Голос Незримого. Том 1 - Любовь Столица

ВЕСНА ИЗОЛЬДИНА

И вновь идем, как вечно, рядом мыВ саду, средь талой белизны,Между стволов, что столь ясны,И дышим сладостными ядамиЕе – недальней уж весны…

Листами, что когда-то умерли,Припав друг к другу и горя,И льдом слезистым январяБлагоухают горько сумерки…Но пахнет розами заря!

Лучи струей златисто-пенноюОпаивают всё кругом:Тропин изгиб, ветвей излом…Весна! Лукавою БрангеноюИ к нам ты близишься с питьем.

Вот – кубок с розовой отравоюВ эмали неба голубейС орнаментом из голубей.Он дан судьбой извечно-правою!Я пью… И ты, Тристан мой, пей!

Всегда со мной одной, Изольдою,Чтоб вместе розы дней украстьИ в ночь, как два листа, упасть…К заре вечерней, в сумрак, по льду яИду с тобой… О, наша страсть!

Меж нами, как изгородь эта терновая,Только препятствия! только преграды!О, Боже…Безудержно рвусь к нему снова и снова я,Груди и сердце изранивать рада,Лишь бы их все уничтожить!

О, вы, что отступите и пред шиповником,Что вы там шепчетесь между собою?О нас с ним?Не дóлжно ему быть Изольды любовником?..Что ж! разделите сведенных судьбою…Напрасно!

Ведь там – за ветвями колючими, черными —Алый закат и возлюбленный рыцарь!Устану льЯ кровью живой истекать между тернами,Издали розой пылать и даритьсяТристану?!

Ах, нет светозарнее шлема и лат его,Кудрей мрачней, дерзновеннее лика…Тем хуже! —Помимо его, мне запретного, клятого,Как преступленье мое ни велико, —Нет и не будет мне мужа!

Господин мой строг, как меч, но праведен,Милостив, но тверд, как адамант.Уезжая, пожелал оставить онНа храненье мне, рабе, талант.

И заснули у дворца привратники,И запировали слуги в нем.Я ж укрылась в дальнем виноградникеС даром, жгущим грудь мою огнем.

Овладел мной, к блеску не приученной,Дивный дух… Менял он мысль и речь.Сладко было миру дар полученныйМне явить. И страшно – не сберечь.

Так, горя в восторгах непостигнутых,Вдруг я лиру сделала из лоз,Ловко вырезанных, стройно выгнутых,И златые струны – из волос.

Господин почтил меня доверием, —И свободна я! и не бедна!Осчастливленная в полной мере Им,Я пою, пою, без лоз пьяна.

Но рабы другие до единогоУпились… восстали на Него…Грабят – чу! – именье Господиново,Ищут и таланта моего.

Как мне быть?.. В земле могилу выроюИ под серый и сухой акантС милой, жалобно звенящей лироюСхороню блестящий свой талант.

Господин мой строг, как высь сокрытая.Что ж! Коль может, пусть казнит рабуЗа талант, ей данный и зарытый ейВместе с жизнью в земляном гробу.

РОЖДЕСТВО В КУПЕЧЕСКОМ ДОМЕ

Рождество в златом ребячестве моемТам, далече… За стеной Москвы Китайскою!То – не сказка ль, говоренная пред сномМне когда-то нашей нянею можайскою?…

Накануне до звезды никто не ест, —Так от дедов повелось и Богом велено.Накануне всяк забудет про присест, —Было б вымыто всё, вынуто, постелено,Накомодники парадные и пеленыЗаатласились с положенных бы мест,Из божниц сияли б ризы, складень, крест,Стали б фикусы, что лаковые, зелены!

Целый день шуршат старушечьи шаги,Веют – девичьи сенями-переходами,Где кладовок и чуланов уголкиБерегут добро, накопленное годами.Тяжеленные, под медью и с разводами,Открываются укладки, сундуки, —И певуче стонут старые замки,И бренчат ключи… что тройка едет пó дому!

Скатерть вичугская, каменно-бела,Шаль мягчайшая, из Бухары привозная,Стопки сканные и бемского стеклаИ солонки раззолоченные, розные,Что дарили свекры, тятеньки и крестные,Вывлекаются на свет… И вот втеклаВ воздух горниц, полный сдобы и тепла,С ними струйка нафталиново-морозная.

А на кухне всех своих хлопот не сбыть:Зарумянился бы гусь, вскормленный зá лето,Удалось бы сабайон душистый сбить,Блюда рыбные на славу вышли б залиты —И сквозили-то они бы, и блистали-то!Да и тесто бы взошло… Да не забытьКулебяку в печь с молитвой посадить, —Красовалась бы подушкой пышной в зале та!Но темнеет… Дом пустеет: стар и млад —Все ушли на звоны всенощной домровые.В доме – празднично: затепленных лампадАнанасы голубые и багровые,Вкруг – разостланные розаны ковровые,Гиацинтов, мандаринов аромат,А в окошки сквозь алмазный хрупкий матСмотрят звезды необычные, махровые…

Утро. В инее засахарясь, сребрясь,Веселят стена знакомая и башенки!У торжественной обедни заморясь,Подплывают к дому Лизаньки и МашенькиИ тотчас же – к ручке маменьки, папашеньки.А в прихожей – топот ног… И в кучке рясЗапевает глубочайший женский бас, —То Христа уж славят первые монашенки.

Но фигурный самовар кипит не зря,Ждет сервиз Поповский голубо-фарфоровый.Скушав просфоры с ладони, не соря,Вкруг него семейство всё до деда хворогоСобралось для чаепития нескорого…Добрый час, то подогрев, то подваря,Услаждается, степенно говоряПро приход свой, и про службу, и про хор его.

На мужчинах сукон тонких сюртуки,Черный, серый – все покроя долгополого.Черным зеркалом сверкают сапоги,И, кудрявые, подбриты сзади головы.У главы ж семьи, почтенного, тяжелого, —Дар бесценнейший – монаршей дар руки, —Золотеется медаль сквозь завиткиБороды его густой с отливом олова.

Юбки женщин широчайши – не в обхват —Штофно-вишневы, муарово-малиновы.Стан под стать им: и упруг, и полноват,Как их брошки, губы сжаты и рубиновы,А уж говора их нараспевно-длинногоСлаще нет, коль молвить слово захотят!И найдешь ли где столь ворожащий взглядИз-под брови полукружья соболиного?..

Пьют все с блюдечка и чинно движут ртом,Крендельки жуя, и пышки, и сухарики.Жмурясь, жирные коты сидят кругомИль ложатся муфтой тигровою нá руки…Глядь – из лавки и амбаров на Москва-рекеМолодцы пришли поздравить. А потом —Трубочист, городовой, солдат с крестом,Даже банщицы и мальчики-звонарики!

День течет всё суетливей, всё живейС непрерывным христославленьем, с визитами.Ко крыльцу идут попы кладбищ, церквей,Бегунки летят с купцами именитыми,Что, поправив самолично злыми сытымиРысаками знаменитейших кровей,Входят в дом с лицом арбуза розовейИ с бобрами, на груди крутой раскрытыми.

Речь с хозяюшкой заводят про морозДа про то, как пели в храме «Отче», «Верую»,А с хозяином про биржу, сбыт и спрос,Угощаются янтарной дрей-мадерою,Белорыбицей слоисто-нежно-серою,Мятным пряничком, засыпавшим поднос, —И уж вновь их по ухабам конь понес,Меря ширь Москвы невиданною мерою…

Вечерком же соберется вся родняВплоть до правнука у ряженой кормилицы.Груши грудятся, корзины зеленя,Снежной пеною оршад в кувшинах мылится.Распоется про метелицы да крылицы,Со вьюном ходя и золото храня,Молодежь, удало голосом звеня, —Даже дедушка плясать вприсядку силится!

А в гостиной сыновья, дядья, зятьяШутят, спорят у столов в азарте стуколки,И беседуют, фисташками хрустя,На диванах, распушивши платья, букольки,Их супруги, словно троицкие куколки…И прислуги, раскраснясь с еды-питья,Как свои в дому от долгого житья,Соучаствуют в веселой общей сутолке.

Коль игра – несут веревочку иль плат,Коль гадание – бегут за воском спрошенным,Пастилою пухлых потчуют ребят,А длиннейше-косых барышень мороженым…Вот и ужин… И проулком запорошеннымУдоволенные гости мчат и спят,Бдит лишь сторож у купеческих палат,От овчин космат – подобен скоморошинам.

А луна волшебным кругом обвелаГрад во граде, братый ордами татарскими,Где Грузинской, Боголюбской куполаНад воротами Ильинскими, Варварскими,Дом Романовых, гнезду подобный царскому,И где с площади, что Красной прослыла,А сейчас лежит слепительно-бела,Минин властно указует Кремль Пожарскому!

Рождество и на Руси!.. Свой род, свой домС их обрядностью церковной и хозяйскою…Всё то мнится во скитальчестве седомМне легендой святоотческою… райскою!

ГОСУДАРЕВЫ ПОРТРЕТЫ

1. ИВАН КАЛИТА

…бысть оттоле тишина велика