Диверсия высочайшего уровня - Александр Афанасьев

И еще кажется мне, что сдал меня Денис. Как пустую стеклотару. Никто, кроме старого друга, дослужившегося до генерал-лейтенанта, не знал моего пути отхода. Только он и те люди, которых Денис прислал в Киев.

Я припомнил тот наш московский разговор. Возможно, это была просьба Комара. Он попросил сделать ему приятное, а Денис не смог отказать. Так что если я даже появлюсь в Москве, то не факт, что меня там рады будут видеть.

Вот такая в разведке… дружба.

– Я российский гражданин, – сказал я. – Мне нужен представитель посольства.

– Будет тебе представитель посольства, москалюга, – почти ласково сказал один из украинцев. – Шагай!..

На выходе из аэропорта не было никаких полицейских машин. Зато там стоял ободранный бусик, на борту которого виднелись характерные метки. Люди в зоне АТО умели быстро ремонтировать машины, наклеивая монеты поверх дырок от пуль.

Это была не прокуратура и не СБУ, а неонацисты.

Больше я ничего не успел ни понять, ни предпринять. Меня угостили ударом какого-то шокера, причем необычного, явно не заводского, с куда более сильным разрядом. Я вырубился сразу.

Украина, близ Киева, мусорная свалка

Утро 12 марта 2016 года

Все равны мы перед смертью,Всех разит ее копье,Лучше славная кончина,Чем позорное житье.

Вот, собственно, и все.

Это должно было произойти рано или поздно. Так оно и будет. Сейчас. Совсем скоро. Потому что все мы смертны.

Так расстреляли одного из тех, кто учил меня ремеслу. Мне потом рассказал об этом генерал Чамаев, когда уходил в отставку.

Это был его друг, а в стране шла война – гражданская, страшная. Были юрчики и вовчики, мирные жители некогда прежней окраины великого и могучего Советского Союза, а теперь звери, истребляющие друг друга со средневековой жестокостью. Был выбор: истреблять друг друга дальше – а кровную месть никто не отменял – или же перебраться на тот берег пограничной реки, в другую страну.

Кто-то должен был договориться об этом. Но там услышали бы только своего, ни в коем случае не кяфира.

Он договорился, а на обратном пути попал в застенки местного Комитета национальной безопасности. Там сидели те же люди, которые несколько лет назад карали за антисоветскую агитацию и пропаганду. Но теперь были другие времена.

Когда все выяснилось, оказалось, что проще и разумнее всего… расстрелять неизвестного человека, попавшего в сети. Так легче и местным, и Москве. Никто ничего не узнает про контакты Москвы и вовчиков, да и про людей, слово которых имеет среди озверелых и фанатичных боевиков такой вес, что по нему прекращается джихад.

Вот его и расстреляли. «Уазик», пара конвоиров, исполнитель, карьер и безымянная могила. Так погиб человек, который вытащил из-за речки более сотни пленных шурави. Никому до него не было дела, а его родным даже не сообщили. Пропал без вести.

В старом аквариуме достали из сейфа награды, в том числе золотую звезду Героя Советского Союза, присовокупили к ней еще одну, на сей раз Героя России. Посмертно.

Это за то, что он молчал до конца и без слов принял затылком пулю. То же самое предстоит и мне.

Меня должны убить по двум причинам. Первая: это все-таки я прикончил того киевского недофюрера. Застрелил из снайперской винтовки. Хотя украинцы ничего не знают об этом, у них нет никаких доказательств того, что это сделал я, но им надо расстрелять кого-то. Это, видимо, часть неизвестной мне пакетной сделки, в которую входит тихое и мирное освобождение захваченного российского посольства.

По злой иронии судьбы, они сейчас расстреляют того человека, который действительно виновен в этом убийстве. Смешно, но факт. Как стоящие часы два раза в сутки показывают правильное время, так и тут. Украинцы совершенно случайно нашли настоящего убийцу. Я в самом деле виновен и ничуть не раскаиваюсь в этом.

Второе – это Комар. Начальник спецотдела Р, подразделения в составе украинской разведки, которое контролируется американскими спецслужбами и занимается работой против России. Уж ему-то совсем неохота оставлять за спиной лишних свидетелей его минутных слабостей.

Мы едем в микроавтобусе. Тут темно, но это потому, что стекла тонированы в предел, до черноты. Пахнет потом, кровью. Может, раненых возили или еще кого-то. Немного отдает больничкой. Да, точно раненых.

Я, Лазарь и шестеро здоровяков-правосеков. Германская форма камки, шесть автоматов, черные шапочки, легко раскатывающиеся в маски. На рукавах желтые повязки, на них – «волчий крюк». Это фашисты. Эсэсовцы.

Они-то и забрали меня с бывшей гауптвахты киевского гарнизона, теперь переоборудованной в лагерь для политзаключенных. Понятно, что прокуратуры там и близко не было. Здесь все происходило просто, по-домашнему. Микроавтобус, символ батальона, намалеванный на дверце, вооруженные боевики-фашисты.

Они орут в голос, что ненавидят государство, но на самом деле работают на него, держат население в страхе, на фронте стоят в заградотрядах и гонят в атаки мобилизованных, здесь исполняют приговоры. Это как СС – служба безопасности нацистской партии, ставшая могильщиком целого государства. Весна сорок пятого здесь обязательно будет.

Но не скоро. Не сегодня.

Мы едем по тихим киевским улицам. Лазарь молчит. Эсэсовцы тоже. А о чем говорить-то?

А на улице заметно потеплело. Почти растаял снег, журчат уже вполне весенние ручьи.

У ментов есть циничная поговорка: «Весна покажет». Она означает, что снег сойдет, и появятся трупы, на профессиональном сленге – подснежники. Думаю, мне это не грозит, могилку выроют. Вон лопата под ногами болтается.

Сворачиваем. Впереди свалка. Это можно понять по стаям ворон, с граем водящих хороводы в бледно-синем небе, да по редким мусоровозам, что шарахаются от нашего микроавтобуса. Боятся. Стучат под колесами бетонные плиты, которыми выложена дорога. В приоткрытое окошко все сильнее тянет свалкой.

– Закрой, – бросает один из боевиков, видимо, старший.

Шестерка спешит выполнить приказание.

Мы продвигаемся в глубину свалки. Порскают в стороны, заметив бус с эмблемой батальона, крысы и бомжи. Им не надо лишних проблем. «Бомж», кстати, по-украински будет «безхатько». Красиво.

Надо же, о какой ерунде думается!..

Останавливаемся. Выходим. Шесть автоматов и Лазарь против меня одного. Не было бы старого друга, можно было бы попробовать. Но он в этом раскладе джокер.

– Здесь?..

– Нет, – проговорил старший боевик. – Отойдем давай. Командир велел, чтобы не нашли потом.

Идем. Верх грунта уже протаял и немного пружинит под ногами.

– Стой.

Стою.

– Эй, Верх, а чего нам-то копать, пусть москалюга работает.

– Тебя не спросили.

И тут раздается голос Лазаря, скрипучий, старческий:

– А чего, ребятки, и в самом деле. Пусть кацап копает.

До сих пор не могу понять роль Лазаря в этой шайке-лейке. Он не верит в украинский национализм, в то, что Путин руйнует Украину. Лазарь слишком умен и циничен для этого. Он выходец из другого времени, того самого, когда нас боялись до смерти, когда существовала держава, поворачивающая реки вспять, ведущая тайные и явные войны за тысячи километров от своих границ. Тогда мы были слишком велики для убогих одежек любого национализма. Перед нами был весь мир, и мы не закрывались в собственной хате.

Лазарь не может этого не помнить. Я даже излет не застал, так, одни воспоминания, а Лазарь – боец времен холодной войны, самый настоящий. Он им не командир. У этих шпанят другой вожак, вон он стоит. Но в то же время совершенно ясно, что Лазаря они уважают и его слово имеет для них большой вес.

Кто он для них? Представитель спонсора? Инструктор? Вряд ли Лазарь сделает такую глупость, что будет учить этих щенков тому, что умеет сам. Даже десятая часть того, что он может, жутко опасна.

– Слышь, Тренер!..

– Так! – раздается недовольный голос вожака. – Бивень, Поэт, на стреме, остальным – вольно. Держаться у тачки, не расходиться. Ты стал здесь, ты – здесь. Ближе пяти метров не подходить. Если кацап вам бошки посносит лопатой – вместе с ним вас и закопаю, придурков!..

Позывные. На этой войне они есть у всех. В ДНР, ЛНР, в добровольческих батальонах. Любой человек, приходя на эту войну, прежде всего получает позывной. Старший у них Тренер, еще есть Бивень, Поэт, Верх. Четверо из шести, не считая Лазаря.

Жаль, что мне это знание ничего не даст. Оно последнее, потому и кажется мне таким важным. Четыре из шести.

– Ага. И я постою. – Это снова голос Лазаря.

Из машины принесли лопату, бросили ее мне.

Тренер повелительно приказал:

– Копай! – После этого он повернулся и пошел к автобусу.