "Мужики! Новгородцы! Не сумневайтесь! Мы шире возьмем!" — к зрителям (мужикам) подходит еще один и спрашивает: "Чего это тут?" — ему говорят: "Русь раздают иноземцам". — "Чего это?" — "На откуп". — "А велик ли откуп?" — "Да с гулькино это самое…" — "Так и на хрена?" — "А ты их спроси! Иж как, хороняки, стараются!" — "За немца, что ль, просют-то?" — "Може и за немца! У них же сроду ни (пи-пи) не поймешь. Може они и за немца!" — "В рогатины бы их!.." — "Може и в рогатины!.." Голос за кадром: "Да поможет вам Бог!"

Сценарий седьмой. Времена Петра Первого. Дом с низким потолком. Дверь настежь, в комнату врывается Петр Первый, за собой он волочет одной рукой человека, рычит, бросает его на пол.

Пётр: "Вор! Вор! Тать! В железа! Колесовать! Вор!" — тот ползает, плачет: "Царь-батюшка! Не погуби! Дети! Черт попутал! Царь-батюшка!" — "Ты кому концессию отдал? Голландцу! Вор! Тьфу!" — "Ему, батюшка, ему!" — "А своим что?!! Хрен по всей роже!!! Отвечай! Вор!!!" — "Своим… батюшка!.." — "В масле сварю! Отвечай!" — "Своим… хрен…" — "Встань, слизь!" — человек встает, Петр садится у стола, успокоившись: "Голландцу скажешь, что у нас свои имеются. И концессия ему вот! (показывает шиш.) Далее! Недра я сам буду ведать! И своим отдам! Сядь!" — Тот садится. — "Бери перо!" — взял, — "Пиши!" — пишет под диктовку царя: "Тот жизни и вовсе не достоин, кто об Отечестве любезном не печется!" — написал, протягивает царю, — "Ромадановскому отдашь! Скажешь, чтоб он это тебе на лбу выжег!" — человек опять падает: "Батюшка! Царь! Пощади!" Голос за кадром (трагический): "Да поможет вам Бог!".

Сценарий восьмой: Времена Екатерины Великой. Дворец. Покои государыни. В них двое: она и Потемкин. Перед ними карта России. Екатерина: "Крым, друг мой! Сперва Крым!" — Потемкин: "А что потом, матушка?" — "Потом Великая степь, Новороссия, Польша, Балтика, а после Азия и Восток. И Аляска. Не забудь! Границы ее крепить. Пушнина там, а значит, и деньги! В деньгах величие России. За него страдаю и живота не жалею". — "А что, матушка, как через сотню лет господа Сенат начнут земли да недра раздавать иноземцам за понюшку табака? Те земли, за которые ты живота своего не жалеешь?" — "Типун тебе на язык, граф! Как такое можно подумать? Сенат глуп, но он не враг Отечеству!" — "Как знать, матушка, как знать…" — В камере остается устремленный в будущее взгляд Потемкина. Голос за кадром: "Будут раздавать. За понюшку табака. "Господа Сенат".

А смерти чего бояться, она по плечу похлопает, оглянешься, а она говорит: "Здравствуй, это я!" — так что бояться нечего. Ни своей, ни чужой. Я под водой о ней много думал. Там она всегда тяжелая работа, за работой ее и не заметить не грех. Человек над ней еще потрудиться должен.

А Санька Покровский (это я о себе) — это ж ветер, погода. Сам не знаю, как мне на месте стоять удается, так что приходится любить набегу и всех сразу.

Сын у меня тоже Санька (мы тут не были оригинальны). Парень хороший, упрямый, папе спуску не дает. Авторитетом я у него, пожалуй, никаким не пользуюсь, потому как мимо в трусах в туалет шляюсь. Как-то в детстве его наказал — отшлепал — а он мне и говорит: "Ты же добрый! Вот и будь!"

Сейчас я пишу, а он мне: "Папа, пойдем чаю попьем!" — "Да я не хочу". — "Тогда просто со мной посиди, помолчим".

Бросаю и иду молчать.

С Конецким у меня была история. Мое появление он встретил сначала, как Державин Пушкина, а потом невзлюбил, говорил всем, что я нахал и прочее.

Может быть, из-за того, что я в ученики к нему не пошёл.

А он приглашал, хотел, чтоб я ему рукописи показывал.

Попросил у него я зачем-то рекомендацию для вступления в какой-то там союз писателей — на кой она мне была, не знаю, все равно ведь не вступил. Он мне ее дал, но написал там, что я "черпаю бортами" и еще чего-то, на порог не пустил, хотя сам пригласил. Правда, я приехал к нему больной, с температурой. Перед этим позвонил, что опаздываю, так как не совсем здоров. А он, видно, хотел, чтоб я вовремя, и чтоб водки потом попили.

Встретил меня на пороге, сказал: "Молодой человек, я там написал, что вы черпаете бортами!" — и подал листки бумаги. Я ему сказал тогда: "Виктор Викторович, зачем же вы так?" — а он дверь закрыл мне в лицо.

Водка в нём многое меняла.

И ещё болел он давно и долго, и в любой момент возможен был приступ ненависти.

Причём ненависть потом не оставляла.

Яростный был человек.

Это была ярость уходящего к тому, кто остаётся.

Наверное, любил он этот мир. Не хотел расставаться.

Мне потом говорили, что он всё меня вспоминал и вспоминал, рассказывал, какой я плохой человек.

На похороны его я не пошел. Там и без меня народа хватало, да и не люблю я никакие похороны, там все равно того человека, что оплакивают, нет.

Первый сборник "Покровский и братья" мы ему посвятили, Конецкому. Никто не был против. Хотя мне говорили: зачем, он же тебя не любил? Я отвечал, что чувства его ко мне не имеют отношения к литературе. Снобизмом он, пожалуй, не страдал, но был из того времени, где Советский Союз, слава на всю страну и миллионные тиражи.

Очень они то государство критиковали, но умерло оно, и они умерли. Без него не могли.

Уходил он тяжело. Все казалось ему, что мало его имя произносят в газетах и по Телевидению.

Зарисовки

Первая

Пятилетняя Маша — белокурые кудри до плеч — посмотрела по телевизору "Секс в большом городе" и теперь стоит в задумчивости. При этом она одной рукой задрала себе юбку, а другой чего-то отколупывает на двери.

– Бабушка, — говорит она протяжно, не выговаривая "л", — а я стану шъюхой?

Пока бабушка соображает как бы ответить, отвечает ее брат Ваня, уткнувшийся в книгу (он студент-медик):

– Почаще юбку задирай и станешь.

Вторая

По телеку показали фильм про Любовь Орлову. Жена мне после этого:

– А чего это у сына Александрова было такое странное имя — Фольсваген?

Я смотрю на нее внимательно, потом до меня доходит:

– У сына Александрова, — говорю я медленно, — было другое странное имя — Дуглас.