Капля воды - крупица золота - Берды Кербабаев

Девушка непонимающе пожала плечами.

Тогда Бостан принялась выть, изображая ветер, и замахала в воздухе руками.

Марина обрадованно закивала:

— Понимаю, Бостан-эдже, понимаю. Вы — о буре?

«Буре» — по-туркменски «блоха». Бостан с досадой вздохнула:

— Я ей про бурю, она мне про каких-то блох!.. — И снова стала жестами показывать, как разбойничал здесь ветер. — Пыль, дочка, много пыли. И ветер, уу-уу, уу-уу!..

Марина, смеясь, повторила:

— Уу-уу, уу-уу!..

— Ай, умница!.. Поняла. Это аллах послал нам бурю, Марал-джан, — Она воздела руки к небу: — Там — аллах!

Марина отрицательно покачала головой:

— Нет, Бостан-эдже!

— Вай, ну что мне с ними делать? — огорчилась Бостан. — Все на один лад, не верят во всемогущество божье…

Ткнув себя пальцем в грудь, она сказала по-русски:

— Бостан — хорошо?

— Хорошо, Бостан-эдже, хорошо!

— Аннам — хорошо?…

— Хорошо!…

— Марал — хорошо?

— Плохо!

Бостан в недоумении подняла брови:

— Вай, что ты говоришь, дочка!.. Пусть злой дух унесет твои слова. Скажи: хорошо.

Марина с трудом произнесла по-туркменски:

— Нет, плохо. Марал… не знает… туркменского… языка.

— Это ничего, дочка, — утешила ее Бостан. — Дай срок, научишься

От экскаватора донесся чей-то протяжный крик — звали Марину. Когда девушка поднялась, собираясь уйти, Бостан сказала:

— Передай им — ужин готов.

Эти слова Марина знала. Кивнув, она побежала к экскаватору.

Оставшись одна, Бостан-эдже огляделась. Солнце уже опускалось к горизонту, и, словно провожая его, вокруг теснились легкие облака, окрашенные в разные цвета: алый, желтый, синеватый… Переливами красок они напоминали радугу. Прощальные солнечные лучи играли на кендирике…

Бостан-эдже, чуть печально наблюдавшей за заходом солнца, вспомнился родной аул. Колхозники, наверно, уже возвращаются с полей, торопливо ставят на огонь казаны, кипятят чай, пекут хлеб… Она словно наяву видела, как медленно тянутся по дороге коровы, слышала нетерпеливое мычанье телят, привязанных во дворах к колышкам. Всюду, как всегда перед закатом, беспокойно мечутся куры.

И только во дворе Бостан — тихо, и не пылает огонь в очаге, а к дверям дома, на которых висит замок, намело, наверно, пылищи…

Бостан тяжело вздохнула, представив себе это запустение.

В то же время она не очень жалела, что уехала из аула. Ей и здесь, под боком у сына, среди веселых неунывающих ребят, жилось совсем неплохо.

Вот если бы там, у них в доме, была молодая хозяйка, — Бостан так легко не покинула бы аул. Сидела бы сейчас в своей комнате, покачивала люльку с внучком…

Ох, до внука-то еще далеко!..

Аннаму бы жениться, как только он вернулся из армии. Куда там!.. Он и не глядел на аульных девушек. А когда Бостан намекала ему на женитьбу, сердито отмахивался: куда ты торопишься, мама?!

А ведь в ауле так много невест!.. И если бы она, Бостан, посватала одну из них за сына, ей бы не отказали. Только как бы Аннам к этому отнесся. Нынешние-то дети не считаются с волей родителей.

А уж пора, пора ему привести в дом невестку.

Ах, жаль, Марал-джан не туркменка, — лучшей невестки Бостан и не надо!

И тут же Бостан оборвала себя: вай, она же еще и в бога не верит! Правда, и Аннам не верит, так тем более жена ему нужна богобоязненная, чтоб во всем слушалась мужа, а не сбивала его с толку. Нет, нет, пусть Марал-джан всем удалась, и красотой, и умом, и трудолюбием, да не пара она Аннаму. Позволить им соединить свои судьбы, — значит, против аллаха пойти!

Разноголосый, оживленный шум отвлек Бостан-эдже от ее мыслей, — экскаваторщики шли ужинать.

Глава двадцать первая

ВИНОВНИК НАЙДЕН

дна из ремонтных мастерских участка Рахмет расположилась в самых песках. Пусто, голо тут было — только высилось большое дощатое строение, где производился капитальный ремонт, да жались к нему тесный склад для запасных частей и несколько приземистых палаток, в которых жили ремонтники.

Железо, разбросанное тут и там, накалялось под солнцем. Время от времени над песками, над чахлой растительностью, вздымая пыль, проносился ветерок.

И снова — тишь, зной….

Возле бульдозера, почти уже отремонтированного, сидели двое рабочих. Один, с седой головой, в очках, пристроился на ящике, другой, молодой парень, дочерна загорелый, с желтой лохматой шевелюрой, — на железной горячей бочке. Первый возился с какой-то деталью, шаркал по ней напильником, то и дело поднося близко к очкам, внимательно разглядывая. Второй читал местную многотиражку — «На стройке».

Внезапно он нахмурился, в сердцах швырнул газету на песок, стукнул кулаком по бочке:

— Вот гады!..

Мужчина в очках уставился на него с удивлением:

— Что это с тобой?

— А ты почитай, что пресса пишет.

Подняв с земли газету, он протянул ее собеседнику.

Тот не спеша положил рядом с собой деталь, взял газету, развернув, уткнулся в нее носом. Потом поднял на парня вопросительный взгляд:

— Где это тут, про гадов-то?

— Ох, Мулли-ага! — ворчливо проговорил парень. — Спрашивается, зачем тебе четыре глаза, если ты и ими ничего не видишь?

— Мне эти стекла нужны для того, — глядя на парня поверх очков, объяснил Мулли-ага, — чтоб защитить зрение от таких, как ты, — любителей пускать пыль в глаза.

— Ну, выдал!.. — парень добродушно засмеялся и, перегнувшись к Мулли-ага, ткнул пальцем в статью, которая заставила его возмутиться. — Вот, читай.

Мулли-ага стал медленно читать вслух:

— «Бесспорно, в строительстве Большого канала важную роль играют хозяйственники, ведающие торговлей, снабжением, службой быта…» — Он оторвался от газеты. — Что верно, то верно. Не понимаю, чего ты ругался.

— Да ты до конца дочитай!

Мулли снова приблизил газету к очкам, он читал чуть не по слогам, катил каждое слово, как тяжелый жернов:

— «Обеспечивая строителей всем необходимым, хозяйственники умножают их силы. Лучшие из них заслуживают самых добрых слов. Однако встречаются среди них и нерадивые работники, для которых собственный покой, собственные блага дороже интересов и нужд стройки и строителей. Они заставляют наших героев, покоряющих пустыню, в тщетном ожидании смотреть на дорогу. Недавно по вине таких горе-работников осталась на долгое время без воды бригада бульдозеристов и скреперистов, работающая в Гульбедене, на одном из самых трудных участков. Кончилось тем, что рабочие выпили воду из радиаторов машин…»

Мулли-ага, словно не веря своим глазам, еще раз прочитал эти строчки и повернулся к парню:

— Вай, что говоришь, они сделали?

Тот засмеялся:

— Слушай, кто читал газету: ты или я?

— Ах, да… Так им, беднягам, пришлось пить воду из радиаторов? — Глаза Мулли-ага вспыхнули за очками. — Я бы клеймо на лбу выжег тому, кто довел их до этого!

За его спиной раздался насмешливый, развязный голос:

— Кому это ты клеймо хочешь выжечь, Мулли-ага?

Мулли-ага обернулся и увидел Муррука Гышшиева — человека как раз из племени хозяйственников, о которых писалось в газете.

Муррук только что подъехал на своем «газике», незаметно подошел к беседующим и услышал последние слова Мулли-ага.

Тот, еще не остыв, сердито сказал:

— Коли ты виноват, с удовольствием выжег бы тебе, и не одно, а два!

— В чем виноват, Мулли-ага? Будь добр, растолкуй, пожалуйста, а то ведь я не знаю, о чем вы тут говорили.

Шарящий взгляд Муррука упал на газету, которую держал в руках Мулли-ага, и крючковатый его нос словно заострился еще больше.

А Мулли-ага, недобро щурясь, спросил:

— Как ты думаешь, товарищ хозяйственник, что нужней всего рабочему, который жарится в пустыне на медленном огне?

Муррук все не мог оторвать взгляда от газеты. Спохватившись, он сделал вид, что задумался:

— Ну, мало ли что… Папиросы нужны. Писем все ждут, как манны небесной…

— Папиросы, письма! — возмущенно повторил Мулли-ага. — А про воду забыл? Еще хозяйственник называется! На, почитай-ка, — и он кинул Мурруку газету.

Тот уже чуть не наизусть выучил злосчастную статью, потому только пробежал глазами по первым попавшимся строчкам и, возвращая газету Мулли-ага, осуждающе покачал головой:

— Вай-вай, действительно — новое безобразие. Виновников, думаю, по головке не погладят. — Он испытующе, стараясь скрыть внутреннюю тревогу, посмотрел на Мулли-ага, спросил как можно беспечней: — Ты не знаешь, кто этот грязный осел, оставивший рабочих без воды?

— Да уж, верно, из ваших, из хозяйственников.

Муррук вздохнул:

— Все-то на нас валят! А ведь мы работаем, как лошади, не жалея ни сил, ни времени. То надо достать, это — привезти вовремя. Порой на сто частей разрываешься! Знаешь, дорогой, во скольких местах мне за день побывать надо?.. Не знаешь? То-то.