Пресвитерианцы. Вторая армия - Василий Кленин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Галдящий, вопящий совет, воняющий, при этом, страхом, начал вызывать у Наполеона острое чувство брезгливости. С одной стороны, это были нужные и, в общем, неплохие люди. Они искренне поддерживали его сторону… Но главнокомандующий не мог подавить в себе неприязнь к ним. И ведь буржуа всегда таковы. Во всех мирах и временах. Здесь, в Ниппоне, им даже потяжелее приходится, от чего и страхи, наполняющие их слабые души, помрачнее будут.
— Тоже хочется поскорее уйти отсюда и отмыться?
Наполеон скосил глаза: полуторарукий пират Мита Хаата оставил свое место позади советников и подошел к генералу. Глава ополчения по случаю официального визита даже вырядился понаряднее, но все эти просторные парчовые одеяния смотрелись на нем чужеродно. Кислая мина только дополняла общий портрет «Что я здесь делаю?».
— Желаешь присоединиться, полковник?
К главе ополчения так обращались все в Южной армии, хотя, официально Мита полковником не считался. Наверное, калечный пират был ближе к чину генерала, судя по количеству подчиненных ему людей. Но ему обращение «полковник» нравилось. Как будто, так южане считали его немного своим.
— В мытье — нет, но вот отойти куда-нибудь — с удовольствием.
Побег полководцев члены совета даже не заметили. Командиры вышли в небольшой парк вокруг храма. Помолчали.
— Если честно, генерал, я не совсем понимаю, зачем ты с ними возишься. Два десятка человек дерут глотки, вместо того, чтобы делом заниматься.
— Пойми их, Мита. Ты человек, который привык смотреть в лицо смерти. Они другие, им дорога спокойная жизнь. А сегодня смерть заглянула в их сердца. Им тяжело.
Пират всем своим видом показал, что не понимает, как это вообще можно жить, не глядя в лицо смерти. Сплюнул на какой-то особенно изысканный лист лотоса.
— Если бы только сегодня. Мне частенько приходится ходить к ним: войску то одно, то другое требуется. И всё через них. Так вот: каждый раз бессмысленная болтовня на полдня. Нет, люди они, конечно, деловые, им по полдня на пустое тратить недосуг. Но один-два бездельника всегда найдутся. И начинается! Они ж там все между собой грызутся, а вымещают на мне. И ведь знают же, что я без положенного мне не уйду! — Мита самодовольно пригладил плохо выбритую лысину. — Но нет, каждый раз на что-то надеются. Надеются на силу своих пустых слов. И каждый раз приходится брать их за горло…
Тут командир ополчения поймал на себе встревоженный взгляд Наполеона и поправился:
— В иносказательном смысле. Припираю их к стенке… Ну, то есть, не это. Ставлю их перед выбором, в котором выбора нет — вот! И мои ребята в итоге получают всё, что требуется. Так зачем, получается, вся эта трепотня была?
Звучало, как риторический вопрос, и «почтенный Ли Чжонму» лишь сочувственно покивал.
— Нет, ты чего молчишь, генерал? — рослый пират нагнулся к самому лицу Наполеона. — Мы ведь оба понимаем, что это не они… Это ты совет создал. Вот зачем?
— Зачем? — Наполеон сам ни разу не ставил себе вопрос так. — Мне… делу Южного двора нужна была поддержка этого города. Его людей. А эти торговцы — основа этого города. Они — его соль. Вот им я и предложил власть.
— Но я все равно не понимаю. Разве власть нужно предлагать всем? Разве нужно было устраивать всё так сложно?
— Всем — нет. Всем никогда ничего не достается. Таков закон бытия. А насчет «сложно»… Ну так, ты же видел их: все разные, у всех свои интересы. Необходимы правила — четкие, ясные и незыблемые — чтобы люди подчинялись им и не поубивали друг друга.
Мита отодвинулся от генерала в легком недоумении. Как же этот пират мог быть красноречив в своем молчании! Каждой частью своего тела он буквально кричал о своем несогласии: правила никому в этом мире не нужны и нужны быть не могут!
— Я понимаю, ты говоришь о законах, генерал. Законы нужны, чтобы подчинять. Но подчиняют не они — мы же оба это знаем. А в совете сидят люди и думают, что им власть дают законы. Они любят их, лелеют. Придумывают новые. Плетут целую сеть из законов и считают, что она их поддерживает и защищает, — левая (здоровая) рука пирата легла на рукоять меча. — Но это не законы их защищают… Ты ведь понимаешь, генерал? Когда-нибудь они закроются своим законом, надеясь, что он — надежный щит. А стрела пролетит сквозь него и даже не заметит. Понимаешь?
Наполеон понимал. А Мита уже разошелся и продолжал свою речь.
— И это не закон виноват. Это они виноваты. В том, что слепо верили в него. Как ты сказал? Незыблемые правила! Вот! Незыблемые. Как только начинаешь думать, что они незыблемые — тут всё и рушится. Понимаешь?
Тут хотелось возразить.
— Разве не незыблемость закона помогает одному человеку защититься от другого человека?
— С чего бы! А кто обеспечивает эту незыблемость, генерал? Разве не какой-то третий человек? — и снова рука красноречиво легла на рукоять. — Ну, хорошо, давай поиграем в твою игру. Вот есть он твой, незыблемый закон. Самый-пресамый незыблемый! И вдруг появился другой закон. Советников ведь тьма, каждый норовит лодку к своему причалу подвести. И эти законы один против другого стоит и жизни не дает. А оба они — незыблемые. Как быть? Или такая ситуация. Были в жизни людей одни обстоятельства. Придумали закон, чтобы решить проблему. А обстоятельства возьми, да и изменись.
Полуторарукий пират хитро прищурился.
— Вот был закон, чтобы Северный двор почитать… а тут ты, генерал, появился. С именем Го-Камеямы. Как же тут быть, если закон незыблемый?
«Ты смотри, каков демагог! — искренне восхитился Наполеон. — Не замечал я раньше за этим корсаром склонности к теоретизированию».
— Значит, считаешь, неправильно устроено в Хакате? — теперь уже он посмотрел на долговязого командира с прищуром.
— Неправильно, — твердо кивнул Мита. — Слишком много людей. Слишком много болтают и мало делают. Мало воли. Особенно, перед лицом опасности. А закон… Закон должен служить воле правящих. И никакой незыблемости. Чтобы всё в городе или стране хорошо и слаженно работало. Чтобы ни лишние люди, ни лишние законы этой работе не мешали.
«Складно говорит, — невольно восхитился Наполеон. — Эффективное управление. Республиканское народовластие — оно только в теории хорошо выглядит. А на деле