АРМЕЙСКИЕ БУДНИ сборник рассказов - Виктор Дьяков

            Через пару минут, по всей видимости, полковник подошёл на другом конце провода, и мужчина заговорил с ним:

            - Анатолич, привет!... Да это я... На КПП стою тебя жду... А что быстрее нельзя?- лицо мужчины выражало крайнее недовольство тем, что он слышал от своего собеседника.- Ну лады, так и быть, но не более двадцати минут жду. Сегодня, между прочим, жара почти как в Кызыл-Арвате,- он положил трубку, и что-то недовольно бурча себе под нос, отошёл от КПП.

            Но отошёл недалеко и стал прогуливаться вдоль ажурной чугунной ограды. Он тоже стал присматриваться к сидевшей на корточках парочке. В отличие от Хмылёва мужчина имел возможность рассмотреть их со всех сторон, ибо несколько раз прошёл в непосредственной близости. Погуляв таким образом, мужчина вновь подошёл к будке дневального.

            - Слушай, а у вас в казарме много народу с самой Москвы призвано?- неожиданный вопрос был созвучен недавним мыслям самого Хмылёва.

            - Да есть... из последнего призыва несколько человек,- ответил дневальный.

            - Это москвич?- мужчина резко кивнул в сторону парочки.

            - Да... А как вы догадались?- искренне удивился Хмылёв.

            - Чего тут догадываться,- снисходительно усмехнулся мужчина.- Только к москвичу может вот так запросто, по пути на работу забежать мать, да ещё такая.

            Хмылёв не мог сдержать улыбки – видимо у этого старого служаки не всё в порядке со зрением.

            - Ну что вы. Какая же это мать? Это его девчонка.

            Но мужчина вместо того, чтобы смутиться, в свою очередь с усмешкой посмотрел на дневального:

            - Ты откуда родом будешь?

            - Из Саратовской области.

            - Деревенский?- спрашивал, словно допрашивал мужчина.

            - Да из села,- отвечал Хмылёв.

            - Тогда с тобой всё ясно. Это, сынок, его мать. Ты присмотрись повнимательней, да учти, что она за свои сорок лет ни под ни коровой не сидела, ни в поле не горбатилась, как твоя мать. Да, да, ей не меньше сорока.

            Глаза Хмылёва округлились от удивления. Он стал пристальнее всматриваться, благо стопроцентное зрение позволяло... Красивые босоножки, модная причёска, брюки... загорелая атласная спина, шея безо всяких морщин, на корточках сидит легко, как молодая здоровая девушка... Нет, этого никак не может быть... Сорок!?

            - Ну, ты посмотри, он же рядом с ней – щенок,- подсказал мужчина.

            Только сейчас Хмылёв осознал, что действительно солдатик смотрится явно моложе своей собеседницы.

            - Старшая сестра, между ними есть сходство,- наконец предположил Хмылёв, не в силах поверить, что так может выглядеть сорокалетняя женщина.

            - Конечно, есть... – негромко рассмеялся мужчина.- Какая сестра, я же тебе говорю, ей минимум сорок. Мать это, мать. Когда пойдёт в расположение, спроси у него...

            К КПП со стороны внутреннего двора военного городка подошёл высокий представительный полковник. Хмылёв бросил ладонь к виску. Полковник и мужчина обменялись рукопожатием.

            - Это ко мне,- сказал полковник дневальному и повёл посетителя за собой.

            - Спроси, не забудь, - проходя КПП, напомнил мужчина.

Сидевшие на корточках, наконец, встали и начали прощаться. Солдатик держал в руках целлофановый пакет, видимо, с провизией, которую ему принесли. Хмылёв смотрел на женщину, не отрывая глаз. Не может, не должна так одеваться и так выглядеть мать солдата, не может она иметь такой груди, бёдер, спины, такого моложавого, ухоженного лица... Был бы он постарше, поопытней он бы разглядел немало "деталей", свидетельствующих, что перед ним не молодая девушка... Во первых, когда она поднялась, у неё в ушах заблестели на солнце большие, явно "женские", а не "девичьи" серьги. И потом, несмотря на то, что она смело открыла спину и плечи, обнажить в столь жаркий день пупок, как это делали в Москве едва ли не поголовно все женщины и девушки моложе тридцати лет, она не решилась. Хмылёв не замечал этих деталей, он видел лишь то, что эта женщина не то, что на сорок, на тридцать пять не смотрится, она смотрится моложе... Он всё же ещё надеялся, что его гипотеза насчёт старшей сестры оправдается. Парень из глубинки, он не мог поверить, что мать русского солдата, может быть не такой, какой она существовала в его сознании, в сознании подавляющего большинства других солдат, населения всей России, какой была его собственная мать... Плохо, бедно одетые, некрасивые, рано состарившиеся, болезненные... всё равно какие, худые или толстые, но болезненные, ещё не старухи, но почти... Даже богато или просто хорошо одетыми матери русских солдат быть не могли, только в дешевых платках, неприглядных кофтах, грубых башмаках, или стоптанных и опять же дешёвых сапогах. За всё время своей службы Хмылёв, лицезрел лишь одну богато одетую солдатскую мать. То была мать, навещавшая служившего в их роте армянина из Ростова. У неё, казалось, золото светилось отовсюду, с ушей, всех пальцев рук, с груди, изо рта. Но ту расползшуюся, бородатую, безобразную глыбу с девушкой спутать было никак нельзя... 

            "Молодой" и женщина поцеловались на прощание. И вновь Хмылёв не уловил, что это не поцелуй девушки и парня. Женщина пошла прочь горделивой "качающейся" походкой, соблазнительно вздрагивая бёдрами, притягивая взоры встречных мужчин. Солдатик пошёл к себе в казарму, а Хмылёв, не в силах оторвать взор от спины удалявшейся женщины, очнулся лишь когда тот уже проследовал КПП. Окликнул его уже в догонку:

            - Эй ты, постой!... Кто это, девчонка твоя?

            Вопрос удивил "молодого", но ни засмеяться, ни возмутиться он не посмел. Здесь на территории части не "работали" московские критерии оценки "продвинутости" того, или иного молодого человека. Это там, за забором, он тинэйджер, фен, фанат и так далее, где он мог сквозь зубы разговаривать с любым провинциальным "пеньком". Здесь, в части он всего лишь "молодой", "чмо болотное", а вопрос ему задавал заслуженный "дедушка". Потому солдатик ответил с готовностью и предельно вежливо:

            - Какая девчонка? Нет,- "молодой" инстинктивно прижал к себе пакет, явно опасаясь, что "дед" может частично приватизировать его содержимое. Но Хмылёву было не до пакета.

            - А кто?

            - Мать, - в голосе "молодого" слышалось и непонимание, и удивление...

Наконец прибежал сменщик, не без основания ожидая нагоняя за опоздание. Но Хмылёв и его немало удивил, почти не высказав, ни упрёков, ни угроз. Его мысли витали далеко от этого КПП. Перед глазами стоял образ матери, её раздавленные тяжкой деревенской работой руки, её высохшее костистое тело, тяжёлая походка, не проходящая усталость. Она болела множеством болезней, начиная от артрита с радикулитом и кончая специфическими женскими, лечиться от которых было и негде, и некогда. Вернее легче просто перетерпеть, или обойтись народными средствами, чем тащиться, например, в зиму, за пятьдесят вёрст в районную поликлинику и там ещё отстоять очередь. Да отец выпивал, но в тоже время был работящим и домовитым, любил мать и жили они душа в душу. Почему же тогда так плохо жили? Хотя, смотря с чем сравнивать. На селе их семью считали одной из самых зажиточных. Другие, в большинстве своём, жили куда хуже. Хмылёв вспомнил старшую сестру матери, свою тётку. Та, в отличие от матери, смогла закончить институт и уехать из села. Она жила с мужем в Тольятти, работала на автозаводе. Но и она  в свои сорок пять смотрелась на все шестьдесят. Только если мать сохла, то тётка безобразно, болезненно полнела, и материально жила ещё хуже. Да, недаром говорят, что Москва это не Россия, это государство в государстве...

- Хмылёв, что пригорюнился? Дембель на носу, а ты кислый такой,- в помещении читального зала гарнизонной библиотеки, где сидел Хмылёв и листал подшивки журналов, смотрел и ничего не видел, заглянул их ротный старшина.

Со старшиной у Хмылёва уже давно налажен хороший контакт. Полгода назад тот даже хотел его взять к себе каптёром. Но не получилось, на "непыльную" должность командир роты продвигал своего неофициального "стукача", и старшине пришлось смириться.

- Да так, товарищ прапорщик, думы одолели.

Старшина прошёл к библиотекарше, отдал книгу, выбрал другую и подошёл к Хмылёву.

- Думы говоришь. А что тут думать, ты молодой, холостой и служить тебе пять месяцев всего осталось. Живи да радуйся. Что хочешь, то и делай. Хочешь домой езжай, хочешь здесь в Москве куда-нибудь устройся. Вон в милицию иди, или в школу прапорщиков. Помнишь, я тебе говорил, окончишь и сюда же служить вернёшься, меня сменишь. А я куда-нибудь на склад переберусь, не по годам мне уж эта нервотрёпка старшинская. А у тебя дело пойдёт, ты парень шустрый, в Москве зацепишься.