Дочь обмана - Виктория Холт

— Мари-Кристин возила вас туда? Поистине, она может быть иногда несносна. С Кандис мы почти не поддерживаем контактов. Она, похоже, не желает нас видеть. Может быть, потому что воспоминания слишком болезненны. Мы никогда не были очень близки, но Марианна постоянно бывала на мельнице у сестры и няни.

— Вероятно, это был ужасный удар для них.

— Вы виделись с няней, не так ли? Она души не чаяла в девочках. Я думаю, что для нее это действительно был шок. Одна из наших служанок дружна с их экономкой, Луизой Грилльон, и иногда до нас доходят кое-какие слухи. Старая няня была очень преданна Марианне, а со времени ее смерти изменилась. Так говорит Луиза Грилльон. Жерар поступил глупо, женившись на Марианне. Мы все пришли в замешательство, но он был просто опьянен. Натурщица! Что ж, возможно, она действительно была очень привлекательна.

— Это видно по ее портрету.

— Ее писали несколько художников. Ее портреты есть в нескольких галереях. Самый известный из них был сделан норвежцем, а может быть, шведом, в общем, скандинавом — Ларсом Петерсеном. Бедный Жерар! Думаю, это его немного раздражало. Естественно, он думал, что его портрет написан более мастерски.

— Вы, должно быть, хорошо знали ее.

— Не могу этого сказать. Они с Жераром проводили большую часть времени в Париже.

— А Мари-Кристин жила здесь?

— Да. Ребенку здесь было лучше. Я забочусь о ней всю ее жизнь. Марианна была не очень хорошей матерью. Временами была чересчур нежной, а затем вовсе забывала о ребенке.

— Вот как?

— С самого начала все было не так. Даже когда Марианна бывала здесь, она большую часть времени проводила на мельнице, а не в нашем доме. Она была очень близка с сестрой, и, конечно же, няня поощряла ее поездки туда. — Анжель пожала плечами. — Что ж, теперь все в прошлом.

— И ваш сын проводит в Париже большую часть времени.

— Так было всегда. Искусство — его жизнь. Оно целиком поглощает его. Нам хотелось, чтобы он занялся банковскими делами с Робером или юриспруденцией, как его отец, или в конце концов поместьем. Но он знал, что хочет заниматься живописью, будучи еще ребенком. Мари-Кристин не следовало устраивать ваш визит таким образом.

— Думаю, идея пришла ей в голову неожиданно.

— Слишком много идей ей приходит таким образом.

— Что ж, они были очень приветливы и пригласили нас навестить их еще.

Анжель повела плечами в своей обычной манере, как бы смиряясь с судьбой, а я подумала, что она, должно быть, очень расстроена тем, что я посетила Мельницу на перекрестке.

Через несколько дней она предложила, чтобы мы наконец отправились в Париж.

— У Робера есть небольшой дом на Рю де Мерле, — сказала она, — там живут консьерж и его жена. Они следят за домом во время его длительных отлучек и заботятся о Робере, когда он останавливается там.

Я немедленно начала приготовления к отъезду.

Портрет

Я была очарована Парижем — городом садов и мостов, темных аллей и широких бульваров; казалось, что в его древних строениях и памятниках заключена вся его бурная история.

Мне хотелось увидеть все, а Робер и Анжель были горды и счастливы, что могут мне это показать.

Мы много бродили по городу. Для того, чтобы увидеть Париж, нужно ходить по нему пешком. Мы побывали в Лувре, сидели в садах Тюильри, провели несколько часов в «Чреве Парижа», гуляли по самому старому парижскому мосту — Понт Неф и украшения на его парапетах показались мне одновременно и восхитительными и отталкивающими.

Было совершенно очевидно, что Робер гордится своим городом и ему нравится быть моим гидом. Я замечала, что он счастлив, видя на моем лице восторг, который был абсолютно неподдельным. Меня всегда завораживали большие города. Наверно, потому, что я родилась и выросла в одном из самых больших городов мира. Я любила Лондон, но мое желание вернуться туда сдерживали неотступные воспоминания. Парижем же я могла наслаждаться безоговорочно — от Монмартра до Рю де Риволи, от Монпарнаса до Латинского квартала. Я просто упивалась им.

Мари-Кристин почти все время проводила со мной. У нее начал проявляться новый интерес к городу.

Она говорила:

— Я все это видела и раньше, но с тобой все выглядит как-то по-новому.

Наконец, наступил день, когда мы поехали навестить Жерара.

Как я и предполагала, он жил в Латинском квартале. Когда мы отправились туда, я была по-настоящему взволнована. Я ожидала возможности побывать у него уже давно и недоумевала, почему эта встреча уже два раза откладывалась.

Мы должны были прибыть к нему в три часа.

Я обратила внимание, что Робер и Анжель находились в каком-то напряжении. Мари-Кристин тоже изменилась. Она держалась несколько отчужденно. Мне было непонятно, почему предстоящий визит к Жерару так повлиял на них.

Мы отправились в путь по бульвару Сен-Жермен, мимо одноименной церкви.

Мастерская Жерара располагалась в верхнем этаже высокого здания. Пришлось долго взбираться по лестнице, пока мы добрались до двери с табличкой «Жерар дю Каррон».

Робер постучал, и дверь открыл сам Жерар. Я сразу узнала его по портрету, который видела в галерее.

Он воскликнул:

— Моя матушка, мой дядя и моя дочурка! — Он обернулся ко мне и, улыбнувшись, продолжал по-английски: — А вы, очевидно, мадемуазель Тремастон. Добро пожаловать в мою мастерскую.

Он провел нас в большую комнату. В ней было несколько больших окон, включая веерообразное окно в наклонном потолке. Мебель состояла из кушетки, которая ночью, очевидно, служила постелью, нескольких стульев и стола, на котором лежали тюбики с краской и кисти; в комнате было также два мольберта, а у стены стояли холсты в подрамниках. Это была комната художников. Застекленные двери вели на балкон, откуда открывался прекрасный вид на Париж.

— Как хорошо, что вы зашли ко мне, — сказал Жерар.

— Мы хотели прийти раньше, — сказала Анжель, — но подумали, что ты, наверное, занят. Как ты поживаешь, Жерар?

— У меня все в порядке, а тебя мне и спрашивать не надо. Ты выглядишь блестяще. А как моя дочурка?

— Занимаюсь английским, — ответила Мари-Кристин. — И уже неплохо говорю. Со мной занимается Ноэль — мадемуазель Тремастон. А я учу ее французскому. И мы обе уже сделали большие успехи.

— Очень рад это слышать, — сказал Жерар. — Благодарю вас, мадемуазель Тремастон, за то, что вы обучаете мою дочку.

Я улыбнулась.

— Это полезно обеим.

— Я вижу, вы преуспели во французском. Вы говорите очень мило.

— Но с явным английским акцентом, — заметила я.