Афганистан. Честь имею! - Сергей Баленко

«Я еще не так на своих одногодков обижаюсь, — скажет он по другому поводу, — то пьянка, то гулянка. Вот такие пироги». А теперь — никакой обиды на комбата, что гоняет их по горам в минуты вынужденного безделья.

«Я здесь дурака не валяю, — это уже из письма брату. — Это не Союз и даже не такие войска, которые занимаются караулом, парадами и „бездельем“ Мы тут на одном месте долго не сидим. Сегодня опять выезжаем в „командировку“».

Ему везло на комбатов. Комбат Григорий Быков был его «батяней» в Афгане. Журналист «Правды» В. Верстаков отразил атмосферу боевой сплоченности и добротной нравственной основы солдат и офицеров этого батальона в очерке «Очень долгая ночь» (17 и 19 января 1986 года). Очерк появился ровно за три месяца до гибели Владимира Лысова. И хотя его имя не упоминается журналистом, мы знаем, что он был в этой «командировке», когда всю эту «очень долгую ночь» шел слепой бой в кромешной темноте. И в этой обстановке, ориентируясь по всполохам взрывов и огненным трассам пулеметов, слушая четкие, «без посторонних примесей» краткие фразы в шлемофонах, весь личный состав боевой группы чувствовал себя единым организмом.

«Обыкновенный русский пацан» мужал там «не по дням, а по часам». Журналист в том очерке замечает: «Те неминуемые перемены, которые происходят в характере и личности солдата и офицера за год‑два особо сложной, порою опасной жизни, размашистому обобщению не подлежат. По‑моему, чем человеку труднее, тем он больше становится самим собой, а не кем‑то другим».

Володя становился самим собой: «Я приду, буду тебе помогать по хозяйству, — пишет он брату. — Ведь я из армии приду не таким шалопаем, каким был до армии. Гонял только на мотоцикле, без всякой причины жег бензин, да шатался с друзьями или водку пил. Теперь у меня на это все взгляды другие».

Столько было наговорено и написано про «дедовщину» в армии, что брат Анатолий в одном письме тоже не удержался — напомнил, что в оставшиеся полгода службы Володя, наверное, стал «дедом».

«Ты пишешь об этих „дедовских“ полгода, — отвечает он. — Насчет этого ты не беспокойся. Я молодых не обижаю, они и без меня здесь узнают, что такое армия и что такое служба в спецназе. Тут и без этого есть много шансов залететь».

Вот так быстро повзрослел и помудрел наш «пацан».

Закончим это памятное слово о Лысове Владимире Ивановиче выдержкой еще из одного письма. Через год после его гибели комбат Григорий Быков узнает, что на его могиле нет памятника, а местные власти проявляют к этому бездушное отношение. И вот в адрес властей он пишет: «Мне непонятно, кто стоит у власти в городе Новотроицке, если подобным образом относятся к памяти павших воинов‑интернационалистов. Владимир Лысов погиб у меня на глазах. Он был отличным солдатом. Когда обкуренные душманы рвались к моему командному пункту и начали нас закидывать гранатами, он не стал отсиживаться за чужими спинами, бросился вместе со всеми в контратаку и погиб.

Я считаю, что такие люди достойны того, чтобы их имена носили самые красивые улицы городов. А у вас на глазах над их памятью надругаются охамелые обыватели, которые „кормят“ родственников погибшего только обещаниями.

Если этим чиновникам некогда лично заняться этим вопросом, то я обещаю вам найти время в своем отпуске, заехать на могилу Володи и разобраться на месте». (И разобрался.)

Побольше бы таких «батянь‑комбатов»!

Он искал дело

К вышеприведенным кратким биографическим данным надо хотя бы так же коротко добавить: Виталий Репетей рос с трех лет в так называемой «неполной» семье, воспитывался мамой, Раисой Герасимовной, учительницей биологии; учился хорошо, увлекся биологией, поступил после школы в Дальневосточный университет, проучился три курса; преподаватели отмечали его дар исследователя, пророчили ему научное поприще, а он прервал учебу, добровольно ушел в Афганистан и погиб. Такова «добавочная» его краткая биография.

Личность неординарная. Недаром и сразу после гибели, и десять лет спустя и дальневосточные, и хабаровские газеты посвящали ему обширные очерки, пронизанные искренним журналистским восхищением обликом этого обаятельного хабаровчанина. Любой из этих очерков можно было бы целиком взять в нашу книгу. Но, поскольку все они основываются на письмах Виталия, представляем читателю сам первоисточник. Его письма маме, родным, друзьям, предназначенные для межличностного общения, сегодня читаются как глубокое философское осмысление мира, себя в этом мире, своего предназначения. Осмысление эпохи.

«Настоящий пессимист — человек убогий и жалкий. Разве про меня такое скажешь? Просто после бури я очнулся на высокой скале, почесал затылок и увидел, что все окружение — штука серая, поэтому со мной моим коллегам скучно. Теперь — четко. Со мной красивые и сильные люди, есть работа. Только отчего я не тороплюсь опять стать таким, как они — сытым и довольным? Стать спокойным, сильным и добрым — вот моя цель. Пусть чаще терзает голод до людей, до дела, до жизни».

«Сейчас кончаю курсы водолазов‑профессионалов, подтягиваю „хвосты“ и прочее… Суеты — как всегда в университете…»

«Как служба? Связь в проводах не путается? Если кеды сносил, мы с Ткачом сбросимся, купим. Не мерзнешь там? Недавно нашел фото, где ты крупным планом сгущенку цедишь такой тоненькой струйкой. Сейчас, наверное, перловка круглосуточно? Ну, да это еще не труба, труба, когда чужие пирожки кушаешь где‑нибудь в „ученом“ обществе да еще жалуешься, что мяса мало, а повидло в другую дырку выдавилось».

«У меня тут, как у „маркизы“, — все хорошо, все хорошо! Стипендию получаю, не голодаю, учеба особо не донимает. Три дня по вечерам на мясокомбинате вкалывали. Мясо носил. Руки крепкие стали, болят только. Денег нет, но и нужды в них особой тоже нет».

«Почему для разных людей — разные границы равнодушия и подлости, справедливости и прямоты? У кого учимся таким вещам? Можно жить не только в грязи и нищете, но даже среди кучи импортного барахла и таких же душ, но при условии, что ты ориентирован так, как надо и — очень важное, но очень трудное условие! — умеешь ходить по объективной реальности. Самое главное — идти. И жить с пользой».

«Надо быть, вероятно, сильным, добрым и умным. Не спать, не жрать грамма лишнего, не перекладывать ни грамма своего груза на чужие плечи, пока не убедишься в их силе: глаза и душу держать как можно шире. И не расслабляться».

«Из всех дисциплин я признаю одну — основанную на осознании необходимости порядка, ответственности перед людьми. Вот тебе пример: грузчики с острова Шикотан. Народ, прямо скажем, не больно политически грамотный, зато на работу все приходят вовремя, трудятся все одинаково усердно, без перекуров, только на еду. При этом ни разу не было случая, чтобы один валялся или курил, а все работали. Почему так? Да потому, что если ты не унес свой ящик, то его понесет другой, а это нечестно. Так что для дисциплины нужно не так много — дело. И обязательно общее. Вот тебе и коммунистическое отношение к труду».

«Дядя Толя, вы же разведчиком были? Я тоже разведчик, только радист и зеленый еще. Первый раз полезли в гору, еле доползли. Что с того, что никто столько не нес? Мне ведь 20, а не 18, как некоторым! И за плечами столько тренировок… А вот — схватил тепловой удар, когда другие не схватили…»

«Университет я бросил. Все. Причин тому куча, а в общем — не так много.

1. Надоело ломать зубы на том, что никому никогда не понадобится.

2. Почувствовал, что могу и хочу жить серьезнее и самостоятельно пинать судьбу так, как мне надо.

3. Понял, что надо жить серьезнее и сильнее — так, как живут люди последние свои дни.

Это трудно. Не могу еще рассказать всего, чтобы ты понял, потому что сам еще не до конца… Хотя на занятия уже не хожу вообще: „добиваю“ курсовую на печатной машинке — пообещал. „Шеф“ надеялась».

«Это прекрасная страна: пальмы, цветы, красивое небо с большими звездами и закатами… Вокруг сады: апельсины, мандарины и тому подобное — субтропики. Удивляюсь здешнему народу — сколько труда с землей! Сколько камней! Хватает же терпения…» И тут же успокаивает маму: «Я мам, в связистах. Нести, если что, много, но воевать — другим. Я сижу на камнях и поддерживаю связь.

Но и это еще не скоро — пока не научусь чему нужно. Так что, дорогая моя мама, у твоего сына все в порядке, и занимается он делом». 30 апреля 1986 года. Через месяц он получит смертельное ранение.

«Здравствуй, мамочка! Со мной вышла небольшая история. Чтобы не морочить мозги, скажу прямо — получил в бою душманскую пулю. Вопреки моим протестам встаю редко и по какой‑нибудь хитрой причине (буду проситься, чтобы утром водили к умывальнику). От этих лежаний в голове путаются всякие конкретности. Самое большое через месяц отправят в Ташкент. Приезжай и ты. Хочу увидеть Ташкент, его фонтаны, базары, бассейны. Я сейчас мечтаю выпить какого‑нибудь сока, голубицы, скажем. Потом с разбегу плюхнуться в воду (непременно чтобы кто‑то смеялся). И отфыркиваться под мощными волнами и струями. Потом на очереди мороженое с шоколадом.