Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах - Эд Лейси

У Арта котелок всегда варил, он мечтал получить диплом врача и ему это удалось. Я бы в колледже смотрелся глупо. Да и чему я мог научиться? В мой вуз — Университет Зуботычин — принимали без экзаменов.

Я сошел на Гамильтон-сквер и пошел в отделение. Какая-то седовласая тетка стояла на углу и трясла красной жестянкой. Ткнув мне ею чуть не в рожу, она сказала с мерзкой улыбкой:

— Помогите борьбе с раком!

— Пусть правительство раскошелится. Они умеют сорить деньгами.

— Мы все должны вносить свою лепту в общее дело, — сладко возразила она. Наверняка эта старая ведьма получала проценты от выручки.

— Против твоей похотливой улыбки разве устоишь, сестрица! — вздохнул я и бросил в банку пару монет.

— Спасибо. Не хотите прикрепить этот значок на свой пиджак? — Она протянула красный значок в виде меча.

— Что, безмозглым простачкам нынче выдают медали? — спросил я и, подмигнув, быстро удалился.

Удача мне явно не улыбалась в это утро. Когда я спросил дежурного, где можно найти лейтенанта Аша, он сказал, что лейтенант еще не приходил, и поинтересовался, по какому я делу.

Это был очередной юнец — лет тридцати пяти.

— Да так, зашел поболтать. А когда он появится?

— Около полудня.

— Я вернусь. Передайте ему, что заходил Марти Бонд.

— Передам! — Он вытаращил на меня глаза.

— Да-да, Марти Бонд, бывший полицейский.

Когда я вернулся в «Гровер», Лоусон известил меня:

— Мистер Кинг уже у себя в офисе…

— Ну и что?

— Ничего, подумал, что вам бы не мешало знать. Постояльцы из семьсот третьего выехали, оставив в номере чудовищный беспорядок. Придется чистить ковер.

— Да уж давно пора бы.

— Мистер Кинг просто вышел из себя, узнав об этом.

— Его очень легко вывести из себя.

Я отправился на седьмой этаж. В 703-м убиралась Лилли, наша цветная горничная.

— Вы только посмотрите на этот бедлам. Возмутительно! — пробурчала она.

— Пьянчужки веселились. Пришлось их вчера утихомиривать. Лили, они оставили тебе чаевые. — Я выдал ей пятерку. — Приберись тут поскорее, пока мистер Кинг не прибежал с ревизией.

Она поспешно спрятала бумажку.

— Приберусь, приберусь. Очень мило с их стороны.

— Это я им на это намекнул. А тебе советую поставить на номерок в лотерею, и там, глядишь, повезет и можно будет сразу увольняться и проедать выигрыш до конца жизни. Какой номер ты сегодня выберешь?

— Я обычно ставлю на номер своего дома — 506.

— Ладно, тогда поставь и на меня доллар.

— А чего ж не поставить? Где деньги?

— Лили, да из этих пяти! Если бы не я, ты бы шиш получила!

Я спустился к себе в комнату, собрался было побриться, но передумал, протер лосьоном подмышки, надел чистую рубашку и ушел. Арт ведет прием на Восточной Пятьдесят восьмой улице — очень даже недурной райончик он себе выбрал. Я доехал на автобусе до Пятьдесят второй и миновал квартал злачных заведений между Пятой и Шестой авеню. Я знал, что Фло исполняет стриптиз в одном из здешних ночных клубов, и мне почему-то вдруг захотелось поглядеть на ее фото.

Она не была гвоздем сезона: на афишке висел только старенький портретик Фло — девять на двенадцать. Я смотрел на ее сильные длинные ноги, тренированное тело, красивое, четко очерченное лицо и небольшие аккуратные грудки. Этот снимок был сделан девять лет назад, но Фло мало изменилась с тех пор. Я всегда ходил смотреть ее выступления во всех кабаре Нью-Джерси. Мне доставляло какое-то изощренное удовольствие видеть, как мужики в зале слюняво пялились на нее, а я вспоминал все те разы, когда имел в своем полном распоряжении все, на что они только пялились.

Хотя Фло мне никогда не принадлежала в полном смысле слова, я был с ней крут, но она оказалась еще круче. Она вообще была самой крутой девочкой из всех, с кем мне доводилось иметь дело. Она знала себе цену, и ее единственной целью в жизни было заколотить звонкую монету, и как можно больше. Я помнил, как впервые увидел ее — она выступала в кордебалете какого-то дрянного бродвейского мюзикла. Наверное, она закрутила со мной роман просто из желания развеяться или передохнуть. Мое жалованье давало ей шанс заняться поисками хорошей роли в кино и продолжать оттачивать свое танцевальное и актерское мастерство. Все, что она ни делала в жизни, соответствовало симптомам всеобщего помешательства, называемого «стремлением выкарабкаться наверх». Излечить ее от этого помешательства было невозможно — я это точно знаю, потому что сам пару раз пытался.

Возможно, мне нравилось наблюдать за Фло на сцене — в последние два года — вследствие удовлетворения от мысли, что она так и не докарабкалась до самой вершины. Она бросила меня ради какого-то ублюдка, который увез ее в Голливуд. У Фло были отличные природные данные и вдосталь таланта, но она, должно быть, спала не с теми, с кем нужно было бы. За годы нашей разлуки я видел ее в нескольких крошечных ролях, потом, в сорок восьмом, она начала выступать в бурлескных спектаклях и в ночных клубах. Фло теперь было лет тридцать семь-тридцать восемь, а пробавлялась она по-прежнему крошками с барского стола.

Я медленно шел по Мэдисон-авеню, думая о Фло. Эх, если бы у нее за душой было что-то помимо чистой амбиции, у нас все могло бы пойти как по маслу. Ведь был период, когда у нас это получалось, и очень неплохо. Помню, я просыпался среди ночи, зажигал спичку и смотрел на нее, искренне недоумевая, как же это могло повезти такому балбесу, как я. Дот обладала умом и душевной теплотой. Фло — великолепным телом. Впрочем, и Дот была способна на поразительные вещи — иногда.

Арт в складчину с двумя врачами снимал первый этаж старой каменной пятиэтажки. Я назвал дежурной сестре в приемной свою фамилию и она попросила меня подождать. Сунув в рот мятную таблетку, я стал рассматривать ее ножки под столом, одновременно спрашивая себя, чего это я на них вылупился — у Барбары нижние конечности куда лучше.

Я рыгнул и покосился на лицо медсестры: слышала ли она? Не слышала. Я оглядел приемную. Сплошь современная мебель. Последний раз Арт принимал меня год назад. Тогда он занимал весьма скромный офис на Пятьдесят третьей. Этот мальчик цепко карабкался вверх.

Вскоре из кабинета вышел Арт в белом сюртуке. Он не был дамским угодником, хотя и мог бы им стать — с таким-то гладеньким смазливым фасадом, как у Гэри Купера, от которого все бабы просто без ума. Арт был крепкий, мускулистый малый, хотя никогда в жизни не занимался ни физическим трудом, ни спортом. Однажды, помню, в армии, мы плавали в Венеции, и я спросил у него, как ему удается поддерживать себя в форме, а он ответил: «Сам не знаю, лейтенант. Наверное, родился таким». Арт никогда не называл меня «сэр», а всегда — «лейтенант», что мне даже нравилось.

После формального рукопожатия и стандартных шуточек, что, мол, мы с ним все не стареем, я проследовал за ним в чистенький кабинет и сел в кресло, похожее на гигантский вафельный рожок для мороженого — кресло, на удивление, оказалось довольно удобным.

— Как обстановка в отеле, Марти? — спросил он, доставая мою историю болезни.

— Все замечательно. При нынешних трудностях с жильем отели, слава Богу, дают прибыль.

Он закивал, точно ему это было страшно интересно.

— Так что с тобой? Расстройство желудка? Боли? Судя по моим старым записям, ты крепок, как закаленная сталь. Интересный ты экземпляр, просто какой-то опоздавший родиться неандерталец, я же тебе это все время повторяю…

— Ладно, давай отбросим высокие слова. Да, я интересный экземпляр, промаринованный в алкоголе и все такое. Арт, меня преследует профессиональный недуг старого солдата. И так уже продолжается несколько недель. И ничего не помогает. Кроме того, во рту постоянно неприятный привкус, точно у меня внутри что-то сдохло давным-давно и гниет.

— Температура бывает, озноб?

— Нет. Потею — да, но это все из-за проклятой жары. И страшная отрыжка.

— Пьешь по-прежнему?

— Нет. Ты будешь смеяться, но меня давно уже не тянет ни к бутылке, ни к табаку.

— Судя по моим записям, в течение последних пяти лет у тебя была только повышенная кислотность. Да и вид у тебя прежний — здоровый, как горилла. Вот только остатки волос седеть начали. Марти, тебя что-то беспокоит?.

— Меня? Меня никогда ничего не беспокоило.

Он встал.

— Я бы так сказал: ты в отличной форме для пожилого мужчины.

— Ах ты, гад! Мне же только пятьдесят четыре!

— Ладно, ладно, папуля, не кипятись. Снимай рубашку — я тебя осмотрю.

Малыш осмотрел меня очень внимательно, приставлял к животу какие-то аппараты и приборы, сделал просвечивание желудка. Потом стал спрашивать, что я ем, а что нет, где у меня боли, интересовался цветом и консистенцией моего стула и задал массу прочих глубокомысленных вопросов.