Золотой грех - Кирилл Казанцев

— Когда-нибудь костер разводил каждый человек.

— Квалификация ясна, — рассмеялся Иванов. — Тогда собери лучше хворост, две горсти мелких сухих веточек, одну охапку сухих тонких палок и пару охапок толстых сучьев. Тоже сухих.

Убедившись, что Глеб делает то, что и нужно, Иванов разулся, снял джинсы и осторожно полез в воду. Вода была холодная. Добравшись до того места, где в обилии росли белые кувшинки, Иванов принялся вытягивать из воды ползучие корневища. Он выдирал их и швырял на берег. И только повернувшись, чтобы самому выйти на берег, он увидел, что Глеб с ужасом смотрит на стебли. Мокрые, с зеленоватым узором, они были похожи на змей.

Одевшись, Иванов попрыгал немного, глядя, какие палки собирает Глеб, а потом отправился к зарослям черемухи. Две птицы сорвались из зарослей и скрылись в лесу на другой стороне озера. Так и есть, вот оно, гнездо дрозда. На высоте чуть больше метра над землей он увидел хорошо замаскированное гнездо из сухих стеблей травы и листьев. И в гнезде красовались шесть зеленовато-голубых яичек с бурыми пятнами.

— Извините, ребята, — выбирая в ладонь яички, говорил Иванов, — вы на будущий год еще нарожаете себе потомства, а нам сейчас выживать надо. Не вымрет ваш род.

Отыскав плоский камень, Иванов тщательно вымыл его в воде и уложил на землю горизонтально. Потом он развел костер, воспользовавшись зажигалкой. И когда огонь хорошо разгорелся, стал раскладывать сухие дрова так, чтобы они охватили камень с трех сторон. Через пятнадцать-двадцать минут камень раскалится, как сковорода. Потом под внимательным взглядом Глеба Иванов нарвал корни кувшинок на куски сантиметров по тридцать и снял с них кожицу, обнажив мякоть. Обмотав несколько палочек этими будущими хлебцами, он воткнул их вокруг огня запекаться.

— Вот увидишь, Глеб, — засмеялся Иванов, — это не сдобные булочки и на вкус они… вполне сойдут. Но главное, что в корнях кувшинки, болотного рогоза, много крахмала и растительного белка. А поджаренные семена кувшинки вполне могут заменить кофе. Но это как-нибудь потом.

Через сорок минут Иванов снял с огня подсохшие и пропеченные хлебные колбаски, аккуратно, чтобы не запылить пеплом, разгреб угли и разбил все шесть яиц на ровный камень. Прозрачный белок вздулся и стал матовым. Две палочки, на которых пеклись корни, Иванов сломал пополам и подал комплект «японских» палочек Глебу. Толстым суком пододвинул к себе камень с «яичницей» и пригласил напарника.

— Угощайся!

Долго уговаривать Глеба не пришлось. Шесть маленьких яиц и «хлебцы» исчезли мгновенно. Глеб отложил палочки и вздохнул.

— То ли ел, то ли газету читал.

— Ничего, зато одышки не будет, — успокоил его Иванов. — Разойдется в животе, через несколько минут чувство голода пропадет. А энергией мы все равно запаслись. И это главное. Теперь полчаса на отдых, чтобы жиринка завязалась. И в путь. Нам сегодня надо еще километров двадцать отмахать, чтобы быть спокойными.

Но через полчаса Иванов Глеба никуда не повел. Он решил, что стоит чуть задержаться и потихоньку начинать свои эксперименты. Преследователей не было. Да и не могло быть. Опасаться поискового отряда от тех, кто на них напал на дороге, стоит не раньше завтрашнего дня. И то они начнут прочесывать места от дороги. А им еще предстоит вычислить, в какую сторону пошли беглецы, если они живы, а не лежат в машине на дне карьера. При любых раскладах несколько спокойных дней у Иванова были. Он в этом не сомневался.

Глеб, естественно, захотел пить. Пришлось сначала вырыть в песке палкой ямку глубиной в сорок сантиметров, подождать, пока она заполнится профильтрованной толщей песка водой. Потом Иванов показал, как надо вчетверо сложить рубашку или футболку, можно носовой платок, а потом приложить ко рту, наклониться и втягивать через этот фильтр воду.

И только потом, когда Глеб успокоился, не чувствуя голода и жажды, не чувствуя опасности, потому что Иванов вел себя очень свободно и уверенно, они занялись гипнозом.

Он усадил Глеба, сел напротив, по-турецки сложив ноги, и велел расслабиться.

— Я буду говорить, а ты слушай меня и постарайся отрешиться от всего постороннего. Только я и ты, только мой голос. Ты слышишь мой голос, он тебя успокаивает, ты начинаешь дремать… твои веки тяжелеют, тебе хорошо и спокойно.

Когда, по мнению Иванова, Глеб достиг нужного состояния подчиненности, он стал задавать вопросы. Дима не стал сразу обращаться к тем минутам нападения на них с Юлей неизвестных. Он решил расспросить Глеба об отношениях его и семьи Давыдова. Не то чтобы Иванов не верил Глебу или думал, что тот откажется отвечать. Просто он подозревал, что в отношениях молодого ученого-физика и олигарха не все так просто. Возможно, что всплывет и какая-то причина, по которой могли хотеть убить не Юлю, а именно Глеба. Юля могла в тот день пострадать как свидетель. Не исключал Иванов и того, что Глеб мог умышленно втираться в семью Давыдова, чтобы обеспечить свое будущее, получить наследство как зять.

И он стал расспрашивать Глеба о том, как тот познакомился с Юлей. И сразу отметил, что это положительные, приятные воспоминания. Что Глеб, находясь в трансе, успокоился, заулыбался открытой улыбкой. Он рассказал, как они познакомились, как развивались их отношения с Юлей. Как Юля впервые познакомила Глеба с отцом. Это было сделано осознанно, после того как они уже начали целоваться и все такое. Нет, секса у них тогда еще не было и говорить об этом Глеб был не расположен (еще один плюсик ему).

— Ты любишь Юлю? — решился, наконец, Иванов задать конкретный вопрос.

— Люблю, конечно, — тут же ответил Глеб. — Она неплохая, это только со стороны кажется, что она заносчивая, гордая. А на самом деле она беззащитная, ранимая и добрая.

— А Юля тебя любит?

Тут произошла странная заминка. Глеб не ответил сразу, хотя и никакого волнения не высказал. Он просто выдержал длинную паузу, и только потом ответил.

— Думаю, что любит.

— Она тебе признавалась в любви?

— Нет, не признавалась, но я вижу, что ей со мной хорошо.

— Глеб, а отец Юли хочет вашего с ней брака?

— Не знаю. Думаю, что он не против.

— Борис Михайлович тебя уважает, как человека?

— Думаю, что теперь уважает, когда узнал поближе.

— У вас с Давыдовым заходил разговор о будущем его бизнеса?

— Заходил. Я ответил, что хотел бы заниматься лишь наукой. Он успокоился.

— Глеб, ты думаешь, что Борис Михайлович боялся, что ты с его дочерью из-за бизнеса?

— Да, боялся. Но он теперь так не думает.

И тут в голову Иванову пришла свежая идея. Глеб мог и не знать, а мог и знать, раз он уже вхож в семью Давыдовых на правах жениха. Вполне мог услышать нечаянно, а может, такие разговоры велись и при нем.

— Глеб, а как здоровье генерального директора вашей фирмы?

— Он подолгу теперь болеет. Сердце. Хороший мужик, жалко, если уйдет.

— Если он уйдет, то кого Давыдов назначит генеральным директором фирмы?

— Главного технолога он не хочет назначать.

— Почему?

— Я не знаю, со мной он этого не обсуждал. Я случайно услышал разговор Бориса Михайловича с Юлей по этому поводу. Юля тоже против. Она его не любит.

Рублев был взбешен. Он гнал машину по ночным улицам, разбрызгивая лужи и распугивая редких прохожих. Закончившийся было дождь зарядил снова, и теперь по лобовому стеклу мощным потоком лилась вода. Дворники не справлялись уже на обычном режиме, и Рублев включил ускоренный. Вот и хибара, где жил Хановский. Остановив машину, Рублев некоторое время всматривался в тени за окном, завешенные не очень плотными занавесками. Кажется, в доме была в самом разгаре вечеринка. Собственно, это не был дом Хановского, просто он какое-то время тут вынужден пожить, чтобы не мелькать в центре. Береженого бог бережет. Рублев называл этот дом «конспиративной квартирой», а Хановский просто «хатой» или «хазой». Уголовный жаргон, от которого трудно избавиться.

Бесятся, подумал со злостью Рублев, водку жрут, баб тискают! Работники. А на дороге напортачили… теперь только ФСБ осталось дождаться. Он открыл дверь и вышел под дождь, не обращая внимания, что намокает его дорогой костюм. Шлепая по грязным лужам, он подошел к калитке. Днем и калитка, и заборчик, и весь садик перед домом выглядели очень ухоженными. И это тоже злило. Рублев пинком распахнул калитку, подошел к дому и дважды кулаком грохнул в оконную раму, отчего стекла жалобно задребезжали. В доме тут же замолчали, в окне появилось три или четыре противные рожи с сигаретами в уголках ртов и бестолковыми, налитыми водкой глазами.

Рублев подошел к веранде, вытер мокрое лицо ладонью и стал ждать. Сначала скрипнула и стукнула внутри дверь, ведущая в сени, потом лязгнул засов, и в полумраке появилась низкая коренастая фигура самого Саши Хановского, известного больше среди уголовников по кличке Хана. За его спиной, вихляясь и пританцовывая, маячила худая тень какого-то шкета.