Романтический эгоист - Фредерик Бегбедер

среда Между 1935 и 1957 годами, то есть в течение последних двадцати лет своей жизни, Валери Ларбо произносил только одну фразу: “Доброй ночи, подлунный мир”. В ноябре 1935-го, после инсульта, случившегося на улице Кардинала Лемуана, его разбил паралич. Сидя в своем кресле, он неустанно повторял редким посетителям: “Доброй ночи, подлунный мир”. (Его биографы считают, что инсульт явился следствием сифилиса, который он подхватил во время своих неоднократных посещений публичных домов в компании, в частности, Леона Поля Фарга [422] .)

четверг “Доброй ночи, подлунный мир”? Есть у меня некоторые соображения по этому поводу. Я думаю, что Ларбо был симулянтом. В действительности же он просто не мог сказать ничего более интересного. Он писал замечательные стихи, удивительные романы о молодых женщинах, о Риме, о любви и миллиардерах, он путешествовал, а потом притомился, устал и решил посидеть дома. И вовсе он не заговаривался. Просто-напросто фраза “Доброй ночи, подлунный мир” казалась ему финальной, подводящей итог всему – жизни, смерти, красоте мира, птицам, цветам и лесам, сексу, деньгам, течению времени, радостям и боли, всему тому, что когда-нибудь у нас отнимут. Мне кажется, Валери Ларбо прошел идеальный писательский путь: надо всю свою жизнь марать бумагу в поисках одной-единственной фразы, а с той минуты, когда она будет найдена, уже ничего больше не произносить (как Николсон в “Сиянии”). “Доброй ночи, подлунный мир” – это не лучшая фраза недели, а лучшая фраза жизни.

суббота В ресторанах все больше отпадных официанток, и это стало серьезной проблемой. На днях вечером мы ужинали с приятелями, и все женщины за нашим столом возненавидели давальщицу. Пардон, подавальщицу, но вы и сами уже поправили мою оговорку. Когда я делал заказ, мне хотелось попросить у нее то, что не значилось в меню: одну фелляцию, три куннилингуса, два семяизвержения, кофе и счет, пожалуйста, спасибо заранее до скорого благодарю вас спасибо ну конечно к вашим услугам не за что. Ах, если бы я был так же отважен в жизни, как на страницах этого дневника…

воскресенье Суровость критиков по отношению ко мне объясняется наверняка тем, что ни у кого не возникает желания дарить подарки избалованным детям.

понедельник Бессонная ночь, жуткий скандал, окончательный разрыв… На этот раз Франсуаза ушла навсегда, я ее потерял. Я в дауне. Она влюбилась в девушку, которую мы клеили вместе. Они уже несколько месяцев тайком встречаются и собираются жить вместе, семьей. А я-то подозревал Людо! Она говорила со мной с ужасающей холодностью, как будто я уже стал для нее пройденным этапом. “Я отвергаю тебя и всех прочих представителей твоего пола”. Всю ночь я пытался умаслить ее, добиться отсрочки, выпросить последний шанс. Она извинилась по телефону, в эсэмэске и по Интернету, но не лично. Я стал ей чужим. Мне трудно дышать. Неужели весь этот год мы расходились, как в море корабли? Жили в параллельных мирах? Влюбленные задыхаются в двух случаях – когда любят и когда их разлюбили.

вторник

В мире, который провозглашает эгоцентризм основной ценностью, гомосексуализм становится, логически рассуждая, нормой будущего. В нашу эпоху противоестественной является как раз гетеросексуальность. Надо любить тех, кто больше всего на нас похож. Желать только самих себя. И мне пора бы уж перестроиться. И выйти во что бы то ни стало за длинного близорукого парня. Вот тут-то я и стану настоящим romantic egotist.

Доброй ночи, подлунный мир.

Через тридцать лет натуралы станут сексуальным меньшинством, скандальным, нездоровым и возмутительным. На улицах будут свирепствовать гетерофобы. Нам отвратительно будет смотреть на человека, целующего взасос женщину на скамейке. Однополым семьям будет неловко перед своими пробирочными детьми: какой ужас – целовать в губы человека, столь непохожего на тебя! Как могут подобные пары вести нормальную жизнь, если они так страшно далеки друг от друга? Доброй ночи, подлунный мир. Доброй ночи, подлунный мир. Доброй ночи, подлунный мир. Доброй ночи, подлунный мир.

среда

Я уже три дня ничего не ем. Глушу себя шумом. “Нобу” и “Корова” разорились, но “Каб” и “Вип” никуда не делись… Я окунулся в понедельничные вечеринки в “Квин”, в толпу тусовщиков, стриптизерок и завсегдатаев “Дуббис”… Все тут как тут, в том же месте, в тот же час, только меня и ждали. Я-то думал, я выше этого, бедный я бедный. Они согревают меня, это моя настоящая семья. Началась моя новая жизнь без Франсуазы, и жизнь эта мне противна. Никогда я так не мучился, никогда в жизни. А ведь я как чувствовал! Мы вели слишком нормальную жизнь, я потерял воображение, стал нерешителен, и она меня запрезирала. Я любил ее до того, как полюбил, люблю и после. Я недостаточно любил ее между до и после . Мы любим, только когда нас отвергают или ускользают от нас. Я мог бы полюбить Франсуазу, не будучи знаком с ней и не дотрагиваясь до нее, даже не появившись в ее жизни. Во всем виноват я: эта история закончилась, потому что как-то раз я ее начал. Это история одинокого мужчины, который спрашивает себя, кто он такой и какого черта он тут делает. Он полагает, что свободен, влюбляется, познает счастье, потом счастье уходит, и он понимает, что ненавидит свою свободу. Банален даже слоган моей жизни.

“Ничто не меняется, и старость мира все больше давит мне на плечи”. Валери Ларбо “Дневник А.О. Барнабута”.

А я еще считал, что она с приветом! Франсуаза очень уравновешенная особа. Женщина, которая не выносит меня, очень уравновешенна. Она не бросила меня, а выжала досуха. Я решил больше никогда не быть ни эгоистом, ни романтиком. Уверен, что стану отличным алкоголиком.

четверг

Я не в состоянии выполнить твою просьбу. Я никогда не смогу тебя разлюбить.

Любовь по-прежнему самый опасный наркотик. Ты вернула меня к жизни, я вновь ощутил вкус к чувствам. Куда бы я ни шел, я не видел ничего, кроме твоих прохладных губ, и задумчиво смотрел вдаль, когда тебя не было рядом. От жалких остатков невинности у меня краснели щеки. Начиная с этой минуты и до самой смерти каждый раз, когда кто-нибудь произнесет в моем присутствии твое имя, взгляд мой, наверно, затуманится. Окружающие скажут: “Он перебрал, он не в себе”, – но мне-то что, я буду уже далеко, утону в твоих объятиях в Лос-Анджелесе или запутаюсь в твоих солоноватых волосах в Порто-Эрколе, прижмусь к твоим сливочным грудям в Стамбуле, Москве и Амстердаме, в раю взаимной любви, в этой несбыточной мечте, к которой ты однажды допустила меня.

пятница Я перестал вести дневник, потому что теперь моя жизнь уже не представляет никакого интереса. Вы обратили внимание на инициалы Оскара Дюфрена – О. Д.? Я сам себе надоел. Я недалеко ушел от Овер-Дозы и Отстойной Дряни. Логически рассуждая, теперь, когда я стал богатым и знаменитым, то есть почти прекрасным, я должен был бы, чтобы сделать вам красиво, покончить с собой. Но я решил жить, так удобнее наблюдать за тем, что происходит. Предпочитаю исчезнуть на гребне славы. В обществе спектакля [423] отсутствующий всегда прав. Больше вы не будете читать Оскара Дюфрена, поэтому начнете везде его искать. Чем больше я буду вас избегать, тем больше вам меня захочется. Я первый живой самоубийца со времен Исаака Альбениса (предка Сесилии Саркози [424] , испанского музыканта, который заставил всех поверить в собственную смерть, чтобы прочесть хвалебные некрологи самых злобных своих гонителей). Оскар Дюфрен? Литературный зомби. Не надо убивать Ширака, Буша или Мадонну, чтобы войти в историю. Достаточно просто спрятаться. Не волнуйтесь, я буду по-прежнему за вами наблюдать, с безопасного расстояния. Наступит же момент, когда все пойдет к чертям. В день конца света надеюсь быть в первых рядах.

суббота Время от времени я выглядываю из окна своей гостиницы, и всякий раз солнце встает над другим городом. Доброй ночи, подлунный мир. Иногда, поздно ночью, мне кажется, что мой мобильник начинает вибрировать в кармане пиджака, и я кидаюсь к нему, надеясь, что это ты, но выясняется, что он дрожал от низких частот в колонках… Я знаю, что эта история неудачной любви – единственное, о чем я не пожалею никогда. Даже когда попаду в больницу и буду лежать под морфием в ожидании смерти, опутанный трубками и проводами, даже тогда я буду думать о ней и гордиться, что со мной такое было.

воскресенье

Принято думать, что любовь преображает человека, но ее гипнотическое воздействие длится недолго. Мне только лучше, что меня бросили, в кои-то веки все складывается в мою пользу, меня жалеют… Порой я проявляю великодушие и объявляю, что, если ты вернешься, я тебе скажу: “Оставайся со своей любовницей, я измучил тебя, тебе нужен не я, без меня тебе будет лучше, хочу видеть тебя счастливой” и прочий бред (пусть лучше несчастным буду я, но не могу же я сам себя бросить). Иногда приходят “друзья” Франсуазы и говорят мне гадости о ней и ее подружке. Когда они уверяют меня, что моя вульгарная соперница скоро ей надоест, мое разбитое сердце мурлычет, как мотор английского “седана”.