Дом грозы - Ксюша Левина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Часть была припрятана в доме. Часть – это проданные ценности, я думаю. Омала продает свои побрякушки, как и все траминерки.
– Серьезно?
– Да. Я зарабатывала этим на жизнь. Толкала их драгоценности в Небиолло.
– Шутишь?
– Нисколько.
– С ума сойти… Хотя логично: тюрьмы переполнены, а семьям заключенных нужно на что-то жить… Но их бизнес, магазины, заводы – куда все это подевалось?
– Не все женщины достаточно умны, чтобы держаться на плаву. Большинство фирм было конфисковано Сопротивлением. У аристократок остались только их особняки, содержание которых стоит невероятно дорого.
– А уезжать они не хотят…
– Уезжать никто не хочет, не тупи. Те, кто мог, уехали еще до всего этого.
– Ты не уехала.
– Ц-ц-ц, я вернулась. Большая разница.
– Ради Энга?
– Ну конечно, ради чего еще?
– Даже не знаю. – Фандер кривится.
– Почему тебя так задевает брат? Что случилось?
Сердце Фандера пропускает удар, будто кто-то сначала придержал его, как цепного пса, а потом отпустил на свободу. Оно начинает колотиться слишком сильно, до пульсации в ушах.
– Энграм меня не задевает. Он… лучший в нашей семье, и вообще он один из лучших людей, которых я знаю. – Губы будто сами это говорят, по крайней мере, Фандер даже не подбирает слова.
– Тогда почему ты так дергаешься, когда слышишь про него? Что с тобой, черт возьми, происходит?
– Ну… – Он улыбается, а Нимея тут же его одергивает:
– Не смей отшучиваться! Я знаю эту твою самозащиту. Даже не думай, не поверю ни единому слову.
– Может, я ревную? – Он с коварной улыбкой смотрит на Нимею в надежде, что она не поверит или, наоборот, поверит и испугается продолжения разговора.
– Меня? – Она говорит это тоном, позволяющим в случае опасности перевести все в шутку.
– С чего ты так решила? Расскажи, Нимея, какие выводы ты сделала?
– Никакие не делала. – Она говорит осторожно. Ощущение, будто поднимает невидимое оружие и приставляет дуло к виску Фандера, готовая в любой момент вынести ему к черту мозги за такие вопросы.
– Не верю.
– Придется. – Она сглатывает, нервничает, Фандер этому чертовски рад.
– Я не ненавижу Энга. Но, возможно, нам есть что делить. – Он становится серьезнее и видит облегчение на лице Нимеи. – Не потому что он лучше и большего достоин, а я этого боюсь. Потому что я, наоборот… не могу претендовать на что-либо.
– Неужели тебе стыдн…
Он так сурово смотрит на Нимею, что она замолкает и отворачивается к окну.
* * *
Духота на улице сменяется ветреной погодой, которая трогает лицо прохладными лапами сквозь открытые окна машины, и Нимея с Фандером блаженно выдыхают.
– Сразу как-то легче стало… – бормочет Нимея, обернувшись через плечо на тающий в мареве испарений асфальта последний аркаимский город.
– Я думал, ты любишь Аркаим.
– Что-то он мне уже не нравится.
– Из-за вчерашних приключений?
– Из-за чертовой жары. Какое-то проклятое место!
По мере приближения к Дорну становятся видны горы, дорога уходит вверх, обочины обрастают скалистой породой, а слева вырисовывается полоска воды.
– Жемчужное море? – шепчет Фандер, чувствуя необъяснимое волнение.
– Да, – кивает Нимея в том же трансе.
– И драконы, – еле слышно произносит Фандер, когда из-за очередного поворота показывается огромная скульптура, установленная прямо в воде.
Гигантский дракон из белого мрамора нависает над серебристой водой. Кажется, что он сейчас сделает взмах крыльями, а потом с шипением нырнет в море, чтобы сбросить чешую после долгой дороги.
– И драконы.
О том, что в Дорне есть драконы, уже давно слагали легенды. Якобы Габриэль Герр, дорнийский князь, лет сто назад отказался от своей драконьей сущности, стал человеком, и с тех пор драконы перестали рождаться. Только на княжество все равно посматривали с неприкрытым интересом, мол, вдруг снова тут появятся драконы, но никто не мог сказать наверняка, были они вообще или это просто выдумки. И вот в этой стране Фандер однозначно хотел бы побывать. Жаль, что вероятнее всего и там быть траминерцем – плохой старт для приятного путешествия.
Пока до Дорна еще далеко, его можно разглядеть где-то вдалеке, но в воздухе уже чувствуется прохлада, и это лучшее, что могли пожелать Фандер с Нимеей. Всю дорогу они обменивались ничего не значащими фразами, вступали в ничего не значащие разговоры, и это очень быстро стало незаметной частью жизни, как дыхание, глотание слюны или моргание. Проехав мимо корявого дерева, заметить, какое оно корявое, а в ответ услышать, что похоже на скрюченную псину, из-за чего схлопотать под ребро за обвинение в расизме. Или предположить, вкусный ли кофе в забегаловке с названием «Закусочная», где одну букву снесло порывом ветра и она валяется у входа. А может, посмеяться над машиной, из которой доносятся ужасные биты в радиусе пары миль.
– Ну что, как дела у твоей девушки? – выдает Нимея после очередного бессмысленного разговора про преимущество черных маек перед белыми.
Это так неожиданно, что Фандер давится соком, машина виляет, а Нимея посмеивается.
– Нет, живой ты меня довезти не планируешь, это точно. Хар-рди-ин, я совсем не любительница гробов, это по твоей части. – Она всегда так долго тянет «р», что это невозможно не заметить и не запомнить.
– Не отвлекай от дороги.
– А мне скучно.
– Ты раньше со мной вообще не разговаривала. Что изменилось?
– Я на тебя запала. – Его сердце все той же цепной псиной желает вырваться на волю, навстречу лживому обещанию взаимности. Какое же оно тупое и доверчивое. Детский сад. – Все, давай, выкладывай!
– Нока. – Фандер вздыхает, косясь на нее, и ждет, когда она прекратит этот треп.
Она все поняла? Похоже на то.
Фандер в этом почти не сомневается. Все ее слова – сплошные намеки, это уже раздражает, и хочется расставить точки над i, все прекратить, признаться и забыть.
– Те ребята… ненавидят траминерцев. Они докопались до нас только поэтому? Кажется, наша машина ничем не выделялась среди других машин, наверняка можно было найти жертву поинтереснее. – Он начинает говорить раньше, чем Нимея открывает рот, чтобы задать новый идиотский вопрос.
– Все ненавидят траминерцев. И чем дальше мы едем на север, тем хуже отношение. – Ее голос становится глуше и грустнее. – Если б мы были богаты, предложила бы линзы, чтобы скрыть твои прекрасные глазки, и новые номера на машину. Повторюсь, дальше будет только гаже.
– Почему?
– Потому что большинство эмигрантов, которые стекались в Траминер, были фольетинцами, бреваланцами, дорнийцами. Много илунженцев, но те переехали относительно недавно, после того, как у них сменилось правительство. Со временем будет все больше тех, кто вернулся на историческую родину после нескольких веков жизни в Траминере.
– А ты? Вернулась бы в Фолье? – Нимея в ответ качает головой.
– Мои родители сейчас в Дорне. – Она смотрит в одну точку. Фандер тоже застывает, словно статуя. Тему родителей Нимея явно не любит затрагивать и толком не рассказывает об их состоянии. И всегда бесится при их упоминании. – Меня ничего не связывает с Фолье. Там, должно быть, интересно, но я не хочу выбирать себе страну для жизни по расовому признаку. Фолье – место дикое и нецивилизованное, там невозможно жить с комфортом. Весь труд в Фолье только физический. Страна чем-то напоминает Траминер, только без денег и аристократии. Зачем мне менять одну дыру на другую, да еще и не имея минимальных средств к существованию?
– Как они? – Фандер еле шевелит губами. – Твои родители.
Воздух трещит от напряжения, и хочется скорее прекратить разговор. Будь они в комнате, а не в машине, кто-то бы непременно ушел, чтобы не взорваться. Фандеру кажется, что у него волосы на затылке шевелятся от пробегающих нервных мурашек.
– Ты что-то знаешь? – Нимея так резко поворачивает к Хардину голову, что тот инстинктивно уклоняется от опасности, снова
