Уроки любви - Людмила Бояджиева

Эжени не могла унять дрожь. «Почему же ты не спасаешь меня, Хельмут? Или ты вчера осыпал цветами, что завтра узнать о моей смерти?» — Мысль о том, что Хельмут фон Кленвер решил избавиться от нее с помощью Альберта показалась Эжени настолько ужасной, что страх прошел. Появилось тяжелое, до рвотного спазма. отвращение. Хельмут, голубоглазый ариец, клявшийся в любви, предал ее. Конечно же, он узнал от Орловского, что Эжени — агент де Костенжака. Он скрыл от нее настоящее имя «серба», подставив возлюбленную под удар. И на прощанье осыпал цветами ее дом, словно свежую могилу. «Ну, что же, — прощай, Хельмут, — враг, которого я готова была полюбить…».

— Ты ждешь меня? Умница. — Альберт поставил у кровати два бокала, а между ними крупный гранат с вонзенным до сердцевины ножом. Из плода вытекал на белую медвежью шкуру темно-алый сок. Эжени как завороженная следила за движениями убийцы.

— Гранат — символ мудрости. В этих двух бокалах заключена жизнь и смерть. Тот, в котором лишь один глоток — твой… Но мы оба выпьем из моего, после того, как я овладею твоим телом и скреплю этот союз кровью. Мы смешаем вино с нашей кровью, а яд из второго бокала выплеснем в огонь. — Обнаженное тело танцора отбрасывало на стены и потолок черную паукообразную тень. Этот монстр в облике всесильного демона был великолепен и страшен одновременно, как может быть великолепна сама смерть. — Ты слишком хороша, чтобы уйти из этого мира, не одарив меня наслаждением. Приблизившись к Эжени, он бросил ее на подушки и крепко сжал запястья. — Не знаю, откуда тебе приснилась чушь про Барковскую и ядовитый завод… Это был плохой сон, наваждение демона, который надо забыть. Я изгоню из твоего тела этого демона, мы станем единой плотью, единой волей… Мы овладеем властью темных сил, а потом — мы станем править миром. Мы — сильнейшие!.. Я знаю, ты из нашей породы, ведьма. У тебя горькая кровь и особые отметины.

Острые зубы впились в шею Эжени. Она застонала и выгнулась, пытаясь сбросить с себя насильника. Оторвав губы, он медленно слизывал алеющую на них кровь. Согнув колено, Эжени изо всех сил ударила мучителя в пах приемом, выученным у китайца Шарля. Боль ослепила противника. Но этим человеком руководили могучие силы — протяжно взвыв, он закинул побледневшее лицо, но так и не выпустил рук своей жертвы.

— Хорошо. твой выбор сделан! — Взяв с пола бокал с ядом. он поднес его к губам Эжени. В это мгновение она успела освободившейся правой рукой выхватить из граната нож и вонзить его под ребра — в самое сердце.

— Умри!

Он даже не изменился в лице. Бронзовое мускулистое тело с торчащей костяной рукояткой казалось кошмаром из горячечного бреда. Подбородок с острой черной бородкой чуть дрожал от напряжения. На плечах и груди темнели крошечные родинки.

— Пей, любовь моя, пей! — Разжав зубы Эжени, он влил в ее рот смертоносную жидкость и захохотал, захлебываясь собственной, хлынувшей изо рта кровью.

…Эжени пришла в себя от тяжести навалившегося на нее тела. Альберт еще хрипел — из раны в боку текла тонкая струйка. Она почувствовала страшный жар, разлившийся по всему телу и сплюнула обжигающую рот горечь.

Потом Эжени показалось, что ее тело раздвоилось, — одно, бездыханное, осталось лежать рядом с трупом Альберта в окровавленной постели. Другое, — легкое, почти прозрачное, подхватив папку с документами, покинуло страшный дом.

Эжени гнала машину, как сумасшедшая, не отдавая себе отчета в том. что она делает, и вскоре оказалась у «Фреске». Открыв дверь ключом, она зажгла свет в столовой и подняла трубку телефона. Впервые она воспользовалась тем номером, который Хельмут оставил ей на случай серьезной опасности.

Его голос звучал приглушенно и настороженно, очевидно, он ждал этого звонка, ждал до трех часов ночи.

— Это я, — сказала Эжени. — Все произошло почти как ты хотел… Он убил меня. Но… но… я тоже прикончила твоего парня… Лучше бы это был ты… — Покачнувшись, она уронила телефонную трубку и упала грудью на стол на принесенную ею папку.

«Только бы успеть, только бы успеть, пока не погасло сознание», — думала она, пряча документы среди старых книг. Из последних сил она писала донесение Шарлю. Три закодированных слова: «Папка. „Фреске“. Книги». И улыбнулась, что сумела избежать искушения позвонить связному — телефон виллы наверняка был под контролем германской разведки.

Надписав конверт, Эжени засунула письмо в стопку ждущей отправки корреспонденции — ее ответных благодарственных посланий на присланные ко дню рождения поздравления.

«Ну, вот и все. Мне двадцать пять лет и два дня. Я никому не нужна и никого не успела полюбить». — Это была последняя мысль, мелькнувшая прощальным огоньком в сгущающемся, звенящем сумраке.

Цепляясь за бархатную скатерть, Эжени опустилась на ковер. Лепестки роз из перевернувшейся вазы осыпали ее белой прощальной метелью.

Глава 19

Хельмут фон Кленвер не был религиозен. Но в последнее время желание обратиться за советом и помощью к какому-то высшему, мудрому началу, охватывало его все чаще и чаще. Разум не справлялся с поставленной перед ним тупиковой задачей, душа, или то, что в роду фон Кленверов называлось «нравственным началом», сбилась с ориентиров. Хельмут запутался.

Проезжая мимо собора Вознесения, он остановился в переулке, прислушиваясь к бою колоколов. Эти звуки — ритмичные, гулкие, сливающиеся в призывную, к кому-то всесильному и мудрому обращенную мольбу, целиком захватили его. Он различал голоса трех колоколов и мелодию, которую вел каждый из них, то вступая в спор. то сливаясь в общей гармонии. «Услышь меня, услышь, услышь…» — летели ввысь исступленные призывы.

Когда перезвон затих и стайки голубей вновь опустились на серый булыжник мостовой, Хельмут еще острее почувствовал свое одиночество.

До поступления в университет он жил с отцом в большом доме Кленверов в Гамбурге. Барон Фридрих-Георг фон Кленвер, овдовевший в сорокалетнем возрасте сразу же после рождения сына, взял на себя воспитание мальчика. Это был суровый человек с военной выправкой и педантичным мышлением ученого-историка, дотошно изучавшего средневековые схоластики. Рано поседевший, с сухим лицом отшельника и мудрыми руками кардинала на портрете Веласкеса, отец всегда казался Хельмуту стариком. Он же был для него всем тем, что составляет авторитет науки, религии, общественного мнения.

Получив техническое образование, Хельмут по настоянию отца стал морским офицером, а затем, с его же благословения, пройдя обучение в разведшколе, занял пост советника посла германского посольства в Испании, совместив свою дипломатическую деятельность с ответственной миссией в секретной службе.