Мой мир: рассказы и письма художницы - Наталья Григорьевна Касаткина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жаль, что не записывала тогда, а теперь уже не вернёшь. Ещё помню его рассказ (кажется в 1-ю встречу) о том, как они с М.Н., оказавшись в Москве, прежде всего пошли на Главпочтамт (на Кировской) и увидели свою скамью, совершенно не изменившуюся. У них там были свидания, когда-то, во время оно… И как это дорого, ведь и правда! Хотя как бы теперь это и не казалось излишним и сентиментальным.
Я рада, что далека от «продвинутое™», зато жить теплее на душе без этого.
Вот это, пожалуй, и всё, что я помню.
Нет, есть ещё небольшая деталь. Я помню, что Д.Д., посмотрев большие натюрморты О. Целкова85, спросил, не учился ли он в Пензе. Мы удивились: почему именно в Пензе? Он ответил, что видел подобный стиль живописи у одного художника из Пензы. Меня он почему-то спросил тогда, не училась ли я в Париже. И когда я сказала, что не училась, он возразил с укором: «И напрасно, там есть очень хорошие преподаватели!» Что на это ответишь?
Не удивляйся, что письмо несколько помято и запачкано кашей. Это дело лап Рыжика. Он норовил поймать мою убегающую ручку лапкой, испачканной в каше. Хорошо, что не поставил печать!
Думаю, что ничего особенно интересного и нового для тебя не вспомнила. М. б. позже меня «осенят» воспоминания. Кто знает? <… >
Живу самостоятельно. Правда, я люблю жить и всё делать сама. Хоть не всегда это легко. Соседи рядом, как всегда, пьют и спят. Чуть не сожгли дом, т. к. у них развалилась печь, а они её топят. А мой дом впритык к их забору. Моя Вера вёдрами таскала снег и тушила. А они спали и закрывали головы от дыма старым тряпьём. Но всё это не самое главное в жизни. Главное – не терять оптимизма! Всё. Целую.
Наташа
8. 2 июня 2009
Дорогая Наташенька!
Получил твоё письмо от 2-V-2009, а маленькое письмо (о твоих домашних событиях) не получил. В чём дело? Почта работает плохо? Это очень жаль.
Ты очень молодец, что написала о встрече с Бурлюком, бесценные сведения. Прекрасно, что ты столько вспомнила и написала. Смешно – мы, наверное, сами Бурлюковского возраста, но эти воспоминания для нас ценны. То, что обычно банально именуется – связь поколений. Пожимая протянутую руку Бурлюка, мы пожимали руку Маяковского, Хлебникова и ещё очень многих людей того периода.
Слушай, а как это было важно, особенно в тот период, после долгого культурного вакуума и соцреализма. Через Шостаковича тянулась ниточка к Мейерхольду. В мастерской Рабиновича, я помню, стояли томики Ницше. Мы видели прекрасный спектакль «Мандат» с Эрастом Гариным, реконструкцию постановки Мейерхольда86.
А ещё, если помнишь, то напиши что-нибудь – это наши общие воспоминания – мы были на концерте Вертинского. Это было в последний год его жизни, он был очень стар, но какая гениальность была в жестах, в мимике, в мимолётных изменениях лица, интонаций. Был апрельский вечер, возвращаясь, мы давили хрупкие льдинки на лужах.
Вчера ездили в Абрамцево, прошлись до Ахтырки, очень сильно пекло солнце, и спина под рюкзаком была мокрая. И тоже – сколько воспоминаний связано с этим местом. В последний раз я снимал дом в Абрамцево (домик, сарайчик) в 1976-м году, в год отъезда.
Реконструкция Э. Гариным мейерхольдовской постановки пьесы Н. Эрдмана «Мандат».
В роли Гулячкина – Э. Гарин. Москва.
Театр-студия киноактёра. 1956
На архитектурной выставке в Донском монастыре видел акварели XIX века с видом Ахтырки. Там была помещичья усадьба с аллеями и три церкви. Сейчас сохранилась только одна, а от той усадьбы – ни следа. В 60-м году там, в церкви, была мастерская скульптора и стояла гигантская статуя Салавата Юлаева, на лошади и с кнутом87. Верх скульптуры приходился на барабан. Потом все её покинули, можно было пролезть внутрь через окна. Я там подобрал конские коленные чашечки, выглядевшие как абстрактная скульптура.
Потом в какой-то год в колокольню ударила молния, и она наполовину сгорела. Сейчас, слава богу, всё более или менее восстанавливается – какие-то батюшки отъезжают на автомобилях88.
Но самое главное и узнанное мной с таким опозданием: в Ахтырке (в 1919 году, а может и в другие годы) жил Кандинский. Кружок Семёнова-Амурского – помнишь: Иван Смирнов, Павел Ионов89, – грезили Кандинским. И если б мы тогда знали, что он там жил и работал, насколько это изменило б наше отношение к этому месту! Я тогда ездил в Ахтырку на велосипеде, около деревни, на склоне, залезал на сосну, где ветви ствола были наподобие дивана, и читал взятого с собой Ромена Роллана «Очарованная душа».
Сейчас в Париже, в центре Помпиду, большая, собранная со всего мира выставка Кандинского90. Работы от самых ранних до самых поздних. Но самыми интересными для меня были пять этюдов, сделанных в Ахтырке в 1919 году: террасы, кусты, фигуры. Это были вещи фигуративные, но в них был весь цветовой Кандинский, ему не обязательно было уходить в абстракцию и беспредметность. На музейных этикетках значилось, что эти работы не датированы и не подписаны91.
Очень рад твоим письмам. Пиши.
Нежно тебя целую.
Игорь
[Приписка на полях последней страницы письма: ] Насчёт «дураков» совершенно солидарен с Бурлюком. Действительно дураки.
9. 2 августа 2009
Дорогой Игорёк!
Рада была твоему звонку. Он пробудил во мне нечто, напоминающее совесть. В оправдание могу сказать только одно: жара. Да такая, что мозги плавятся! Я и всегда-то её не переносила – видимо, в моём генофонде есть что-то (через отца) от северных людей. Теперь же особенно сложно из-за трудностей с дыханием. Держу около себя баллончик с кислородом и время от времени «прикладываюсь» к нему. Вентилятор и сквозняк – вот теперь мои лучшие друзья. Сижу в «розе ветров» и всё равно задыхаюсь. Впрочем, не всегда. Рано утром и вечером жить можно.
Часто встаю очень рано. Сегодня, например, встала в 3 часа утра. Сейчас 7.30, а я уже переделала кучу дел. И даже вот пишу тебе. Сегодня уедет в Москву одна наша приятельница и отвезёт письмо – м. б., дойдёт поскорее. А м. б. и нет – ты уже уедешь. Ну, как получится.
А вообще, жить на свете мне ещё немножко. Кругом – красота. В этом году изобилие ягод. Даже поля и луга были красными от земляники. Объедаемся всевозможными ягодами.
