Прелюдия: Империя - Юрий Ижевчанин

— У нас же имущество забрали в счет недоимок, кинули нам по паре одежек да позволили взять необходимый для работы инвентарь, а все из домов начисто вымели. Так что теперь эта тетрадка у кого-то из господ или стражников.

После такой откровенной беседы Урс решился задать пару серьезных вопросов.

— Ворон, у тебя такая же коса, как у моего прадеда, но пряжка на ней почему-то медная, а не латунная?

— Все правильно. Твой прадед, светлая ему память и вечное благословение Пророка, был посвященным второй степени, а я лишь первой. И тебе, Бык, придется отращивать волосы. Когда у нас появится посланник Скрытого Имама, он тебя немедленно посвятит. Да и мне степень поднимет, наверняка. Но у нас не принято показывать знаки Посвященных кому попало. Вот я заплетаю косу лишь наедине с верными людьми.

— А мой прадед всегда ее носил.

— У вас в деревне просто некому было прочитать эти знаки.

— И еще, Ворон. Я посмотрел, бедные дворяне часто живут хуже зажиточных крестьян. Может быть, и они к нам присоединятся? Воины они неплохие, и если согласятся стать крестьянами, зачем же их и их семьи с аристократами ровнять?

— Я должен получить благословение от Высших посвященных на такие дела. Но ты меня сегодня все больше и больше радуешь, Урс! — Ворон неожиданно употребил подлинное имя крестьянина. — Из тебя вырастет хороший главарь удальцов. Ты умеешь не только драться, но и думать. Мне такое даже в голову не приходило, а сейчас я вижу, что разумное в этом есть. Если бедный дворянин согласен стать крестьянином, он нам очень пригодится. Ведь даже сейчас некоторые из дворян тайно наши. Например, тот самый Укинтир, у которого я "нечаянно" шербета хлебнул.

Урс поразился. Оказывается, все это был даже не тактический маневр атамана, который не захотел вести своих уставших удальцов на подготовившееся к обороне имение (о том, что глоток шербета был не случайным, Урс и сам стал догадываться). Значит, сеть заброшена намного гуще и глубже, чем крестьянин мог подумать раньше. Но тут его пронзила еще одна мысль.

— Ворон, но почему же этот Укинтир вел себя так, что крестьяне его возненавидели?

— И это правильно. Пока искр недостаточно, чтобы возгорелось большое пламя, наш дворянин обязан показывать крестьянам, как несправедлив имперский порядок и законы нашего королевства. А вот если огонь должен скоро разгореться, он, наоборот, должен вести себя так, чтобы крестьяне его полюбили и пошли за ним в огонь и в воду. А после нашей победы он отдаст свое имение и получит достойный его надел. Да, Урс, заодно. Как будущий Посвященный, ты можешь наедине называть меня по имени.

У Ликарина голова шла кругом. Вроде бы Ворон его во всем убедил и даже практически согласился с его предложением. Но в душе все-таки было чувство, что здесь что-то неладно.

Словом,

Желтое пламя,

Весь мирный край опаля,

К небу взметнулось.

Доныне тлеют

Угли той страшной вражды.

Глава 8. Карлинор

Первоначально после начала восстания жизнь изменилась достаточно мало. Только энтузиазм городского ополчения возрос, и Тор был доволен тем, как оно учится, а сам радовался, что наконец-то в основном занимается своей любимой работой. Беспокоило его то, что прибывших из Ломо подмастерьев и слуг все время вызывали дознаватели принца и что-то расспрашивали по полдня, после чего отпускали, взяв клятву молчать. По намекам, которые отпускали вызванные, видно было, что они и сами не понимают, чего же добиваются от них: детально расспрашивали о старой мастерской, о слугах и рабах Мастера, оставшихся в Ломо, и о других мелочах из старой жизни. При удобном случае Тор спросил принца, в чем дело? (Теперь с принцем можно было пересечься только случайно и на несколько минут). Принц кратко ответил:

— Это забота о тебе.

Тора такой ответ удовлетворил, но некоторая настороженность осталась. А жену его он, наоборот, насторожил, и она сама вызвалась пойти к дознавателям. Вернувшись, Эсса (по женской хитрости она сумела как-то обойти клятву о неразглашении, но как — она никогда не рассказывала) сказала, что выясняют все, связанное с ужасными поклепами, которые на Тора возводили соседи в деревне. Она посоветовала Тору тоже явиться к дознавателям, тот послушался (с большой неохотой), а вернувшись, еще три дня ворчал, что полдня потерял на совсем пустые разговоры и никчемные вопросы.

Уже через неделю после начала мятежа принц, выбросив из своей провинции всех чиновников канцлера и всех ненадежных дворян, двинулся в поход. Все думали, что он пошел на Линью и Зоор, тем более, что он вышел из Карлинора по северной дороге. В городе он оставил начальником малюсенького гарнизона из двадцати тяжелых кавалеристов, пятидесяти лучников и пятидесяти мечников принца Крангора, а воинов, пришедших с Крангором, забрал себе. Естественно, принц не мог забрать у другого принца оруженосцев и личную охрану, так что еще десяток конников были вокруг Крангора. Недовольному принцу он на глазах у всех пообещал, что, как только соберется вторая армия, Крангор поведет ее в бой, а сейчас исключительно важно не потерять Карлинор, так что задание у него крайне почетное.

Скоро начали приходить вести о том, что воззвания принца сработали: повсюду вспыхивали бунты, начали подтягиваться из соседних провинций дворяне с отрядами. На двенадцатый день похода принц неожиданно появился в Линье, забрал всех вновь пришедших дворян и вновь ушел. Уже стало известно. что принц свернул на запад и присоединяет к себе войска и крепости вдоль западной границы.

Еще через пару дней случилось то, что наконец-то показало горожанам, что идет настоящая война. Вечером под праздник в соседней бухте в четырех верстах к востоку от города высадилась армия в 1200 пехотинцев из Зоора под предводительством генерала Ань Батурингса. Поскольку служба патрулей была поставлена из рук вон плохо, никто этой высадки не заметил, и этой же ночью город мог бы быть взят, но генерал предпочел обустроить лагерь. Даже утром никто ничего не знал, и когда ранним утром генерал с пятеркой человек из своей личной охраны подскакал к воротам, никто его не остановил, пока тот не оказался вплотную к страже. Но генерал неправильно расценил поведение горожан и обратился к ним.

— Честные граждане Карлинора! Я вижу, что в сердцах ваших вы мятеж не поддерживаете. Впустите королевское войско добровольно, устройте ему пир и вы будете избавлены от ужасов взятия и разграбления города. Я гарантирую всем вам прощение за мятеж. Ваши подлые вожди имеют право удалиться с миром либо тоже сдаться. Я назначен канцлером временным правителем города, и я отнесусь к вам как к детям родным.