Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов

— Как же мне это надоело! — вздохнул Куропёлкин.

— Что надоело?

— Всё! — воскликнул Куропёлкин. И выругался.

— Не ори! — рассердился господин Барри. — Если тебе в голову забежала блажная надежда на то, что есть третье «либо», ты ошибаешься. В крайнем случае обойдёмся без тебя. Да и не в крайнем. Сами выйдем на профессора или сапожника Бавыкина. Будет нужда, доставим его и сюда. А тебя, кто б ты ни был, даже если к тебе окажутся добры аллигаторы, мы сыщем и в любом уголке литосферы. Но пока ещё попробуем разговорить партизана. И учти — с изощрениями!

«Как мне это надоело! — в отчаянии подумал Куропёлкин. — Взять, что ли, сейчас и рассказать всё, что мне известно, о Люке, в частности, вдруг отстанут или даже к делам пристроят, а там — посмотрим! Что мне жалеть всех этих дармоедов Трескучих или сумасбродных пробивателей Дыр в Чемоданах, зачем мне страдать из-за них? И вправду — зачем? А-а-а! Была не была! Расскажу!»

141

— Ещё три минуты на раздумья! Не больше! — объявил Барри. — И — допрос с изощрениями новых технологий. Предупреждаю, болевыми. Богдан, понял? Готов?

Толстый Нос встал. Сказал Куропёлкину:

— Я — бурлак. И ничего личного. Как и положено мне говорить. И заранее прошу извинения.

142

В это мгновение (впрочем, мгновений и не было) Куропёлкин перестал существовать (без технологических изощрений Барри и Толстого Носа и к удивлению флоридских собеседников). А когда ожил, оказался за одним столом с дворецким госпожи Звонковой Трескучим.

143

— Ну, что, негодяй, — произнёс Трескучий, — вернулся из дальних странствий? От нас не скроешься!

— Где я? — пробормотал Куропёлкин.

Еле нашел силы для произнесения звуков. Всё вокруг затягивало мутью. Может, он опускался на дно протоки с аллигаторами? Но значит, там и пребывал в засаде (долго ли?) неутомимый служака Трескучий? Или тот уже и сам был Аллигатор?

— Отчего же негодяй… — сумел вышептать Куропёлкин (под водой, что ли? Однако пузырьки из его рта не потянулись вверх), — где я?

— Где? Где? — расхохотался Трескучий, теперь-то, понятно, не Аллигатор. — Ясно, что не во Флориде! Но негодяй, он и во Флориде негодяй и готов изменить Родине, выдав врагам её государственные секреты!

Веки Куропёлкина склеились.

«Какие секреты… кому измена… но ведь был готов…» — поплыло в утихающем сознании Куропёлкина и утонуло.

И всё же он успел услышать чей-то знакомый голос. Но не понял, женский он или мужской. Да и не было нужды понимать.

— Оставьте его! — приказал голос. — Ему ещё отсыпаться трое суток. Если не больше.

144

Отоспался.

Но желания открыть глаза не возникало. Он будто бы ещё не проснулся.

То есть на секунду правый глаз он всё же приоткрыл и успел увидеть окно. За окном — деревья. Но окно было зарешеченное. А потому и не захотелось просыпаться.

Хотелось не хотелось, и не проснулся, но разговор двух собеседников над ним, спящим, Куропёлкин со вниманием прослушал.

Одним из собеседников был злыдень Трескучий, другим — спокойный и, видимо, знающий себе цену или расположение в Табели о рангах господин средних лет.

— Взять вилы да расшевелить его! — шипел Трескучий. — Притворяется! А он же государственный преступник! Должен быть наказан! Выдал важнейшие секреты!

— Это какие же? — вроде бы с усмешкой произнёс собеседник.

— Мы можем сверху на них насрать и нассать, — чуть было не вскричал взволнованный Трескучий, но, видимо, сообразил что-то и перешёл на таинственный шёпот, — это же похлеще атомного оружия, а им пришлось бы снизу какой-нибудь особенной клизмой отвечать на наши возможные удары. И то если бы им стало известно направление пробоины…

— Чрезвычайно вульгарное и примитивное толкование… скажем… ситуации, — заявил собеседник. — Впрочем, иного от вас ожидать и не следовало. Так какие государственные секреты и кому выдал, на ваш взгляд, преступник Куропёлкин?

— Кому, — снова принялся шептать Трескучий, — положено знать вам. А секреты, надо полагать, такие. Откуда, где и зачем он выскочил в Мексиканском заливе. И наверняка проговорился про Люк…

Тут, вероятно, Трескучему был подан предупредительный знак. Может, палец приложили к губам.

— Понял, понял… — зашипел Трескучий.

— Думаю, что вы ничего не поняли и не способны что-либо понять, — услышал Куропёлкин. — Это, впрочем, не важно. Но на чём основаны ваши предположения о выдаче государственных секретов? На догадках или на точной информации?

— На сердечной уверенности патриота! — уже громко заявил Трескучий.

— Всё ясно, — произнёс собеседник. — Мы забираем Куропёлкина.

— Вот уж нет! — вдруг возрадовался Трескучий. — Здесь частное владение, и любым вторжениям будут даны отпоры! А вы вряд ли захотите шума и огласки, при нашем-то раздолье демократии!

— Это уже не ваше дело! — зло сказал собеседник. — Хотя, конечно, естественным и законоверным будет сотрудничество с госпожой Звонковой.

Трескучий рассмеялся.

— У Нины Аркадьевны свои счёты с этим негодяем и насильником. Она имеет право разобраться с ним сама!

145

— Это её проблемы, — услышал Куропёлкин. — И её чувства. Государству они не интересны. И будьте добры, в ближайшие часы измените условия содержания гражданина Куропёлкина. Пусть, по мнению Звонковой, её обидчика… Ну, обидел её, и молодец! И она, дура, должна была благодарить его за удовольствие! Поняли? Кстати, верните Куропёлкину (прозвучало приказом) Башмак.

— Понял, — хмуро произнёс Трескучий.

146

Никаких изменений условий содержания проснувшийся наконец Куропёлкин не обнаружил.

Хотя, как же…

Решетки на окне не было. Да и окон-то прибавилось. Именно окон, а не оконцев, по ласковой аттестации горничной Дуняши-Шоколадницы.

«Ага, а в домишко-то меня поселили новый!» — сообразил Куропёлкин. Но виды-то из окон были подмосковно-знакомые, с липами и тополями и без пальм.

Люк из окон Куропёлкина виден не был.

Неужели его взяли и ликвидировали? Скажем, взорвали, засыпали или ещё что-нибудь сотворили с ним.

Вряд ли.

И денег у государства и госпожи Звонковой не нашлось бы. И уничтожать сапожную мастерскую фантазёра Бавыкина вышло бы делом исторически неразумным. И невыгодным.

Хотя кто определял теперь, какие кому выгоды были выгоднее?

Посчитаем так, постановил Куропёлкин. Скорее всего Люк камуфляжно-ловко укрыли, как Большой театр в первый год войны Отечественной.

147

Решёток-то нет (показуха для чуждых Звонковой сил?), но это не означало, что он, Куропёлкин, не находится сейчас в заточении. В одиночке замка Иф…

Следовало изучить одиночку.

Помещений Куропёлкину предоставили несколько. Чердак. Три комнаты («меблированные») на первом этаже и нечто вроде бункера под, по разумению Куропёлкина, кабинетом. Звание кабинета было присвоено им комнате с книжной полкой и письменным, надо полагать, столом. На нём из глиняной кружки торчали шариковые ручки.

Были подарены Куропёлкину душ и санитарный узел, освобождённый от совмещения услуг. Отыскал он и две двери, одну — с засовами, в прихожей первого этажа, другую — под сводами бункера. Попытки Куропёлкина открыть их и выйти пожевать травинки к удачам не привели.

Задраен был замок Иф, и аббатом Фариа нигде не пахло. Пахло левкоевых свойств парфюмом. Очень может быть, парижским.

О парижском парфюме Куропёлкин сейчас же приказал себе забыть.

Значит, заперт. Спасибо.

Значит, госпожа Звонкова сильна. И не государственным службам тягаться с ней. Ну, соблюдёт она на время правила лояльности, политических амбиций не проявит («Зачем? Упаси Боже!»), а потом его, Куропёлкина, забытого всеми, пилкой для ногтей и раскурочит. Приговор ею произнесён. Технические средства пока отказали.

Тогда Куропёлкин и ощутил, что более всего его волнует возможность встречи с госпожой Звонковой. По разнообразным причинам. Иным из них будто бы Куропёлкину неясным.

148

Однако, похоже, его и не думали кормить.

А ни кухни, ни холодильника в новом жилище Куропёлкина не было.

«Не объявить ли мне голодовку? — зашло в голову Куропёлкину. — И собрать пресс-конференцию…»

Ему сейчас же бы рассмеяться собственной дурости (кому объявить-то? какую такую пресс-конференцию?), но выходило, что последние искорки иронического отношения к самому себе потухли и излетели чуть видным дымком.

Услышал звонок в дверь первого этажа.

— Завтрак, господин Куропёлкин, — прозвучало за дверью.

— Я закрыт, я задраен, — сказал Куропёлкин.

— Над притолокой есть кнопка, нажмите на неё, пожалуйста…