Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая - Анатолий Знаменский

Лицо Блинова зарумянело от гордости, он встал, и рука твердо коснулась пальцами края папахи:

— Готов служить и действовать, товарищ Миронов. Разрешите идти?

Миронов подошел вплотную и обнял бывшего урядника. Даже отчего-то растрогался, глядя в молодое, обветренное, красивое лицо.

— Действовать начнем завтра, — сказал не служебным, домашним голосом. — А сейчас давай-ка чай пить! Тут у нас тоже кое-какое полковое имущество сохранилось, есть немного сухарей, несколько фунтов чая с сахаром. Садись, товарищ Блинов, и будь гостем! Хорошее настроение ты мне принес, Михаил Блинов! Даже и сам не знаешь, какой ты нынче молодец! Снимай полушубок!

Был на Дону еще один человек, который считал, судя по сложившейся военно-политической обстановке, что никакой гражданской войны как на Дону, так и по всей России быть не может, ибо победа большевиков окончательная и полная. Этим человеком был сам войсковой атаман Каледин.

К середине января 1918 года в подчинении круга и Донского правительства не осталось ни одного окружного центра, ни одной станицы. Везде заправляли красные ревкомы, поддерживаемые наскоро сколоченными караульными сотнями и батальонами. Добровольческая армия Корнилова — не более двух тысяч офицерских штыков — также не встретила поддержки донцов и, сжигая все мосты, ушла на Кубань. Но и оттуда, от Тихорецкой, уже наступали на Ростов части красных кубанцев, сформированные по мандату Совнаркома донским хорунжим Автономовым.

Верными Каледину оставались только штабные офицеры и 147 казаков личной охраны. Понимая полную безнадежность и безвыходность положения, 29 января генерал Каледин сложил с себя власть и застрелился в своем кабинете.

Белое и казачье-сепаратистское движение на Дону было обречено.

15

Весной 1918 года на военном и политическом небосводе России неожиданно появилось и начало все более проясняться некое туманное созвездие, или фракционное скопление Льва Троцкого. Вступив со своей группой так называемых «межрайонцев» в РСДРП (б) лишь в канун Октябрьского переворота[16] и получив в новом, большевистском правительстве портфель наркома по иностранным делам, Троцкий-Бронштейн начал свою деятельность с провозглашения перманентной революции и провала мирных переговоров с Германией в Брест-Литовске. К этому времени мало кто знал о возникших разногласиях в партии, но угрозу немецкого наступления понимали все, а наиболее дальновидные работники на местах могли предчувствовать и дальнейшие осложнения вплоть до широкого развертывания гражданской войны.

Предвидя скорое наступление германских войск на Украину, Прибалтику и Донбасс, Ленин срочной телеграммой на имя главкома по борьбе с контрреволюцией на Юге Антонова-Овсеенко приказал во что бы то ни стало отбить у Калединцев Ростов. Согласно этому приказу отряды Рудольфа Сиверса с севера и красные кубанские полки Автономова с юга в ночь на 24 февраля вошли в Ростов. Одновременно казачьи полки Донревкома под объединенным командованием Ипполита Дорошева, бывшего полковника Седова и войскового старшины Голубова ворвались в Новочеркасск и арестовали заседавшую казачью верхушку во главе с генералом Назаровым. Случайно успели выбраться из города лишь руководители круга Павел Агеев и Федор Дмитриевич Крюков.

...25 февраля заключенный новочеркасской тюрьмы, бывший политкаторжанин Виктор Ковалев, вышел из камеры на талый двор тюрьмы и зажмурился от яркого весеннего солнца, блестящего подталого снега у кирпичных стен и блеска плачущих сосулек. Поднял чахоточное лицо к небу и мстительно засмеялся. Шутка ли, второй раз в жизни одолеть тюрьму! «Живем, Ковалев, — сказал он себе. — Еще потопчем землю, старина, покажем кой-кому, где раки зимуют!»

Тут дрянной, воняющий керосином и, без сомнения, реквизированный у какого-то буржуя автомобиль-фаэтон выписал колесами на притоптанном снегу два мазутных полудужия и стал у порожков. Шофер — почему-то в мотоциклетных очках и кожаном шлеме, как у воздушного пилота, — раскрыл перед Ковалевым черную дверцу.

— Товарищ Ковалев? Вас срочно вызывают в Ростов. Поезд отходит через полчаса. Пожалуйте.

Четко и строго начинала работать новая власть.

Ехали по тихому, прижухлому Новочеркасску. Шофер поделился местными слухами, что красные недавно расстреляли Войсковое правительство в полном составе.

— И Каледина с Агеевым? — уточнил Ковалев, замерзая в старой, шинели, поеживаясь от сквозняка.

— Нет, Каледин сам застрелился месяц назад, а теперь был Назаров! Про Агеева ничего не слыхать.

— Кто командует нашими? — на всякий случай спросил Ковалев.

— Член ревкома Дорошев и командир сводного отряда Голубов.

— Понятно, — кивнул Ковалев.

В классном вагоне встретил его провожатый охранник в болотно-зеленом английском френче нараспашку, при маузере в тяжелой деревянной кобуре, болтавшейся у самых колен. В разрезе рубахи заметил Ковалев голубую рябь тельняшки. Оказалось, матрос с яхты «Колхида», еще с осени стоявшей в Ростовском порту.

— Значит, объединилась Каменская с Ростовом? — спросил Ковалев.

— А чого им было делить? Уси ж силы были у Каменськой и тамо ж приезжи власти з Москвы, Одисей этот, а у нас тильки Сырцов з Френкелем! А зараз у Ростови уси собрались, да дивизья червоних казаков! Сам Подтелков!

«Кто такой Подтелков?.. Не слыхал», — поежился Ковалев.

Объединенный военно-революционпый комитет Дона помещался теперь уже не в ротонде городского сада, а занимал весь второй этаж огромной гостиницы «Палас-отель». Председатель ВРК, здоровенный казак-батареец Федор Подтелков, ставленник каменских фронтовиков, ввел Ковалева в курс последних событий:

— Вчера наш объединенный военно-революционный комитет провозгласил образование Донской советской республики и теперь готовит созыв съезда всего трудового населения. — Уловив удивленный взгляд Ковалева по поводу «республики», тут же объяснил, что ввиду возможного наступления немцев на Южную Украину и Придонье Москва рекомендовала узаконить буферные республики: Донецко-Криворожскую, Донскую, Кубано-Черноморскую. Говорят, есть даже Калужская республика! — А пока будет подготовляться съезд, мы формируем добровольческие отряды на местах, нашу опору. Вот гляди на карту, товарищ дорогой, обстановка такая...

Федор Подтелков, недавний вахмистр-батареец, облик имел самый гражданский. Коротко подстрижен, без традиционно-казачьего чуба, плотные, по-рабочему подстриженные усы, осанка обстоятельного крестьянина или фабричного мастера — таким увидел Ковалев главу донского революционного казачества. На широком столе Подтелкова лежала карта Юга России и Донецкого бассейна, он водил по ней карандашом, и Ковалев удивлялся, глядя на огромные, рабочие руки этого человека, которые уже умело держали карандаш над картой и быстро, толково делали пометки, воображаемые позиции и овалы воинских сосредоточений. Скоро и сметливо входил бывший батареец с двумя классами грамоты в новые, большие обязанности.

— Обстановка пока неплохая, — говорил Подтелков. — Все окружные станицы и города практически у нас в руках! В Урюпинской — свой ВРК во главе с Селиверстовым и Селивановым, эти сносятся напрямую с Москвой, им туда ближе и сподручней... Во Втором Донском формирует части товарищ Кузюбердин, член Казачьего комитета ВЦИК, толковый офицер из 4-го Донского... В Нижнем Чире весь 6-й полк под командой Горячева и Зотова перешел на нашу сторону. Усть-Медведицкий округ насквозь советский, там всеми делами заворачивает военком Миронов, бывший командир 32-го полка. Председатель окружного ревкома Алаев приехал оттуда с делегацией, говорит, мол, на ихний округ вполне можно положиться! О севере области говорить нечего, в Каменской, Чертково, Лихой — красные отряды Саблина и Петрова, от Москвы. Теперь вот на самом юге, под Великокняжеской и Торговой тоже идет формирование, там у нас Алехин, офицер-большевик, и матрос Евдоким Огнев с крейсера «Аврора». Видишь, сколько!

Было чем гордиться Подтелкову, поэтому Ковалев не осуждал его некой восторженности, похвальбы:

— Мы и бывших офицеров но отторгаем от себя, какие хотят со всей душой служить трудовому народу! — рокотал Подтелков, — В 27-м полку казаки добровольно оставили командиром полковника Седова. Старик душевный, воюет теперь. То ж самое — Голубов. Калодинекого карателя Чернецова под Глубокой разнес в дым, а теперь и самый Новочеркасск взял, крепко держит. Во какие орлы у нас!

Снизил тон Подтелков, смущенно-детским движением пригладил волосы и вздохнул, как человек, сознающий и свои промахи, недоделки:

— Это все актив наш, Виктор Семенович. А пассив — это белые, недорезанные офицеры, какие схоронились до времени по станицам! Сидят, проклятые, ждут с моря погоды... Генерал Краснов гдей-то под Константиновской сидит, голосу не подает, его питерские большевики под честное слово отпустили, да ведь это — до времени... Полковник Денисов в Багаевской схоронился, генерал Попов в Сальскую степь сбежал с отрядом черкасни, Мамонтов и Лазарев бродят по калмыцким улусам, а Голубинцев и Дудаков под Усть-Хопрами, вон сколь их! А тут эти разнузданные отряды, красногвардия с Украины... Анархисты поганые! Идут по степу, как завоеватели, грабют хутора, а мы, казаки, рази это стерпим? Я уже говорил и с Сиверсом, и с партейным своим заместителем Сырцовым, что так нельзя. Надо их как-то приструнить и к дисциплине прибирать. А то ведь долго ли до греха? Не дай бог, какая искра или спичка...