Обмануть судьбу - Элеонора Гильм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что-то крупное, мощное налетело на Григория, сопя и чертыхаясь. Здоровый молодой мужик с пудовыми кулаками со всей дури махал ими. Пару раз вполне ощутимо задел Гришу. Молча, яростно они мутузили друг друга, упав на траву. Скоро напавший стал выдыхаться.
И вот тут-то Григорий обрушил всю свою силу на разбойника. Да, не зря освоил он в городских кабаках и темных переулках умение бить неожиданно и сильно, не зная промаха, вкладывая всю свою ярость в один удар. Если бы не это умение, Григория давно и на белом свете бы не было.
Удар в живот. Резкий, смачный. Чавкающий звук. Стон. Под руку попалась коряга, крепкая, смолистая. Удар по затылку, чтобы нескоро пришел в себя.
Резкая боль пронзила левую руку. Нож, направленный умелой рукой татя, вонзился выше локтя. Ещё чуть-чуть – и попал бы прямо в сердце Григория. Вытащив из раны нож, кузнец почувствовал, что быстро теряет кровь и силы.
– Выходи, что ж ты в кустах прячешься.
– Недолго тебе, мужик, говорить осталось. Стащим мы твою курочку да перышки ей пообщипаем, – ответил невидимый доселе противник и вышел к кузнецу.
– Смотрите зубы свои не обломайте. Смелые за кустами прятаться.
Тать был помельче своего товарища. На днях в кузницу заходили неместные мужики, родом с деревни Лютовой к северу от Соли Камской. Поведали, что с воцарением Бориса отпустили из уральских тюрем многих злодеев – татей, убивцев, разбойников – на свободу. Мол, пусть славят царя. Теперь головорезов на окрестных дорогах развелось немало.
Аксинья прикусила губу. Представила, какую участь ей готовят лихие людишки. «Ведь предупреждали меня все. А я не верила. Гришенька, одолей ты его, гада мерзкого!»
Она сидела на толстом суку, который в любой момент мог треснуть. Руки и ноги кололо толстыми иглами. Одной ногой опиралась о тонкую ветку, вторая вжималась в ствол. Никогда в жизни не было ей так страшно.
– Шел бы ты куда подальше, мужик. У нас, окромя крестов нательных, и брать-то нечего, – продолжал муж, и Аксинья не могла не восхититься его самообладанием. В голосе не слышалось ни боли, ни страха. – Монет у нас с собой нет, а жена живой вам не дастся.
– Ишь ты какой! Еще как дастся, да еще стонать от радости будет.
Мужчины кружили один против другого. В руках у разбойника был длинный тесак. Григорий схватил нож, вытащенный из раны.
– Хочешь расскажу, что мы с ней сделаем.
– Попробуй, – ухмыльнулся Григорий и быстрым ловким движением метнул нож прямо в шею татю. Аксинья не заметила движения его руки, увидела только, как беззвучно упал разбойник.
Стояла тишина. Оба разбойника лежали тихо.
– Слазь, Аксинья, – позвал Григорий. – Нет больше никого. Видно, вдвоем орудовали.
Она тяжело спустилась, упала в подставленные руки мужа, липкие от крови. Он застонал – рана давала о себе знать.
Кузнец вытащил нож из шеи разбойника и несколько раз вонзил его в злое сердце. Трава вокруг уже была залита черно поблескивавшей кровью. Аксинья в испуге отшатнулась.
– Зачем, Гриша? И так он мертвый.
– Для верности. Кто их, разбойников, знает – вдруг оборотнями обернутся. А ты, голубчик?
Григорий приложил ладонь к шее лежащего под березой татя.
– Жив, зараза. – Мужик захрипел. Кузнец одним движением перерезал горло. Аксинья со страхом следила за его действиями. Мало что знает она о своем милом.
– А может, не надо было их… А? Оставили бы тут. Наши, деревенские, облаву устроили…
– Копекке копек олюмы[47]. Они бы не пожалели меня, глотку перегрызли. А уж что бы с тобой сделали, изголодавшись по бабе… Нам повезло. К утру от них мало что останется, зверье попирует. А ножи надо спрятать.
– Дай кровь-то остановить. – Аксинья оторвала от нижней рубахи лоскуты и стала перевязывать руку. Темная кровь текла густой струей, и сердце Аксиньи заходилось от тревоги – кому, как не знахарке, понимать, что означает столь глубокая рана.
– Не алая кровь, не алая. Слава Святому Григорию, – шептала она. – Все хорошо будет, обойдется…
– Спрячь ножи, – тихо сказал Григорий. Силы начинали оставлять его.
Сковырнув слой мха, она положила во влажную землю два ножа. Руки даже не тряслись, когда она касалась рукояток ножей, запачканных кровью – и разбойничьей, и мужниной.
– Пошли поскорее, вдруг еще кто в их ватаге есть, – поторопил муж.
Аксинья каждый раз вздрагивала, слыша любой шорох, уханье ночной птицы вдалеке, треск валежника. Она чувствовала, что Григорию последняя верста далась тяжело – сказывалась потеря крови. Шептала вслух благодарственную молитву.
– Наконец дома! – Аксинья первым делом промыла рану, туго забинтовала. Григорий побледнел, дыхание его стало неровным, прерывистым, рана была глубока. До утра она колдовала над целебными отварами, прислушиваясь к дыханию спящего мужа и молясь Богородице.
Утро началось с хозяйственных хлопот. Глаза закрывались, руки медленно двигались, каждое движение напоминало об усталости.
– Хворый муж проснулся, а жены нет! – бодро приветствовал ее Гриша.
– Да недалече я… Слава богу! Жара нет, – потрогала она лоб.
– Со мной все хорошо, – невольно поморщился кузнец, пошевелив больной рукой.
– Зубы не заговаривай! Рана будто овраг… Вот спасение твое, – показала Аксинья мужу мох.
Григорий подозрительно на него посмотрел, понюхал:
– Мох как мох. Сухой. Пахнет сыростью и болотом. Что в нем хорошего?
– Ложись и помалкивай!
Промыв мох и отмочив его в чистой воде, Аксинья приложила к глубокой ране и зашептала слова заговора.
– Будешь скоро здоров как бык!
– Да я уже здоров, иди-ка сюда, знахарочка, покувыркаемся.
– Больше ничего ты не придумал! Лежи спокойно, – сказала Аксинья. Ей нравилось, что она может прикрикнуть, что муж в ее власти, как младенец. – Гриша, а ты где ж научился так ножиком орудовать?
– В Крыму, был там у нас один умелец. Метал ножи даже с закрытыми глазами и всегда в цель попадал. Попросил я его поучить меня, маленько и навострился.
– Все, добрый молодец, засыпай, – поцеловала она мужа.
Долго сидела у его изголовья, прислушиваясь к мерному дыханию. Целую неделю Аксинья возилась с Гришей, насильно удерживала его в избе – он так и рвался в кузницу.
– Пока рана не затянется, нельзя тебе руку напрягать. Обойдется деревня седмицу и без кузнеца!
Мох ли помог или неистовая забота знахарки, но рана быстро затянулась. И скоро о ней напоминали только красноватые извилистые полоски на руке, зацелованные женой.
Теперь Аксинья отчетливо понимала, что мужу она дорога. Он жизнь за нее отдаст, если будет нужно. «Какая я счастливая!» – вздыхала она после очередного суетливого дня на плече Гриши. И гнала прочь воспоминания о
