Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну и что же произошло? Почему тебя не расстреляли?
– Бог помог. Случилось землетрясение.
– Слушай, это уж слишком. Я тебя правильно поняла – какое землетрясение? Что, очередной военный переворот?
– Да нет, ты слово землетрясение по-испански знаешь? Terremoto.
– Ой, Роке, да объясни наконец!
– Ну что, ты не знаешь, что Центральную Америку иногда трясет? Вот и случилось землетрясение, и внешняя стена тюремной камеры, где я сидел, рухнула, но меня не придавило. Тут я стал что есть силы рыть и отбрасывать штукатурку, камни и вылез наружу. Кругом паника, свет погас. Я в темноте смешался с толпой на улице. Шла какая-та религиозная процессия. Потом увидел знакомого парня, по университету знакомого, он меня спрятал и потом уже через своих друзей переправил на Кубу. Ну а оттуда меня переправили к вам в качестве корреспондента агентства «Пренса Латина». Не знаю, что мне тут делать.
– Ну, если ты корреспондент «Пренса Латина», пиши для агентства. Но если хочешь знать мое мнение, я их не уважаю, гонят революционную туфту. Я ведь на Кубе год проработала и уехала, поклявшись, что не вернусь туда, пока твой любимый Фидель остается у власти.
Роке аж перекосило от моих слов.
– Да-да, – не могла я остановиться, – навидалась я там расстрельных революционных команд. И уж если совсем начистоту, то именно на Кубе я поняла, что такое революционная диктатура. Кто может хоть слово сказать против Фиделя? Вот министр труда Мигель Мартинес как-то с ним поспорил, погорячился, схватился за кобуру и… думаю, охрана Фиделя его на месте и пристрелила. Во всяком случае, он таинственно исчез, и нам ничего не объяснили.
– Этого не может быть! Ты не знаешь Фиделя!
– Знаю! Я хотела сыграть с ним партию настольного тенниса. Мой друг команданте Фаустино Перес хотел нам устроить встречу. И почти договорился. Но когда он меня предупредил, что я должна проиграть Фиделю, потому что никто не может обыграть команданте, я послала его и твоего Фиделя к черту!
Понимала, что меня занесло, хотя инстинктивно чувствовала, что все сказанное навсегда останется между нами.
– Слушай, делай что хочешь, а лучше всего пиши стихи и не суй свой длинный нос в дела редакции. А возникнут проблемы, помогу.
На том мы и расстались. Но вскоре у Роке возникли проблемы. Как-то вечером зашел он ко мне расстроенный и какой-то потерянный.
– Ирина, помоги мне, узнай у вашего чешского начальства, что происходит. Я тут ночью, возвращаясь из пивной, на стене одного дома, почти в центре, увидел медную табличку «Консульство Сальвадора». Но ведь у Чехословакии нет дипломатических отношений с Сальвадором. Откуда же здесь консульство? Ты только вашим советским не говори и узнай все по-тихому.
Пошла к товарищу Славику, чешскому шеф-редактору. Тот удивился и обещал все узнать, а через несколько дней вызвал меня к себе и, явно смущаясь, но не без юмора, объяснил: «Пусть Роке успокоится. Никакого консульства Сальвадора в Праге, конечно, нет. Просто один предприимчивый чешский еврей организовал небольшой бизнес. Покупает где-то кофе и продает его за сальвадорский, а для понта заказал такую табличку».
Роке ликовал. И уже следующей ночью – а по вечерам он любил потолкаться в пивных и винарнях – разбудил меня, потащил к себе, этажом выше, затолкал в туалет и прижал дверь снаружи.
– Ты что, с ума сошел! – вопила я. И тут увидела на двери уборной медную табличку «Консульство Сальвадора».
А еще через месяц тоже ближе к ночи зашел и на полном серьезе объявил: «Ты не удивляйся, мы сегодня с друзьями демонтируем памятник Ленину, что на площади Ржиновой (Октябрьской) революции (дом наш как раз выходил на площадь. – И. З.). Надоел он всем».
– Пошел ты… спать, – посоветовала я ему и спокойно улеглась. А наутро выезжаю на работу – батюшки! Памятника нет как нет.
Оказывается, его действительно передвинули в связи с ремонтом трамвайных путей.
В редакции Роке появлялся редко. Он довольно быстро оброс дружескими связями в городе. В Праге в ту пору было много международных молодежных, профсоюзных организаций, училось немало студентов из стран Латинской Америки. Роке успокоился и забыл о своем «нелегальном» положении. А поскольку через Прагу ехало немало подкармливаемых Советским Союзом борцов с американским империализмом (в горах Чехии даже были военные лагеря подготовки боевиков), Роке скучать было некогда. Он, конечно, писал много публицистики и больше всего стихов (из них сложилась, может быть, самая его прекрасная книга «Taberna y otros lugares» («Кабачок и другие местечки»). Но этому революционеру хотелось в бой. «Politics are taken up at the risk of life, or else you don’t talk about it»[17] – таков был девиз его жизни.
Однажды он познакомил меня с известным французским леваком и одним из сочинителей теории «революционного очага» Режи Дебре. Конечно, тогда имени его мне не сказал, но я потом по разговору поняла, кто это был. Просто пригласил посидеть в ресторане с приятелем, который ехал через Прагу на Кубу. Признаться, этот француз Дебре мне не понравился. Внешне какой-то бесцветный, хотя держался высокомерно. Особенно покоробило меня его слишком вольное и даже вызывающее обращение с девчонкой, которая пришла с ним. Очевидно, это была студентка из Латинской Америки.
У Роке с этим типом явно были свои важные разговоры, девчонка же была нужна только для ночной любви, а я вообще была лишней в этой компании, так что быстро ретировалась. На другой день Роке сказал, что этот француз на самом деле замечательный политический деятель из молодых, кончил элитарную Высшую нормальную школу в Париже. И еще сказал, что он друг Фиделя и соратник Эрнесто Че Гевары.
Потом уже я узнала, что в 1967 году Режи Дебре написал книгу «Революция в революции?», которая была издана на Кубе. В ней он развивал мысли Че о необходимости создания партизанских «революционных очагов». Книга имела шумный успех среди западноевропейских левых и особенно в Латинской Америке, а сам автор решил пробраться в Боливию к Че Геваре, который предпринял фантастическую авантюру: создал партизанскую группу в горах, где живут индейцы-кечуа, которые даже не понимают испанского. Естественно, никто этих революционеров не поддержал. Сам Че был схвачен раненым и убит, Дебре был арестован боливийскими властями. На допросе он заявил, что является журналистом, посетившим партизанский отряд для того, чтобы взять интервью у Гевары. Был обвинен в незаконном въезде в Боливию, организации восстания, поджоге
