Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дня через три позвонили мне мои «друзья из конторы», предложили встретиться.
Я им: «Ребята, ну совсем некогда. У нас девчонки поехали в «Детский мир» с утра, там продают чешские шерстяные колготки. Я уже мчусь».
Слышу в ответ: «Ничего, мы вас найдем».
И нашли в очереди за чешскими колготами. Подождали. Вышли на улицу и направились от «Детского мира» к Старой площади, где находился тогда Международный отдел ЦК КПСС.
– Ну как впечатление от беседы в тот вечер?
– Как-то скучно. Обсуждали, почему тормозятся реформы христианско-демократического правительства в Чили.
– А еще о чем говорили?
– Не знаю, я ведь ушла сразу после ужина, а за ужином – о чем говорить? Только смотри, какие приборы столовые брать, чтобы не оплошать.
В общем, что-то плету, и вдруг… навстречу нам, явно из пятого подъезда ЦК на Старой площади (там, в Международном отделе, работало много наших друзей) идет Юра Карякин и сталкивается с нами. Он опешил.
– Это кто? – угрожающе обращается ко мне.
– Так, я их не очень-то знаю.
– Вот что, ребята, отваливайте, пока я вам рыльники не начистил, и запомните, бабу мою не трогать.
Думаю, ему показалось, что просто какие-то ребята ко мне пристают. Он был очень ревнив и драчлив. И как-то неожиданно тогда все рассосалось. Ребята из «конторы» решили, видимо, не нарываться на скандал у подъезда ЦК КПСС.
Некоторое время мне никто не звонил. В посольстве я больше не появлялась. Однажды днем, озираясь, юркнула в подъезд дома на Маяковке, где на втором этаже размещалось чилийское консульство. Дежурного охранника тогда еще не было. Подождала на подоконнике между первым и вторым этажом. Вроде никого. Быстро позвонила в дверь консульства. Меня там знали.
– Ирина, проходи. Господин посол как раз здесь.
И я объяснила Максимо, что должна много работать, что уеду из Москвы в дом отдыха, чтобы заканчивать диссертацию. А по приезде сама позвоню. Наверное, Максимо что-то понял, уж больно я волновалась.
В мае 1968 года я защитилась. Никто в институте меня о визитерах из «конторы» никогда не спрашивал. И они больше не звонили. По-видимому, их действительно интересовал только круг тех, кого приглашали в посольство.
И только через полгода мне позвонил домой секретарь посла и сказал, что Максимо уезжает и хочет попрощаться. Пришла днем в резиденцию посла, никому, даже Юре, не сказала. Встретились радостно и грустно. Вся семья собирала вещички. Какие-то коробки, суета. Максимо сказал, что едет участвовать в избирательной кампании. Предстояли новые президентские выборы в сентябре 1970 года.
На этих выборах наконец-то, после третьей попытки, победил Альенде. Победил только благодаря поддержке части христианских демократов. Разрыв в голосах между Альенде и следовавшим за ним по пятам консерватором Алессандри (отцом жены Максимо) был минимальным. Парламент утверждал кандидата. И христианские демократы очень благородно и с расчетом на продолжение реформистского курса отдали ему свои голоса, за что и поплатились впоследствии.
А с Максимо Пачеко мы встретились снова в Москве через 26 лет, в 1993 году, когда он сопровождал нового президента Чили, христианского демократа Айльвина, и я представила ему своего мужа Юрия Карякина – члена Президентского совета Бориса Ельцина в новой и, как нам тогда верилось, демократической России.
Наша академическая «Воронья слободка»[19]
Тогда же, во второй половине 1960-х, началось мое знакомство с настоящей жизнью в Москве, а не «за забором», с папиными кремлевскими пайками и личным шофером. Из дома отца я ушла, потому что он не хотел смириться с тем, что в мужья я выбрала Карякина.
1966 год. Наступало лето. Юрины родители, как всегда, уехали на дачу. Дача! Красиво звучит. Маленький садовый участок в шесть соток и домик со скошенной крышей, что позволяло на чердаке сделать спальню. Двухэтажные садовые дома тогда не разрешались. «Удобства» – во дворе, что было для меня особенно мучительно, когда пришлось там жить, и, конечно, никакого душа, тем более ванной. Вечером помыл ноги в тазике и – в койку!
А пока родители жили на даче, Карякин привел меня в их коммуналку в Сокольниках. Мы были счастливы.
Но однажды ранним утром отец Юры, Федор Иванович, работавший в Министерстве авиационной промышленности, решил до работы заглянуть в московскую квартиру. Вошел и… о ужас! На их кровати спит сын с какой-то женщиной. Юра вскочил, быстро увел отца в проходную комнату. Их разговора я не слышала. Вошел: «Все в порядке. Спи». Удивительно, но при его склонности к выпивке и даже к загулу с друзьями, что доставляло мне чудовищные муки, он всегда старался оградить меня от неприятностей и опасностей.
Ему удалось построить нашу жизнь так, что я никогда не встретилась и ничего не слышала о его первой жене Зое, развод с которой продолжался пять лет.
Когда хоронили Володю Высоцкого, выносили из театра, образовалась толпа, паника, он затолкал меня в нашу машину и приказал переждать и отправляться домой. Сам как-то втиснулся с Ией Саввиной в автобус, а Любимов как гениальный режиссер предотвратил давку.
Когда случился переворот в августе 1991 года, приказал сидеть дома, принимать звонки, собирать информацию и никуда ни ногой.
Когда у меня обнаружили рак щитовидной железы, пропадал в больнице, сам выжимал мне морковные соки. Да мало ли что было в жизни. Он был надежен.
Однако вся хозяйственная, практическая сторона жизни была на мне. Я и зарабатывала на нашу жизнь. Юра всю жизнь зарплату отдавал детям, а гонорары пропивал с друзьями в Центральном доме литераторов, который я ненавидела и называла «гадюшником». И конечно, я сразу решила – надо строить кооперативную квартиру.
Директор нашего института Н. Н. Иноземцев, член ЦК, добился строительства для своих сотрудников академического дома в Новых Черемушках. И к концу 1966 года составлялись последние списки желающих. Я подала заявление. Но возникли две преграды.
Первая. Мы с Карякиным не расписаны, он не разведен и формально проживает в шикарной «цековской» квартире. Я формально живу с родителями в хорошей квартире и не нуждаюсь «в улучшении жилищных условий». Уж не помню как, но я эту преграду преодолела и в список сотрудников ИМЭМО, нуждающихся в жилплощади, попала.
Вторая преграда была сложнее. Надо было заплатить первоначальный взнос на однокомнатную квартиру – 1700 рублей
