Ребенок - Евгения Кайдалова

Забыв о брезгливости, я прикрыла замоченное место на кровати полиэтиленовым пакетом, вновь положила туда ребенка и примостилась рядом. Спать! Есть и спать! Что может быть правильнее и естественнее? Что, кроме этого, вообще требуется от жизни. Перед сном я вновь напилась горячего чаю с вареньем (вновь наедаться я была уже не в состоянии) и чувствовала себе донельзя расслабленной и разморенной. Ребенок до отвала напился молока и добросовестно спал. Кажется, у нас были все шансы продолжать совместную жизнь…

Ночью я проснулась прежде, чем забеспокоился ребенок. Меня разбудило довольно странное чувство – как будто я неожиданно заболела. Мне действительно было неестественно жарко, я чувствовала, что простыня подо мной мокра от пота. А главное – болезненно ныла грудь. Я дотронулась до нее и замерла от испуга: грудь стала огромной и горячей, и из нее что-то сочилось. Значит, это что-то и заливало простыню… Страх пустил во мне глубокие корни – ведь я была абсолютно беспомощна перед любой решившей бы наброситься на меня болячкой. Все мое время теперь принадлежало ребенку, все силы – тоже. Даже если сегодня ночью я умру от неизвестной напасти, завтра все равно придется вставать и разводить в бутылочке молочную смесь, а потом – кормить, подмывать, пеленать… В школе я всегда радовалась возможности недельку поваляться с простудой и не ходить на физику с математикой, но сейчас и гробовая доска не освободила бы меня от моих обязанностей. Да и класть меня в гроб, равно как и ухаживать за мной во время болезни, было некому. Значит, я обязана держаться на ногах. Даже если слягу.

Я вновь прислушалась к ощущениям в груди. Теперь там что-то вибрировало, как если бы внутри струилась жидкость. Пугающее, но при этом совершенно экзотическое чувство – словно в груди прорыли каналы и по ним, бурля, хлынула вода. Из каких же недр моего организма она взялась? Сквозь страх я чувствовала, что становлюсь чем-то иным, нежели была до рождения ребенка, – словно ученый из американского фильма, что, проведя неудачный эксперимент, начал превращаться в муху. Мой эксперимент был явно неудачен. Что уготовано за это мне?

Сон отошел. Взглянув на лежащего рядом ребенка, я заметила, что у того открыты глаза (пока еще мутно-голубые и бессмысленные). Значит, подошло время еды – пока еще ребенок просыпался лишь за этим. Мне смертельно не хотелось вылезать из постельного тепла и, подрагивая, бежать на кухню. Я решила хоть чуть-чуть потянуть время: пододвинула ребенка к себе и прижалась щекой к его макушке. У детской головы был тонкий и трогательный аромат – казалось, что обычный человеческий запах тысячу раз отфильтровали и добавили в него нечто непостижимо нежное и теплое. Эта голова была такой причудливой, несоразмерной, со своим крошечным личиком и огромным затылком – как она только держалась на такой неимоверно тонкой шее? Я поплотнее прижала ребенка к себе в неосознанном порыве защитить столь неприспособленное к жизни существо.

Ребенок уже начал крутить головой в поисках еды. Прежде чем я успела подняться с кровати, он ухватил меня за сосок, и раздался странный звук – ударившейся о преграду тугой струи жидкости. У ребенка глубоко проваливались щеки, он с такой силой тянул молоко, что струйки били ему в нёбо. Вскоре я перестала слышать этот звук, но первые секунды он был отчетливым. По мере того как ребенок сосал, боль и напряжение в груди стали проходить, а пришли облегчение и радость: наконец-то я смогла стать для ребенка настоящим источником жизни! Я вновь почувствовала себя связанной с ним, как была связана девять месяцев подряд.

Я приложила ребенка ко второй груди, чтобы и из нее ушло ощущение мучительной тяжести, и он послушно сосал, сосал, сосал… Минут через двадцать он заснул от сытости, и я немедленно заснула вслед за ним от тепла и полного покоя.

XV

Звонок в дверь на следующее утро был для меня полной неожиданностью. Скорее неприятной, чем наоборот: час назад я покормила ребенка (не вставая с кровати и почти не открывая глаз!) и снова с головой ушла в сон. В моем распоряжении было еще целых два часа отдыха, но мне не давали ими воспользоваться.

Я осторожно приоткрыла дверь, чтобы посмотреть на незваного гостя, но тот властно распахнул ее сам и, бегло поздоровавшись, прошел напрямик в ванную комнату. Я с ужасом вспомнила, что там на самом видном месте сушится пеленка с не до конца отстиравшимся кремовым пятном прямо посредине, и бросилась вслед за гостем.

– Подождите, подождите, туда нельзя!

Тот недоуменно обернулся, и я поняла, что это женщина. Однако в каждом ее движении сквозила мужская повелительность, это-то и не дало мне возможности сразу установить ее пол.

– В чем дело?

– Я сейчас!

Я ворвалась в ванную, сдернула пеленку с батареи, скомкала и спрятала за спину. Женщина презрительно пожала плечами и стала мыть руки, повернувшись ко мне спиной. Тут я заметила, что на ней белый халат.

– Жалобы есть? – бросила она через плечо.

– Нет.

– Ну, показывайте! – Врач вытирала руки.

– Что? – спросила я в полном недоумении от всего происходящего.

– Ребенка! Не вас же я пришла смотреть.

– Он спит…

– А я что, должна ждать, пока он проснется?

Я пошла за ребенком с тяжелым чувством. Эта женщина вела себя так, как если бы имела полное право на бесцеремонность, но я не могла понять, откуда это право взялось. Подойдя к кровати и увидев на лице ребенка мирный сон, я решила, что тоже имею право на борьбу с пришельцем.

– Знаете, я не вызывала врача, может быть, это ошибка?

Врач испустила такой негодующе-усталый вздох, что мне поневоле стало страшно.

– Из роддома пришло сообщение! Неужели не понятно?!

Я смутно вспомнила, что, стоя голая в приемном покое и кривясь от боли, я выговаривала свой фактический адрес неторопливо пишущей медсестре. Значит, сообщение прислали в ближайшую поликлинику… А я-то подозревала, что вырвалась из лап врачей раз и навсегда.

Чувствуя, что совершаю преступление по отношению к спящему, я положила ребенка на кровать и распеленала. К моему большому облегчению, он не заплакал, только рефлекторно подергивал ножками и ручками. Я стояла рядом, подавшись вперед, как собака на поводке, и готовясь в любой момент выхватить ребенка у того, кто казался мне если не врагом, то недругом.

– Можете пеленать, – сказал недруг через пару минут, отнимая от спинки ребенка стетоскоп. Я мгновенно подхватила его на руки.

– Жилищные условия неудовлетворительные, – констатировала врач, бегло осматривая комнату. Когда она дошла до кровати, взгляд ее стал пристальным. – Вы что, спите вместе с ребенком?

– Да…

– Ну и ну! Учтите, все ваши микробы достанутся ему! Помещение проветривать! Каждый день – влажная уборка! Грудью кормите?

– Да.

– Ничего пряного не есть, особенно чеснок! Огурцы, черный хлеб тоже исключить. Шоколад нежелателен. Избегайте всех овощей и фруктов красного и желтого цвета, особенно цитрусовых. Молока хватает?

– Не знаю…

– Плохо, что не знаете! Каждый раз после еды ребенка надо взвешивать, а то вы его за месяц до гипотрофии доведете. Кстати, в течение месяца вы обязаны получить на ребенка страховой полис, и не затягивайте – бесплатно никто его осматривать не будет.

– А как его получать?

– Зарегистрировать ребенка, потом – прописать. С этим тоже не тяните: если в течение месяца не зарегистрировать, то потом идут штрафы. Регистрируют на основании справки, которую вам выдали в роддоме. Я надеюсь, вы ее не потеряли?

– Кажется, нет…

– Смотрите, если потеряли, повторную вам не выдадут. – Врач направилась в переднюю и стала снимать пальто с вешалки. – Через месяц – в поликлинику на диспансеризацию – ребенка надо показать всем специалистам. Завтра вместо меня зайдет медсестра.

Я едва успела попрощаться – так молниеносно врач захлопнула за собой дверь. Перед глазами у меня почему-то стояла картинка из детской книжки про индейцев: гремучая змея угрожающе подняла голову из своих колец, шипит и раскачивается перед броском. Возможно, ее нападения и удастся избежать, нужно только замереть и не подавать виду, что чем-то отличаешься от дерева или камня. Я поймала себя на том, что вытянулась в струну и почти не дышу, только ребенок у меня на руках подавал признаки жизни.

Я выдохнула воздух и попыталась внушить себе, что ничего страшного не произошло, а змея уже убралась восвояси. Но видимо, яд действовал и на расстоянии – мне никак не удавалось прийти в себя.

Здоров ребенок или нет, оставалось лишь гадать. Вопросом жизни и смерти были документы. Кроме того, мне в очередной раз напомнили, что, став матерью (язык не поворачивался называть себя таким словом!), я стала существом низшего порядка. Ко мне можно прийти без приглашения и поставить по стойке «смирно» в самом неприглядном, сонном и растрепанном виде, чтобы я выслушивала замечания в самом строгом и безапелляционном тоне. Что я успела сделать не так? Я сохранила ребенку жизнь и с момента появления его на свет пыталась заботиться о нем настолько, насколько у меня хватало сил и умений. Но оказалось, что за это же время я создала ему неудовлетворительные условия, поставила на грань неизвестной болезни с названием «гипотрофия» и заразила всеми своими микробами (неужели у меня их было так много, что хватило на двоих?). Немного промедления – и я лишу ребенка права называться человеком, потому что не смогу собрать ему необходимые документы. Все это я совершила и совершаю по отношению к маленькому и беззащитному существу… Как это странно – быть преступником без малейшего намерения им становиться!