Буря на Волге - Алексей Салмин

— Доколе ж терпеть-то будем?..

— Натерпятся да повернут штыки против таких вот, как наш хозяин... Ясно, как день, - заключил Пряслов.

Пронин, стоя за возами, затрясся от злости. Значит, тесть был прав, когда сказал, что Пряслов ненадежный. «Ты погляди, что выдумал. Ух, одноногий дьявол, штыки повернуть против хозяев, которые их кормят! Сколь я отвалил хлеба казне. А для кого он пошел? Солдатам! — думал Пронин. — Если сейчас к уряднику? Да только мне-то какая польза? Заберут его и — в кутузку, а мельница опять будет стоять. Нет, лучше я с ним сам поговорю...»

Пронин тут же ушел обратно.

На утро, как ни в чем пе бывало, Пронин явился на мельницу. Машинист в это время отдыхал, остановив машину, Помольцы тоже зоревали: кто на возу, укрывшись дерюгой, кто под телегой, завернувшись в зипун, и храпели на весь двор.

Пронин, растолкав машиниста, сказал.

- Пора начинать, солнышко всходит.

- Как, уже? А я нот только что заснул.

— Поменьше надо было трепать языком, а побольше глядеть за делом, — внушительно проговорил хозяин, кося исподлобья глаза на Пряслова.

— Кто болтал? — спросил озадаченный машинист.

— А вот ты болтал, что солдаты повернут штыки против вот таких, как я.

— А разве не правда? Дело к тому идет, — ничуть не смутившись, ответил Пряслов.

— Откуда у тебя эти новости? — строго спросил Пронин.

— Все оттуда. Солдаты приезжают, думаешь, они ничего не видят...

— Ты вот чего, Максим: если хочешь у меня работать, так брось поскорее свои бредни и людей в грех не вводи... Не то урядник до тебя доберется, тогда хорошего не жди...

— Хо! Урядник! Он на мельницу не ездит, готовеньким все получает. Была ему нужда подслушивать, что говорят на твоей мельнице.

С этого дня у Пронина с Прясловым пошел раскол.

Пронин не однажды собирался зайти к уряднику поговорить насчет Пряслова, но побаивался высунуть язык, да и времени все не было, заботился скорее отправить хлеб в Рыбинск. А когда вернулся с порядочной суммой денег от проданного хлеба, то утешал себя так: «Черт с ним, пусть болтает, а по-ихнему все равно не выйдет. Батюшка-царь этого не допустит».

Глава четырнадцатая

Приехав из Рыбинска, Пронин запрятал деньги в потайной несгораемый шкаф, а сам отправился на мельницу проведать, как идут дела.

— Ну как, Макар Иваныч? — спросил он мельника.

— Слава богу, работаем без остановки, помольцев много.

— Ну, а Пряслов все по-старому ведет разговоры?

— Будто не слышно теперь, — сказал мельник.

«Ох, врет, заодно с ним, скрывает...» — подумал Пронин.

Вернувшись вечером домой, он увидел на божнице конверт.

— Что это, от кого?

— А больно я знаю, еще третьего дня принесли, забыла давеча тебе сказать, — певуче ответила Матрена.

— Наконец-то, прислал бродяга, — проворчал он.

Пронин еще до отъезда в Рыбинск послал письмо Стрижову.

«Вот чего, Андрюша, — писал он племяннику, — брось-ка ты это несчастное капитанство да приезжай в деревню, хоть немного послужи родному дяде. А если не хочешь сам приехать, так, по крайней мере, прислал бы мне порядочного, надежного человека, знающего машину. Положиться не на кого, кругом мошенники...»

По приезде из Рыбинска Пронин сильно заболел - от того ли, что плохо питался в дороге, или продрог, сидя целыми ночами на палубе баржи в ветхом кафтанишке, охраняя свое зерно от ненадежного водолива. Когда Пронин почувствовал сильное недомогание, он тут же написал второе письмо Стрижову, в котором просил, чтоб племянник срочно приехал и занялся хозяйством. Но Стрижов не приехал, Пронин крепко обиделся на племянника.

— Вот, бродяга, галах, и в ус не дует, что его дядюшка лежит при смерти, — охая, ворчал он. — Если так, тогда не пеняй... Я вот гляжу, гляжу, да и махну весь капитал под Матрену... Тогда посвистит с пустым карманом... — Но как только становилось ему полегче, мысль поворачивала снова в другую сторону: «Как бы это получилось? — прикидывал он. — Кто мне Матрена? Чужая баба. И вдруг завладеет всем моим нажитым добром! Не бывать этому. Ей моего имущества и на один год не хватит. Какой там год! Да она в один месяц по простоте своей души все размайданит... Только умри, тут сразу набежит полный двор ее подружек да всяких кумушек... Нет! Я не для этого наживал, чтоб, как пыль, все ветром раздуло... А этого мошенника, гордеца, я заставлю приехать и взяться за дело...» — думал Пронин, ворочаясь с боку на бок в скрипучей кровати. После тяжелых раздумий он крикнул:

— Матрена! Сходи-ка за попом, да и нотариуса пригласи.

Завещание гласило: «Все движимое и недвижимое имущество после смерти Пронина переходит в наследство племяннику, Андрею Петровичу Стрижову. В чем собственноручно расписуюсь при духовном отце и свидетелях».

Но к великому огорчению Стрижова, благодаря заботе Матрены Севастьяновны, которая старательно взялась за излечение Пронина — сажала его на пары и давала пить медовый спуск со свиным салом и какими-то лечебными кореньями, — Пронину стало полегче. Он начал выходить с палочкой. Идет по двору и все думает: «Как же это я все подписал на Стрижова, а Матрене ничего не оставил. Ну ничего, я ее деньгами ублаготворю...» Вскоре прибыл с письмом от Стрижова надежный человек, знающий дело машиниста. Пронин обрадовался, что теперь он может убрать ненавистного ему Пряслова. «Вот, поди-ка теперь, сунься с пятерыми-то детьми, кто тебя возьмет?..»

Новый машинист, Федор Федорович Лучинкин, оказался очень услужливым.

— Ну как, Макар Иваныч, ничего машинист? Не занимается ли вредными разговорами с помольцами и рабочими? Не замечаешь? — выпытывал Пронин.

— Нет, Митрий Ларионыч, не замечал, — отвечал Песков. — А что работник, видать, хороший, способный и старательный.

После этих разговоров Пронин совсем успокоился и реже стал заглядывать на мельницу.

Однажды утром, в конце октября, Пронин был на мельнице. Мельник услышал какое-то неровное хлопанье приводного ремня.

— Митрий Ларионыч, чего-то ремень стучит. Может, остановить машину да перешить? — спросил Макар Иванович.

— Нет, подожди, я сам погляжу,— сказал Пронин, торопливо направляясь в машинное отделение.

Около двери стояли помольщики. Он протискался между ними и торопливо подошел к маховику, заглядывая на ремень. Но с полу нельзя было ничего определить. Он поднялся на третью ступеньку подставки и нагнулся над быстро пролетавшим ремнем. Вдруг ступенька подвернулась, и Пронин полетел вниз. Через мгновенье он уже лежал окровавленный на грязном полу. Подбежали машинист, мельник. Но Пронин уже не дышал. Послали за врачом, дали знать уряднику и приставу. Вскоре на мельнице появилась целая комиссия, отправили телеграмму Стрижову. Он ответил: «Выехать не могу, хороните».

Приставу не удалось заняться пронинским делом, ему был доставлен пакет от помещика Серпуховского. Тот извещал: «Прошу прибыть немедленно. Деревня бунтует, охрана побита, мужики отломали у амбаров двери и увозят хлеб».

Пристав собрал стражников и покатил в соседнюю деревню, а дело по проверке пронинского капитала возложил на урядника Чекмарева. Урядник призвал старосту, двоих понятых из сотских и отправился с ними проверить пронинское имущество, чтобы составить акт. На небольшом, заросшем травой пронинском дворе встретила их Матрена. Слезливый взгляд ее наводил тоску на всю комиссию.

— Хватит глаза мочить! — прикрикнул Лукич. — Веди, показывай, где хранишь сокровища?

— Это какие, батюшка, сокровища? — спросила Матрена, все еще всхлипывая.

— Где бумаги? Где деньги?

— Не знаю, батюшка городовой, а денег-то поди-ка, чай, и пе осталось ничего... Право, не знаю.

— Я те покажу! У меня узнаешь! — грозно крикнул Лукич.

— Да вы что, батюшки! — заголосила Матрена.

— Где же это деньги-то? Надо быть, в подвале... Ты скоро вспомнишь! — кричал урядник.

— Сейчас, сейчас, батюшка!

— Ну, ну! — прошипел Лукич, поглаживая усы.

— Сейчас, сейчас, батюшка, сейчас родимые, — доставая ключи, проговорила она.

Лукич трясущимися руками вырвал ключи и заорал:

— Где ход в подвал?

— Из спальни, батюшка городовой.

— А ну-ка, веди!

Спустившись в подвал, Лукич шарил выпуклыми глазами по стенам, сплошь затянутым серым паутинником. Неожиданно его опытный глаз наткнулся на замочную скважину в каменной стене.

— Ага, вот где! — радостно произнес он.— Сюда свети, Прохорыч.

Подобрав ключ, который легко вошел в скважину, Лукич открыл тяжелую дверку. На железных полочках лежали в аккуратных стопах кредитки. На одной из полок Лукич увидел порядочный мешочек. Оказалось, что он набит до краев золотыми. Руки урядника задрожали и полезли в мешочек. Прохорыч прерывисто дышал, загораживая рукой свечу.