Голос Незримого. Том 1 - Любовь Столица
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ИЗ СКИТАНИЙ
Шумен, Сливен, Тырново, Загора,Встречи мимолетно-золотые.Поезд, мчащий всё быстрей и громче…Гордые оснеженные горы,Люди загорелые, простыеИ прелестнейший болгарский момче…
Взор его – как взор балканской серны,Рот его – как роза в Казанлыке,Брови – выгнутее стручьев перца.Было что-то близкое безмерно,Милое до жути в этом лике,От чего вдруг встрепенулось сердце!
Петербург, Москва, Царьград, Афины, —Мало ль я прекрасного видала?Мраморы, майолики и фрески,Юноши, как раджи, как дофины,Под панамой белой взгляд усталый,Взгляд палящий из-под алой фески…
Всё ж я буду помнить долго, долгоВстречу мимолетно-золотую,Он же не забудет о рускине,Говор чей журчит нежней, чем Волга,Губы, рдея, манят к поцелую,А глаза грустны и еле сини.
<1922>НЕЗАБВЕННОЕ
1Я стала старше, зорче,Но стала ли мудрей?Всё мил мне щебет скворчийИ запах, моря горче,Весенних пустырей.
Крыла мои связали,И всё же мыслю яДостичь чрез год, года лиТвоей заветной дали,Московская земля.
Увидеть вновь церковки,Любимые с пелен,В резьбе и разрисовке,Чьи главки златоковки,Чей златогуден звон.
Ах! Слышать с башни СпасскойХоть бы последний час!..Дохнуть святою сказкой,Возликовать, как в Пасху,Простив и повинясь…
Затем к усадьбе отчейПод вечер подойти,Купая в зорях очи,Цветы, всех проще, кротче,Срывая по пути.
А там… Всё, что знакомо,Узнать… всплакнуть, запеть,Припасть меж алой дремыК родному чернозему…И всё. И умереть.
<1922>2Нет ничего-то милее мнеОтчизны и Друга Крылатого!Памятью верной лелеемы,Маня/т они, раня и радуя.
Как бы забыть их пыталась я?И как бы могла их отринуть я? —С этою страстью и жалостьюИ сердце мое было б вынуто…
Ах, хоть пред смертью послушать быНаш благовест, важный, малиновый,Трельки жалейки пастушеской,И жаворонков, и малиновок…
Ах, повидать хоть глазочком быПокос наш цветасто-слепительный,Ширь с голубыми лесочками,Жар-купол на храме Спасителя…
Миром дохнуть бы и кашкою,Костром и кадильными дымами…Съесть хоть пол-ломтика нашего —Ах! – черного хлеба сладимого…
И еще раз насмотреться быНа Лик, что любила единственноТам… и в Болгарии, Греции,В дни сказки… и горестной истины…
Светлые веси московскиеДа Лик тот с чертами медвяными —Ангела образ Рублевского —Нет ничего их желанней мне.
<1927><3>Зачем, зачем я в рифмах не умеюПевуче жаловаться, сладко плакать?А улыбаться – более нет сил…Сверкающе-извилистый, как змеи,Умышленно являвший зло, как благо,Зачем он, мир, меня прельстил?
Смутил когда-то призрачным блистаньемЛюдских деяний и небожьих истин,Парчи, и чаш, и роз, и карих глаз, —И кинулась, опьянена дерзаньем,В его кольцо я с песнью золотистой —И смолкла. Мотыльком сожглась.
Но жило и тогда в душе желаньеУкрыться в удаленный, безызвестныйГолубокупольный монастырек,Где, кротче голубя и робче лани,Я стала бы Христовою невестой,Когда б споспешествовал Бог.
И вместо букв, темнеющих в сих строфах,Писала бы я радужные буквыНа заголовках святоотчих книг,Пленялась чтением житий суровыхИ лакомилась алой кислой клюквой,Рядилась в черный жесткий шлык.
И знала б счастье петь за канонархаИ зреть один лишь Лик мужской безгрешныйСквозь жарких свеч оранжевую рябь,И в наши дни – за Церковь, Патриарха,За этот Лик, пропавший в тьме кромешной,Умученная, умерла б…
Я ж дар свой расточала в стихотворстве,Губила душу в кратких обожаньяхЛже-ангельских, прелестно-тленных лиц, —И вот за это дан мне хлеб столь черствый,Удел забвенный. И, как послушанье,Неменье в скорби без границ.
Но верую: на всё Господня воля.И знаю: нужны эти лета жизни.И чаю: не умру я, не узревВновь Патриарха на святом престоле,Христова Лика там, в полях отчизныИ вновь в восторге не запев!
<4>Бог средь волн и мечей сохранил меня,Но зачем, зачем я нужна?Водяница озера ИльменяИ то больше жизни полна.
В каждой белой всполохнутой лебедиНам мнится она, Волхова.В вербном шелесте, в струйковом лепете,В мглице месячной та – жива.
Я ж – ее неживее, нежити! —Лист сотлевший, истаявший снег!И мгновенья всё реже и реже те,Когда верю, что я – человек.
К повседневным трудам неспособные,Руки – вроде лебяжьих крыл,И восторги иные, загробныеВзор мой – Сирина взор – сокрыл.
Но одним еще с жизнью я связана, —Это сердцем горючим моим,Что исходит песней несказаннойК заповедным местам родным,
К тем чащобам, где тропки отмеченыКрестами на красных стволах,К тем озерам, что, солнцем просвечены,Кажут райский град в куполах.
Ах, раскрыть бы все тайны ИльменяИ всю глубь Светлоярова дна!Если Бог в эти годы хранил меня,То я знаю, зачем нужна.
ВОСПОМИНАНИЯ
IХоть в мыслях, хоть в воспоминанияхВновь поброжу весною там —По клязьминским моим лугам,В молочном подышу тумане их,Прильну к их мягким муравам…Хоть в мыслях, хоть в воспоминаниях!……………………………
Кругом разлиты воды полые…Просторов лиловатый матОзерки, заводи сребрят.Как девушки, березки голыеВ них окунулись – и дрожат…Кругом разлиты воды полые.
Как остро пахнет взбухшей почкоюИ томно – стаявшим снежком!Пронзают стебли черный ком,И по две прыгают над кочкоюЛягушки с бронзовым брюшком.Как остро пахнет взбухшей почкою!
Идешь танцующей походкоюПод милый ритм: весна! весна!Вот – камень, изгородь, сосна,Пастух с рожком, рыбак с наметкою…Всему близка и всем родна,Идешь танцующей походкою.
Прекрасный, но пока единственный,Бел, как вишневый лепесток,Мчит пред тобою мотылек…Мир манит жадно и таинственно,И мир, и кто-то… смугл, высок, —Прекрасный и пока единственный…
IIВ это время снега у нас таяли —И сосулек серебряный гроздС крыш сочился, прозрачась, блистая ли…Звоны скорбью сладчайшею маяли…В это время Великий был Пост!
Бурно трогались реки зальделые,Руша хладно-хрустальный нарост,И сгибались, поклон земной делая,В церкви люди, в грехах затверделые.В это время Великий был Пост.
Прилетали грачи, всеми чаемы,Как монахи бродя меж борозд.Вербы серые, ветром качаемы,Убеленными делались вайями!В это время Великий был Пост…
Крыла землю с ее чернобыльямиВысь, яснея от зорь и от звезд…А под светлыми епитрахилямиПокаянные головы крыли мы.В это время Великий был Пост.
Ныне скорбью горчайшею маются,И, как прежде, Великий там Пост…Неужели же люди не каются?Неужели уж ими не чаетсяДень, Которого ждет и погост?!
IIIО, весна моя шестнадцатьлетняя! —Благодатней не было печалей,Радостей ясней и беззаветнее,Голубей небес, синее далей…И сама я та ли?О, весна моя шестнадцатьлетняя…
Пламенные распускались лютикиНад косой темно-злато-атласной,И сгибались вербы алой прутикиПод рукою маленькой и властной.Мнилось: жизнь прекрасна!Пламенные распускались лютики.
Легкая, средь кружева весеннегоМчишься по сырой еще аллейке,Мимоходом в заросли сиреневойЩелкнешь меж ладоней листик клейкий,Грезишь на скамейке…Легкая, средь кружева весеннего!
Веришь в леших, в ангелов-хранителей,Вся горишь от силы непочатой,Плачешь на заутрене в обителиИ влюбляешься на миг, но свято…Кем всё это взято?Веришь в леших, в ангелов-хранителей…
Где утра, которых нет рассветнее?И тропы всех взманчивей и шире?О, весна моя шестнадцатьлетняяВ вербной чаще, в лютиковой шири…Не в ином ли миреТе утра, которых нет рассветнее?!
IVСоловья серебряное треленьеРусскою повеяло весной.Вижу белую черемух зелень яТам, в глуши владимирской лесной,Серый дом мой под прямой сосной,Сказы, думы, ничегонеделанье…Вещее серебряное треленье!……………………………………….
Вот в зеленом небе зори сходятся,Падает окатная росаВ кашку, дрему, травку Богородицы, —И хмельные птичьи голосаБудят дремные мои леса,Где полесуны лихие водятся.Вот – в зеленом небе зори сходятся…
Я юна. Я пахну дремой, мятою,Распеваю звонче соловьев,Вью венки малиново-лохматыеДля царевича родных лесов,Лик чей зарен, взор чей бирюзов,Корзно белоснежное крылатое…Я юна. Я пахну дремой, мятою…
Для кого ж венки плела и пела я?Там – в лесах моих, в мгле зорь и лун,Сквозь листье черемухово-белоеСмотрит лишь косматый полесун! —Сер, как пень, недвижен, как валун,Рожки острые, а глазки отупелые…Для кого венки плела и пела я!..
<1923>ПРЕЛЕСТЬ ДЕМОНСКАЯ