Москва-Синьцзин - Борис Акунин

и «грелкой»: обслуживала телом всю банду и готовила еду. Держали ее на длинной собачьей цепи, заковали в ошейник. Можно было разбить цепь камнем и сбежать, когда Цепень уводил своих на промысел, но куда? К кому? В России везде было страшно, и с каждым днем всё страшней.

И Вера открыла для себя главный закон выживания в страшные времена. Бегать от страшного нельзя. Наоборот, нужно прилепиться к самому-самому страшному — к Смерти и оказаться в оке тайфуна. Тогда, может быть, уцелеешь.

Цепень был очень страшный. Иногда ей казалось, что он не человек, а ходячая Смерть. Каждое утро, когда банда возвращалась с охоты, от Цепня пахло свежей кровью.

Но Вера сказала себе: «Моя фамилия — Жильцова. Я жила, живу и буду жить, что бы ни случилось».

Второй закон выживания был — одомашнить Смерть. Как древние люди одомашнили волка и превратили его из хищника в сторожевую собаку.

Вера нашла в кухонном шкафу кулинарную книгу графини Молоховец и однажды встретила шайку утром у богато накрытого стола. Цепь с себя сбила: глядите, убегать я не собираюсь. Больше ее не приковывали. Это была первая победа.

Второй карьерный скачок произошел, когда она из «шмары» стала «марухой». Цепню расхотелось делить ее с остальными.

Третьей, верхней ступени Вера достигла, когда ее взяли в «артельщицы», начали брать с собой «на дело». Для этого пришлось доказать свою полезность.

Раньше шайка бродила по окрестным деревням и поселкам наугад. Иногда возвращалась с пустяковым хабаром. С каждым днем находить дома, в которых кто-то еще живет, становилось трудней. Пригороды столицы стремительно пустели. Дачники или возвращались в Петроград или вообще покидали гибнущую страну — особенно с ноября, когда Россия окончательно развалилась.

Вера предложила Цепню работать по-другому. Днем она присматривала цель. Знакомилась с хозяевами — милой, воспитанной барышне это легко. Решала, годная «пасека» или нет. Если годная, ночью приводила своих. Зимой, когда дачи окончательно обезлюдели, стали работать и в городе.

Научилась убивать. Без этого остальные не считали бы ее ровней. Кто решил, что во что бы то ни стало выживет, должен быть готов отнять чужую жизнь. Смерть щадит только тех, кто ею не брезгует.

Страшную зиму восемнадцатого года, голодную и холодную, Вера прожила в сытости и тепле. Банда разрослась, в ней теперь было полтора десятка «работников». Цепня они называли «хозяином», его подругу — «хозяйкой». Только так и можно выжить в страшное разбойное время — быть страшным разбойником, как в начале семнадцатого века, в эпоху Смуты, думала Вера, вспоминая институтские уроки истории.

Она прозевала момент, когда появился новый эпицентр Смерти, пострашнее бандитов.

Как-то раз, уже летом, шайка совершила налет на склад, где хранились изъятые у буржуазии ценности, и угодила в засаду. По случайности. Чекисты ждали не их, а анархистов, прознав, что те собираются совершить «экс». Но анархисты, поскольку они анархисты, перепились и не явились. Зато цепневские попали как кур в ощип. Вышибли двери, ввалились гурьбой — и оказались под дулами двух ручных пулеметов. Сам Цепень ушел, реакция у него была, как у рыси, но остальных обезоружили, выстроили у стены.

Хмурый, сутулый человек в кожаной фуражке, командовавший чекистами, произнес всего одно слово, непонятное: «Корба».

Другой, небритый, в длинной кавалерийской шинели, вынул маузер и пошел вдоль шеренги. Стрелял в лоб, налетчики один за другим падали.

Тут-то Вера и поняла, где теперь угнездилась Смерть.

Хмурый был Голиков, начальник оперотдела Петрочека. Корба — его помощник, исполнявший приговоры. Это Вера узнала потом.

Она стояла в строю обреченных последней. Когда Смерть приблизилась и уставилась прямо в лицо черным зраком дула, Вера громко сказала:

— Вы упустили главаря. Это Цепень. Тот самый. Я вас на него выведу. Там схрон с награбленным. Золото, мануфактура, консервы.

Вывела. Цепень открыл дверь на ее голос, получил пулю, и та карьера у Веры закончилась, началась другая.

С тех пор — а миновало двадцать лет — эпицентр Страха в стране оставался неизменным. Обновлялось только название: ВЧК, ОГПУ, НКВД, но организация, распределявшая Смерть — то выборочно, то огульно — была одна и та же.

Правда, люди, которых следовало держаться, на своем месте долго не выживали. Очень уж причудливо и яростно метался по стране тайфун. Оставаться все время в его безопасном оке — для этого требовался большой талант, и у Веры он был.

Голиков, при котором она выросла из осведомительниц в старшие уполномоченные, сгорел быстро — не понял, дурак, что нужно решительней рвать с левоэсеровским прошлым. Вера же про это и просигнализировала. Потом были другие начальники. Все они высоко ценили товарища Жильцову. Всех она вовремя утилизировала — когда приходил нужный момент. Ни разу не ошиблась.

Это была опасная игра, азартная и пьянящая. Со временем Вера вошла во вкус. Бояться не перестала, нет — бесстрашие притупляет инстинкты, но научилась ценить острое наслаждение балансировки на грани, танца на лезвии, скольжения по кромке.

Оружие, недоступное другим эквилибристам (а в органах их было много) — принадлежность к женскому полу — когда-то, с Цепнем, спасло жизнь. Помогало оно и теперь. Не открытие, конечно. Женщины использовали физическую привлекательность для выживания и преуспевания с незапамятных времен, но в шинельно-кумачовых советских джунглях свирепые тигры, не избалованные сексуальными изысками, в руках умелой дрессировщицы становились пластилиновыми — лепи из них что захочешь. А кроме того в самцовских драках за верховенство «баб» не трогали. Разве что сама попадешь под когтистую лапу. Так не будь дурой, не попадай.

В страшном лесу, где под каждым кустом гнили трупы и белели костями скелеты, побочный продукт естественного отбора, надо было держать ухо востро и всё время втягивать ноздрями воздух. Направление ветра постоянно менялось, правила тоже.

До начала тридцатых было время экспериментаторов и интеллектуалов — таких как Артузов, Пильнау, Агранов, Бокий. Вера про себя называла их «доберман-пинчерами». Они были быстрыми, изящными и фактурными, жертву хватали за горло, но без команды не перегрызали. Потом наступила более грубая эпоха, верх взяли питдоги — порода, специально выведенная для собачьих боев. Почуяв это раньше всех, Вера выбрала самого цепкого барбоса — Михаила Фриновского. Сдала ему на растерзание своего предыдущего покровителя, начальника специально-секретного отдела Бокия (ах, какой это был мужчина!) — продемонстрировала свою преданность. Потом продемонстрировала свою профессиональную полезность — и получила Особую группу. Завершила процесс приручения постелью — продемонстрировала свою приятность.

Однако сегодняшняя беседа в наркомовском кабинете подала Вере сигнал «опасность». Смертельная. Правила снова меняются. Время питдогов заканчивается. Похоже, на смену собачьим приходят кошачьи. В мягкой повадке