Уроки нежности - Дана Делон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бенджамин Шнайдер Третий – наследник нескольких замков, его состояние сложно оценить; кто-то утверждает, что его семья даже богаче королевской. Про немецкие корни нет ни единого слова. Из того, что я поняла, Шнайдеры были большой семьей и их аристократическое прошлое связывает несколько европейских домов. Бенджамин – единственный ребенок в семье. Оно и видно… Тоже выпускник Итона и вхож во все закрытые клубы Англии.
И наконец, Уильям Маунтбеттен – кузен наследника английской короны. Единственный сын Георга Маунтбеттена, второго сына короля Англии. Что известно о нем? На него молится вся монархия. Так королевской семье рейтинг когда-то поднимал нелюдимый принц Кристиан, фотографий которого в прессе нет с две тысячи восемнадцатого года. Этот человек, должно быть, ниндзя, иначе как объяснить подобное. Зато теперь пресса отрывается на Уильяме. Видео, на котором он выходит на балкон Букингемского дворца, набрало свыше миллиарда просмотров. Я несколько раз пересмотрела эти короткие пятнадцать секунд. Стоило Маунтбеттену выйти, как толпа сошла с ума. Даже король Генрих XVIII не сразу понял причину и расхохотался, осознав, что все дело в его внуке. Таблоиды постоянно печатают фотографии Уильяма, в статьях пишут, что он любит и ценит в девушках, какую еду предпочитает; записи, где он говорит по-французски, наверняка являются достоянием английской монархии. Сумасшествие, которое миновало меня в маленьком Марселе, где я выживала и пыталась найти пути в лучшую жизнь. Примечательно: Уильям Маунтбеттен тоже выпускник Итона. Мне попадается статья из английского журнала «Сплетни, интриги, расследования».
ГОЙАР, ШНАЙДЕР, МАУНТБЕТТЕН – ВСЕ ТО ЖЕ СЕРЕБРИСТОЕ ТРИО ИЛИ В РАЮ СЛУЧИЛИСЬ ПРОБЛЕМЫ?
Сколько мы себя помним, эта троица была неразлучной. Мы всегда точно знали: если в одном из злосчастных мест нашего острова был обнаружен кто-то из них, значит, все трое причастны к случившейся там шалости. Итон вздохнул спокойно, когда три выпускника покинули здания великой школы, а Англия с грустью проводила их в сердце Европы – Швейцарию.
Складывалось ощущение, что один не может существовать без другого. Но что-то явно изменилось. Этим летом наше трио впервые за последние пятнадцать лет было рассредоточено по разным точкам на карте. Этьен тоскливо проводил время в Монако, Шнайдер пил во всех барах манхэттенского Сохо и был замечен с полусотней моделей, а Уильям два месяца не покидал мануар Маунтбеттенов. Фанаты строят теории, что же такое могло произойти между тремя лучшими друзьями, что послужило тем самым яблоком раздора? Инсайдерская информация гласит, что все дело в Люси Ван дер Гардтс. Молодая девушка покончила с собой, сбросившись с колокольни академии Делла Росса. Сложно сказать, чьей девушкой она являлась. В интернете ей приписывали любовную историю с каждым из парней. Но чаще всего Люси мелькала с Уильямом. Казалось, всем нравится мысль об объединении двух таких сильных британских фамилий…
– Читаешь что-то интересное, Ламботт? – звучит над моим ухом, и я резко закрываю крышку ноутбука, чудом не отбив себе пальцы.
Уильям стоит надо мной в голубом поло, верхние пуговицы небрежно расстегнуты. Короткие рукава обтягивают накачанные бицепсы, светлые волосы аккуратно уложены и блестят при дневном свете, льющемся из окон.
– Как ты вошла в библиотеку без меня? – Он с любопытством оглядывает меня.
Да, читать о нем до начала нашего урока было верхом глупости. Но любопытство победило.
– Меня впустил Этьен, – отзываюсь я и внимательно изучаю его реакцию на имя друга.
– Он, как всегда, самый добренький, – бормочет под нос Маунтбеттен и садится рядом.
У меня ощущение, что с его приходом часть кислорода покинула библиотеку.
– Вы же вроде лучшие друзья? – спрашиваю я.
– Ты что, в третьем классе? – раздраженно произносит он. – Раздаешь браслетики BFF?
– Мне кажется, ты не хочешь отвечать на этот вопрос и поэтому грубишь, – пожимаю я плечами.
– Нельзя верить всему, что написано обо мне в интернете. – Он взъерошивает волосы, нарушая идеальную джентльменскую укладку.
– Так вы не друзья? – Я приподнимаю бровь.
Уильям не смотрит на меня. Его плечи напряжены, а взгляд скользит по высоким книжным стеллажам.
– Друзья, – глухо отзывается он.
Я качаю головой:
– Значит, можно верить тому, что пишут в интернете?
Между нами повисает молчание.
– С чего такие выводы? – Он как бы спрашивает, чему еще из прочитанного я поверила.
– Ты встречался с Люси. – Я произношу это не как вопрос, а как факт.
Он наконец поворачивает голову в мою сторону. У меня перехватывает дыхание от его пристального взгляда.
– Я никогда не встречался с ней.
Сглатываю ком в горле. Отчего-то хочется спрятаться, но я набираюсь смелости и лепечу:
– Ты звал ее… – Спотыкаюсь на словах и едва слышно заканчиваю: – Во сне.
Он продолжает смотреть мне в глаза. Ощущение, что секунды тянутся необъяснимо долго.
– Не ходи поздно одна, – вдруг срывается с его губ.
– Прощу прощения? – переспрашиваю, ведь я, должно быть, неправильно его расслышала.
Уильям закрывает глаза и слегка качает головой. Не ходи поздно одна. Это звучало не как угроза. Скорее как тихая просьба. Но почему он сказал это?
– У меня для тебя кое-что есть. – Он достает из рюкзака небольшую коробку. – Откроешь?
Маунтбеттен застает меня врасплох.
– Ты так пытаешься поменять тему?
– Там перьевая ручка, – на выдохе произносит он и кладет коробку передо мной.
– Я бы купила сама. Зачем ты потратился? – произношу еле слышно.
Это всего лишь перьевая ручка. Но это подарок… и, быть может, проявление заботы. В моей жизни и того и другого было ничтожно мало.
– Просто… – он хмурится. – Давай заниматься. Ты подготовила, что я просил?
По выражению его лица я понимаю: он ничего не расскажет. Ни что имел в виду, когда велел не ходить ночью, ни зачем купил мне перьевую ручку. Мои руки дрожат, когда я лезу в сумку за листами.
– Я вчера выяснила, что в период революции французское общество разделилось на три группы: аристократия, буржуазия и простой народ… Примечательно, что третье сословие наиболее многочисленное и наименее привилегированное.
Уильям слушает и распаковывает для меня ручку:
– Чернила. – Он ставит пузырек передо мной. – Ручка.
Я тянусь к его ладони, чтобы забрать ее, и наши пальцы случайно соприкасаются.
– На какой дате мы остановились? – спрашивает он и отдергивает кисть.
Уверена, что дату он помнит, а вот близость со мной… Проглатываю обиду. Он наверняка купил мне ручку из жалости. Глупая Селин. Надумала себе всякого. Нужно сосредоточиться на учебе, а не жить в своих фантазиях. Потупив взгляд, отвечаю на его вопрос:
– Национальное собрание, двадцать шестое августа тысяча семьсот восемьдесят девятого года.
– Что там было принято?
– Декларация прав человека и гражданина, которая заложила основы современных прав и свобод.
– Правильно. А это значит, мы плавно подходим к… – Он задумчиво изучает свои записи. – В тысяча семьсот девяносто первом году была принята Конституция, которая ограничила власть короля и установила конституционную монархию.
Я выпрямляюсь на стуле, готовая вести конспект, но к нашему столу направляется грузная Башер. На ней строгий черный костюм и желтая рубашка, цвет которой сливается с цветом ее кожи. Злобное выражение ее лица точно не сулит мне ничего хорошего. Она подходит вплотную и упирается бедром в наш стол. Строгий взгляд маленьких глаз профессора скачет от меня к Уильяму.
– Надеюсь, в другие дни вы занимаетесь более живо, чем сегодня! Слежу за вами последние пять минут и, кроме гляделок, ничего не вижу! – гремит она.
Алый румянец разливается по моим щекам.
– Мы… мы…
– Тоже рады вас видеть, мадам, – заканчивает мой детский лепет Маунтбеттен. – И да, мы занимались.
– Вставай, и пойдем со мной! – Она смотрит на меня.
Неуклюже приподнимаюсь со стула:
– Я?
– Ты. – Башер тычет в меня пальцем. – Позанимаетесь позже.
Не понимаю, какая муха ее укусила.
Профессор сует мне в руку папку с бумагами.
– Сделали из меня курьера, – пыхтит она и вытирает выступивший под губой пот. – Отнеси это Клодит! – командует она и продолжает едва слышно возмущаться: – Будто у меня
