Уроки нежности - Дана Делон

На улице вечереет, и от этого в комнате темно. В нос ударяет запах терпкого одеколона, напоминающий морской бриз. Шнайдер не включает верхний свет, лишь настольную лампу. Слабый одинокий луч прорезает пространство. У него нет второй постели для соседа. Посреди комнаты, занимая практически все пространство, стоит пышная двуспальная кровать, покрытая ярко-красным шелковым бельем.

Я отшатываюсь.

– Садись. – Он толкает меня в грудь, и я лечу на кресло в углу, чувствуя под пальцами велюровую ткань.

– Чай, кофе?

Качаю головой и внимательно слежу за каждым его движением.

– Колу?

Вновь отрицательное покачивание.

Бен щелкает пальцами:

– Виски с колой? – Он наклоняет голову и подмигивает. – Джин с тоником? Ром?

– Чай, – все же выбираю я, понимая, что этот список может продолжаться бесконечно.

У Шнайдера в комнате оборудована мини-кухня. Он включает чайник и достает из шкафа белую кружку с золотой каймой. Кидает в нее пакетик. Я покрываюсь холодным потом в ожидании того, что будет дальше. Зачем Шнайдер привел меня сюда?

– У меня как раз есть шоколадные маффины, – с улыбкой произносит он и выкладывает пышные маффины на тарелку.

Вода закипает. Бен расслабленным движением заваривает чай, щедро плеснув в него молока, и подает мне кружку вместе с тарелкой.

– Я не голодна, – говорю я, глядя на кексы, и забираю только кружку.

Бен смотрит прямо на меня. В этом освещении его глаза кажутся почти прозрачными. Медленным движением свободной руки он начинает распускать галстук.

– Тогда раздевайся. – Темно-зеленая в серебристую полоску ткань стремительно летит на пол.

Серьезный, пристальный взгляд вызывает озноб во всем теле. Кружка в моих руках начинает дрожать. Чувствую, как кровь отливает от лица.

– Может, все-таки кексик? – хищно оскалившись, предлагает Шнайдер, протягивая тарелку.

Я хватаю с тарелки шоколадный маффин и впиваюсь в него зубами.

– Хорошая девочка. – Бен продолжает смотреть на меня и неспешными движениями расстегивает пуговицы рубашки.

Я опускаю взгляд в пол и продолжаю запихивать в себя кекс, толком не чувствуя его шоколадный вкус. Организм настолько напряжен, что, кажется, нервы звенят от страха, не в силах передавать другие сигналы. Краем глаза замечаю, как Шнайдер кидает белую рубашку в плетеную корзину для стирки. Видеть его полуобнаженное тело в свете одной-единственной лампы кажется слишком интимным моментом. Он не спешит надевать футболку, а я продолжаю всеми силами скрывать свое смущение и… заканчиваю есть кекс.

– Запивай чайком, – как ни в чем не бывало говорит Шнайдер.

Не знаю почему, но я его слушаюсь. Подношу к губам кружку и делаю глоток.

– Вкусно? – спрашивает Бен и плавным движением расстегивает ремень.

Я закашливаюсь.

– Тише-тише. – Он подходит ближе и аккуратно стучит по моей спине.

Его теплая ладонь сильно контрастирует с моей ледяной кожей.

– Еще кексик? – Он вновь протягивает мне тарелку.

Перевожу испуганный взгляд на расстегнутый ремень и его голый торс. Дорожка из светлых волос поблескивает в желтом свете лампы. Он хорошо сложен, мышцы красиво перекатываются от его неспешных движений.

– Нравится? – тихо спрашивает он.

Я замираю. Встряхиваю головой, избавляясь от идиотского наваждения. Даже не верится, что секунду назад я пялилась на Бенджамина Шнайдера. Поднимаю голову и встречаюсь с взглядом бледно-голубых глаз. Они пристально следят за моей реакцией на него.

– Я про кексы… вкусные? – Его голос звучит ниже, а взгляд скользит по моему лицу и останавливается на приоткрытых губах. – Ты немного… испачкалась. – Большой палец опускается на мой рот и слегка растирает покрасневшие и горячие губы.

Я резко отворачиваюсь и слышу его глухой смех:

– Удивительно…

Мне хочется спросить, что именно, но здравый смысл подсказывает, что это не то время и не то место, чтобы проявлять любопытство.

– Еще кексик?

Тарелка с маффинами словно из ниоткуда вновь появляется передо мной.

– Спасибо, – шепчу я по инерции и беру в руки самый пухлый.

Мой хриплый голос вызывает у Бенджамина улыбку.

– Она разговаривает…

Я приподнимаю голову. Лампа на столе подсвечивает его со спины, разукрашивая всю темную комнату тенями и магическим образом подчеркивая его силуэт. Это придает его образу что-то таинственно-завораживающее. Необъяснимое и нереальное. Странные мысли у меня в голове сегодня вечером… Бен будто гипнотизирует своими пустыми бледными глазами. Иначе как объяснить тот факт, что я начинаю есть шоколадный маффин? Покорная и послушная. Не чувствуя ни голода, ни желания, ни вкуса, ни тем более сытости. Лишь пустоту, страх и что-то очень темное, неизведанное, что полыхает в недрах его глаз. Столь запретное, пугающее, греховное. Я и не знала, что столько всего могу прочитать по глазам. Мой взгляд пробегает по его оголенному телу и останавливается на татуировке: змей, выползающий из черепа. У него она тоже есть. Я хмурюсь и вопросительно приподнимаю бровь.

– Да, это символ нашей дружбы, – проследив за моим взглядом, отвечает Бен на немой вопрос. – Идея принадлежала Люси. Эта маленькая мерзавка могла заставить нас сделать что угодно. – Бенджамин качает головой. – И поверь, татуировка пожирателей смерти – самое невинное, что мы сотворили под действием ее чар.

Я не замечаю, как доедаю второй маффин, жадно впитывая каждое брошенное им слово. Люси Ван дер Гардтс стала моим наваждением. Тем самым ребусом, который мне так отчаянно хочется разгадать. Но интуиция подсказывает держаться от этой тайны как можно дальше.

– На твоем месте она бы уже включила мой проигрыватель, – легким движением руки указывает он на патефон. Пластинки стоят одна к другой на прибитой к стене полке чуть выше. – Сняла бы в отместку свою футболку и в одном лифчике пила бы чистый ром… пьяно кричала, что мне ничего не светит, и посылала к черту…

В его тихом голосе столько тоски… Это вносит полный диссонанс в мое видение Бена и наводит на вопрос: а какой же он настоящий? Мы сталкиваемся взглядами. Мурашки бегут по спине. Лучше не знать…

Вокруг так тихо, лишь биение моего сердца эхом отзывается в ушах.

– Ты другая, – разглядывая меня, неожиданно произносит Шнайдер. – И все же я не пойму…

Грубый стук в дверь прерывает Бенджамина, и услышать до конца его фразу мне не удается. Стук мгновенно повторяется. Еще раз и еще. Нетерпеливый, злой. Человек по ту сторону двери не делает передышек, а барабанит по двери что есть силы.

– Вот и цербер. – Бен подмигивает и медленно, будто наслаждаясь происходящим, направляется к двери.

Удары становятся громче.

– Открой. Сейчас же.

«Уильям», – проносится с надеждой у меня в голове. Странно, что он вызывает у меня такие ощущения. Особенно когда звуки ударов становятся такими мощными, что я невольно задумываюсь, почему он до сих пор не выбил дверь.

– Хоть какие-то эмоции, – триумфально провозглашает Шнайдер и наконец отворяет дверь.

– Где она? – Маунтбеттен не ждет приглашения и одним уверенным шагом переступает порог.

Я никогда не видела его в таком бешенстве. Он сжимает и разжимает кулаки. А его взгляд…

– Жива и здорова. – Бен салютует ему в глупой театральной манере.

Уильям сжимает челюсть:

– Потерял футболку?

– Со мной такое частенько бывает. Особенно в компании прекрасных дев, – тянет рыжий.

Видно, что он получает огромное удовольствие от того, что удалось вывести из себя друга. Маунтбеттен наконец поворачивает голову и находит меня сидящей в кресле. Пробегает по мне привычным задумчивым взглядом. Тепло внутри маленьким ростком прорывается наружу. Отчего же я так рада его видеть? Почему мой мозг решил, что рядом с ним я в безопасности? Глупая, ничем не подкрепленная уверенность…

– Ты как? – глухо произносит он.

Я, не зная, что ответить, пожимаю плечами и слабо улыбаюсь. Чувствую себя странно. Будто в вакууме. Голова ватная и не соображает. Но отчего-то я так рада его видеть. В этой сумасшедшей академии он единственно… хотелось сказать «доброе», но он скорее единственно знакомое зло. Отчего не становится менее опасным, лишь пугает меня не так, как другие.

Уильям подходит ближе и, схватив меня за подбородок, резко приподнимает мою голову. Секунды три свинцовые глаза, напоминающие пули, вглядываются в мои карие.

– Что ты ей дал? – тихо спрашивает он, но таким зловещим тоном, что я покрываюсь мурашками.

Я вижу, как желваки на его подбородке дергаются, а морщинка между бровями становится глубже. Шнайдер улыбается во весь рот. Он широко раскрывает руки и плашмя падает